Ужжаз не колебался.
— Согласен! Вот моя рука.
— Я не сомневался в этом.
Узнав о новой роли Ужжаза, Квинт немного повозмущался, что сам не мог догадаться о необходимости иметь посредника и хлопнул Ужжаза по плечу:
— Я давно говорил: вы смелый человек!
Мы вообще мало спим, но Ужжаз как всегда встал раньше всех. Он умылся, напялил колпак, сделал зарядку, когда проснулся я.
— Как скоро приступим к делу? — сразу спросил он.
— После завтрака.
Когда все уселись за стол и осушили по три чашки кофе, я сказал:
— Дело не так просто, как мне думалось вначале. Оно было бы проще, если бы Ужжаз впал в анабиоз всего на сто лет. Построить батискаф, конечно, нетрудно.
— Вот именно, — не удержался Квинт. — Детские шалости.
— Понимаю, — сказал Ужжаз. — Он получится громоздким и тяжелым. Где бы мы его ни спрятали, трудно сказать, что будет в этом месте через тысячу лет и тем более через пятьдесят тысяч. В общем, в любое из моих пробуждений может случиться так, что батискаф потребуется перенести. Разве смогу я это сделать?
— Для уменьшения габаритов, — подсказал Квинт, — мы сделаем для вас такой маленький саркофаг.
— Помолчи! Да, Ужжаз, необходимость переноски может возникнуть где бы мы вас ни спрятали. Конечно, батискаф можно сделать из фотонита. Он будет легким, но все равно останется большим, жестким и неудобным. Можно оставить вам самоуправляющуюся машину, но ее вид к тому времени станет таким допотопным, что она будет предметом любопытства и насмешек, особенно в городе. Нам ничем нельзя рисковать. Кроме того, вас, находящегося в состоянии анабиоза, за сто лет могут случайно найти. Но пока я говорил, я кое-что придумал. Вы, Ужжаз, изобретете такую штучку, чтобы она, скажем, в том же батискафе, то есть примерно в семи кубических метрах воздуха уничтожала всех микробов и вирусов. Понимаете? Всех. Это по вашей части. Но чтобы эта штучка весила граммы и чтобы ее работы хватило на несколько сот раз. Справитесь?
— Раз надо, должен справиться.
— Справитесь, — сказал Квинт. — Вы на острове не такими масштабами ворочали, а тут граммы.
— Вы, Квинт и Тоник, разработаете и построите гравитопреобразователь, способный уравновесить восемьдесят килограммов и еще гравитодвигатель, могущий нести указанный вес со скоростью двести километров в час.
— Но, Фил…
— Ты же ворочал не такими масштабами. Забыл клопомуху? Самоуправляющаяся машина, гравитопреобразователь кабины — смотри, копируй, уменьшай, и чтобы эти две штуки вместе не весили и килограмма. Все!
— А ты, Фил?
— У меня свое дело. Без работы не останусь.
Квинт с Тоником убежали в подвал. Ужжаз сидел над листом чистой бумаги и задумчиво грыз кончик карандаша, а я ушел в темный чуланчик думать.
Шли дни. За обедом говорили обо всем, только не о работе, но было видно, что все довольны.
Первым ко мне, держа на раскрытой ладони маленький пистончик, подошел Ужжаз.
— Готово.
— Отлично. Испытан?
— Негде. Но я ручаюсь.
— Все, Фил! — заорал Квинт. — Смотри. Оба весят девятьсот граммов.
— Молодцы. Теперь посмотрите мое произведение.
Я вынул трубочку, на одном конце которой имелось незначительное утолщение. Я стал в нее спокойно дышать. Выдувался шар.
— А это что? — спросил Квинт.
— Смотри и молчи.
Я дышал, шар рос. Вот он уже с арбуз. Я дышу, а он растет, растет, становится темно-зеленым, уже метр в диаметре, полтора, и когда стал выше меня, я выпустил изо рта трубочку и навернул на нее колпачок. Трубочка закачалась на шаре.
— Что за пузырь такой большой? — спросил Квинт.
Все обошли его вокруг.
— Этот шар и есть батискаф. В нем Ужжаз проведет тысячи лет.
— Батискаф!? — удивился Ужжаз.
— Так его же ткни, и он лопнет, — сказал Квинт.
— А ты попробуй.
Квинт ткнул. Все сжались, ожидая мощного хлопка, но палец свободно вошел в шар.
— Я тебя все равно продырявлю!
Квинт без усилий всунул в него всю руку. И ничего.
— Какой вредный пузырь. Не лопается.
— Вы, наверное, догадались, — сказал я. — что это пленка со сверхсильным поверхностным натяжением. Смотрите, я захожу в шар, — я наполовину вошел в него, — пленка, конечно, порвалась, но порванными краями она как бы прилипла к моему телу. Я прохожу дальше, и вот я в темноте, значит, внутри шара. Пленка за мной сомкнулась. Видите, там торчит трубочка, в которую я дул? И вот ее нет. — Я взял трубочку за торчащий конец, вынул из пленки и тут же вышел обратно.
— Вот так пузырь, — сказал Квинт.
— Поздравляю вас, Фил, — протянул руку Ужжаз.
— Этот шар никогда не лопнет. Пропустит внутрь себя что угодно, но не лопнет.
— Значит, он так и останется шаром?
— Нет. Ту же трубочку я наполовину вталкиваю в шар и отвинчиваю колпачок. Воздух уходит, шар уменьшается.
Минуты через четыре его не стало: он превратился в незначительное утолщение на конце трубки.
— Теперь ясно? Вы, Ужжаз, надуваете батискаф, входите в него, и уничтожаете всех микробов и вирусов. Полная стерильность. Включаете аппараты охлаждения и усыпления и одновременно гравитопреобразователь. Он уже готов. Так, Квинт? Ну вот… Вы становитесь невесомым, значит, жидкость отпадает.
— А для чего невесомость? — спросил Тоник.
— Чтобы бока не отлежать, — ответил Квинт.
— Он правильно сказал, — продолжал я. — Таким образом, Ужжаз, вы погружаетесь в анабиоз. Все это время радиоактивный кобальт создает в аппарате пробуждения радиацию и ровно через сто лет ее доза настолько повышается, что в специальном реле усики биметаллической пружинки нагреваются, растягиваются и замыкают цепь, в результате чего аппарат пробуждения включается. Вы просыпаетесь, берете в руки аппараты и гравитомашину — мы постараемся сделать ее компактной, например, в виде стульчика — и выходите наружу. Вставляете в шар трубочку, выпускаете из него воздух, трубку в карман — смотрите не потеряйте — садитесь на стульчик, то есть машину, и едете в город. Приехали, из стульчика получился чемоданчик, кладете в него аппараты — для облегчения они будут сделаны наполовину из фотонита — и окунаетесь в новую жизнь. Как договаривались. Вышел срок — обратно в анабиоз на сто лет.
— Почему я вас раньше не знал? — сожалеюще сказал Ужжаз.
— Ладно. Меры предосторожности: в случае приближения к шару постороннего тела аппарат пробуждения автоматически включается независимо от дозы радиации. Вы пробуждаетесь и принимаете меры. Кроме того, аппарат рассчитан на срабатывание в момент нашего возвращения на землю. В нем будут реле с закодированным радиошифром. У вас будет микрорация, чтобы мы могли сразу друг друга найти. Ясно?
— Еще как.
— А теперь за работу!
Работа бурлила вовсю.
Наконец все было опробовано, проверено, испытано. Ночью решили покинуть город, держа курс к северному полюсу.
Почему к северному? Да потому, что изображение бумаг Бейгера отразилось с северного полушария.
— Ну, Ужжаз, — сказал я после обеда. — Давайте собираться. Пришло время. Мы должны убедиться сами, что вы погрузились в анабиоз вне пределов квартиры.
На самоуправляющейся машине мы все выехали к карстовым пещерам и в одной из них, самой крайней и непримечательной, где вечно царил покой, мрак, холод и сырость, куда самого заядлого туриста под страхом смерти не загонишь, в дальнем углу, в нише, мы выдули шар. Взволнованный Ужжаз неуклюже обнял меня, снял колпак и бросил его через плечо:
— До встречи!
— До встречи, Ужжаз! — мне чертовски захотелось всплакнуть.
— До скорой, через пятьсот веков, — сказал растроганный Квинт. — Мы быстро. Туда и обратно.
— До встречи, — дрогнувшим голосом сказал Тоник.
Ужжаз на мгновенье застыл, свел брови и смело шагнул в батискаф. Послышалось едва слышное гудение. Через три минуты оно смолкло.
— Наш добрый, перевоспитанный Ужжаз в анабиозе, — сказал я. — В машину. К тебе, Тоник. На прощальный ужин. Мать предупреждена?
— Да, она ждет.
Лавния сидела в кабинете Бейгера за его столиком, подперев подбородок кулачками, и смотрела в одну точку.
— Мама, — подошел к ней Тоник.
Она схватила его руку и прижала к своей щеке.
— Зачем его нежить? — сказал Квинт. — Он мужчина. Он скоро в космосе будет.
Лавния непонимающе посмотрела на Квинта, встала и пригласила всех к столу.
Прощальный ужин не ладился. Веселыми были только Квинт да младший брат Тоника. Они сразу нашли общий язык. Квинт, захлебываясь, болтал о разных пустяках, не стесняясь хохотал, не забывая при этом подцеплять вилкой самые аппетитные кусочки баранины.
Незадолго перед уходом я отозвал Лавнию в сторонку.
— Я уже вам говорил и еще скажу. Не теряйте надежды. Пусть мы улетим, но только вот что: вы еще увидите и Тоника и Бейгера. Как, каким образом, я совершенно не знаю, но мне это подсказывает чутье. А я ему верю так же, как верю, что на Землю еще будут падать метеориты. Испытано уже.
