– Пойдемте, поможете мне, – сказал Моше. – Давайте положим его на одеяло.
С всевозможными предосторожностями Моше, Берковиц, Иржи и Пауль подняли Элиаса с пола. Голова раввина была залита кровью, его лицо опухло, он уже еле дышал.
– Осторожно! – сказал Моше, когда они вчетвером стали укладывать Элиаса на кипу одеял в самой темной части прачечной.
Мириам наклонилась над своим мужем и ласково погладила его по груди. Потом она посмотрела на стоявших рядом мужчин угрюмым взглядом.
– Уйдите! – потребовала она.
– Мириам… – начал было возражать Моше.
– Уйдите! – крикнула Мириам.
Склонившись затем над мужем, она обняла его, невольно вымазывая свою одежду в его крови.
– Элиас… – прошептала она.
Раввин ничего не ответил.
Комендант, сидя в своем кабинете на мансардном этаже, полностью погрузился в атмосферу шахматной партии. Вдруг послышался стук в дверь. Брайтнер поднял глаза и посмотрел на часы с маятником и с золотой отделкой, принесенные сюда, как и остальные предметы обстановки комнаты, из «Канады». Какой-то еврей был настолько глуп, что прихватил их с собой, когда его повезли на поезде сюда, в Аушвиц… В дверь снова постучали, и Брайтнер недовольно поморщился. «Какого черта?…» – мысленно возмутился он. Его внезапно охватила сильная тревога – как будто от результата этой шахматной партии зависело что-то очень-очень важное.
Он сердито встал из-за стола и, открыв дверь, увидел, что за ней стоит обершарфюрер.
– Herr Шмидт! Хм, вы явились прямо ко мне в кабинет… Они, видимо, наконец-то приняли решение.
– Никак нет, Herr Kommandant!
– Что же тогда произошло?
– Один из заключенных попытался на меня напасть. Мне пришлось обороняться.
– И он, наверное, уже мертв, да?
– Нет, жив. Думаю, что жив. Но он сильно изранен. Мне распорядиться, чтобы его отнесли в больницу?
– Не надо. Пусть остается там, в бараке. О нем позаботятся его товарищи. А о ком вообще идет речь? Случайно, не о раввине ли?
Обершарфюрер, не сумев скрыть своего изумления, удивленно поднял брови.
– Совершенно верно, Herr Kommandant. Именно о нем.
– Еще одна пешка… – пренебрежительно фыркнул Брайтнер.
– Что вы говорите, Herr Kommandant?
– Ничего… А что конкретно произошло?
– Данный заключенный прятал у себя под одеждой фотографию.
В глазах коменданта неожиданно вспыхнули огоньки любопытства.
– Фотографию? И что это за фотография?
– Фотография девочки. Вот она.
Обершарфюрер достал из кармана фотоснимок и протянул коменданту. Брайтнер взял его небрежным жестом, однако едва он на него взглянул, как вдруг побледнел.
– Это и есть та фотография? Вы уверены?
– Он прятал ее у себя под одеждой, – повторил обершарфюрер.
Он даже не заметил, что его начальника охватило волнение.
Брайтнер, не отрываясь, продолжал смотреть на фотографию с таким видом, как будто все то, что его сейчас окружало, вдруг перестало существовать. Обершарфюрер в течение более чем минуты стоял неподвижно, а затем стал покашливать, чтобы привлечь к себе внимание коменданта.
– А?… – Брайтнер неохотно отвел взгляд от фотографии.
– Herr Kommandant, у вас будут для меня какие-нибудь распоряжения?
– Нет, Herr Oberscharführer. Можете идти. Если произойдет что-нибудь еще, немедленно поставьте меня в известность.
Обершарфюрер, браво щелкнув каблуками, вышел. Брайтнер подошел к письменному столу. Усевшись за этот стол, он выдвинул один из ящиков и вытащил из стопки лежавших в нем папок и отдельных бумаг папку коричневого цвета.
Он стал перебирать хранящиеся в ней отчеты, напечатанные на машинке под копирку в двух экземплярах. Везде, где должна была быть буква «о», плохо настроенный механизм машинки пробил бумагу насквозь. Брайтнер медленно перелистывал страницы, пока не нашел то, что искал.
Фотографию.
Фотографию девочки.
Брайтнер взял фотографию, которую ему дал обершарфюрер, и положил ее рядом с фотографией, которую он только что отыскал. Он долго и скрупулезно рассматривал их обе, сравнивая одну с другой.
Белокурые волосы, заплетенные в косы, голубые глаза, улыбка.
Тут не могло быть никаких сомнений: на обеих фотографиях одна и та же девочка.
Комендант удивленно хмыкнул.
Затем он положил в папку рядом с лежащей там фотографией и ту фотографию, которую ему дал обершарфюрер, и запихнул папку обратно в ящик. Его позабавило данное совпадение: судьба неизменно время от времени подбрасывала ему сюрпризы.
Размышляя об этом – весьма необычном – стечении обстоятельств, он повернулся к шахматной доске.
3 часа ночи
– Ну и что мы теперь будем делать? – Яцек, подкрепившись горячей похлебкой, стал нервно бродить взад-вперед по освещенной части барака. – У нас остается не так уж много времени. Нам нужно принять решение.
Остальные заключенные – Иржи, Моше, Берковиц, Пауль, Отто – старались не встречаться с Яцеком взглядом. Мириам, находясь по другую сторону развешенной на веревках одежды, ухаживала за умирающим мужем.
– Ну, что скажете? Ты, Отто?
«Красный треугольник» отвернулся. Яцек решительно подошел к нему.
– Отто! – Капо схватил «красного треугольника» за руку и заставил повернуться к себе. – Не ты ли несколько часов назад хотел закончить все это как можно быстрее? Не ты ли торопился осуществить свой план побега?
Отто покачал головой:
– Оставь меня в покое.
Он резко дернул рукой, пытаясь ее высвободить, но Яцек не выпустил.
– Ты что, не понимаешь? Если мы не примем никакого решения, комендант прикажет убить нас всех. Твой побег станет невозможным, а побег твоих товарищей – бесполезным…
– Оставь меня в покое, я тебе сказал!
Яцек начал очень сильно нервничать.
– У нас теперь появилась возможность кого-то выбрать. Элиас лежит вон там, он уже почти мертв. Ему уже точно не выжить. Нам нужно торопиться, пока он не…
Он не успел договорить: Отто вдруг с размаху дал ему такую сильную пощечину, что он повалился наземь.
– Заткнись! – рявкнул «красный треугольник».
Яцек, лежа на полу на спине, отполз немного назад и затем потер ладонью щеку, по которой его ударил Отто.
– Вы идиоты! – проворчал он, поднимаясь на ноги и отходя в сторону. – Нас ведь могут убить всех…
Мириам ухаживала за своим агонизирующим мужем как могла. Элиас лежал на одеялах, уже успевших пропитаться его кровью. Его лицо было несимметричным: от полученных ударов правая часть превратилась в бесформенную кровавую массу. Глаз вывалился из орбиты и удерживался теперь только глазным нервом. Раввин издавал жуткие хриплые звуки. Его легкие не хотели останавливать свою работу и продолжали всасывать кислород и гнать его в уже умирающее тело. Мириам время от времени проводила по лбу Элиаса куском материи, смоченным каплями воды, еще остававшимися в одном из кранов, которыми была оборудована Wäscherei.[78]
Отто прошмыгнул между развешанной на веревках одеждой и подошел к Элиасу и Мириам.
– Что тебе нужно? – спросила у него Мириам, не поднимая на него взгляда.
– Я изучал медицину, – сказал Отто. – Я могу оказать ему помощь.
Он сел рядом с Мириам и пощупал шею Элиаса.
– Пульс у него слабый.
Глаза раввина были потускневшими. Периодически все его тело охватывала дрожь, и тогда он издавал слабый стон.
– Он мучается… – с горечью прошептала Мириам.
– Подожди-ка. У меня кое-что есть.
Из какого-то тайничка под своей одеждой Отто достал простенький тряпичный мешочек и затем вытащил из него шприц с маленькой иглой для подкожных вливаний. Пока он это делал, из-за висевшей на веревках одежды появились Яцек и Моше. Они подошли поближе.
– Что это? – спросила Мириам.
– Морфий. Нам удалось раздобыть его в санитарной части, когда мы готовились к побегу. Мы взяли его на всякий случай – если дело вдруг примет плохой оборот.
– А как тебе удалось это достать? – глаза Яцека вспыхнули. – Такого нет даже у солдат на фронте!
– Мы взяли это в санчасти, я же уже сказал.
– Смотрите! – заорал Яцек, обращаясь к остальным заключенным. – У него есть морфий! Значит, он не кто иной, как доносчик! И вот тому доказательство! Эсэсовцы дали ему морфий на тот случай, если с ним здесь, в бараке, что-то случится!
– Угомонись, Яцек! – сказал Моше.
Капо замолчал. На его лице читались одновременно и гнев, и страх.
Заключенные, еще остававшиеся по другую сторону развешенной на веревках одежды, тоже подошли к тому месту, где лежал Элиас.
Отто взял шприц поудобнее и воткнул кончик иглы в руку раввина. Через несколько минут тот перестал дрожать, дыхание выровнялось.
«Красный треугольник» снова пощупал пульс Элиаса.
– Больше он уже не испытывает мучений. Во всяком случае, мне кажется, что не испытывает.
– А как же теперь ты?… Твой побег…
Мириам, не договорив, с благодарностью посмотрела на Отто. Тот пожал плечами.
