– Это было бы чудесно, миссис Джексон. Вы назначили время?
Поднявшись к себе, он загрузил в компьютер новые фото и стал сортировать все, что у него накопилось. Вчера на ней были темные очки, но сегодня он сумел снять ее лицо крупным планом. И сейчас проверял и перепроверял ее глаза, особенно тонкую, разорванную полоску зеленого, крошечные искорки, плавающие вокруг правого зрачка. На единственном снимке это могло оказаться игрой света. На следующий день он не смог найти правильный ракурс, то есть снять ее анфас. Еще через день ее лицо оказалось в тени, а он по опыту знал, что зеленый кружок при таком освещении не виден.
После всех неудач ему наконец повезло, и он сделал те снимки, какие хотел. Зеленый кружок был на месте.
Но что это доказывает? Чего он добился? И что случится, когда Лидия придет на знаменитые булочки? К тому времени он должен знать, что делать. Либо это, либо стоит избежать встречи. Предположим, его неожиданно вызовут по срочному делу.
Если его теория верна, как он сможет что-то доказать? Человека можно идентифицировать по скану радужки. Но все бесполезно, если не с чем его сравнить. К тому же у него под рукой просто не было сканера радужки. Как насчет отпечатков пальцев? Классная работа, Грабовски! Сними отпечатки с ее чашки на следующей же неделе. И все, что тебе понадобится: база данных преступников, где она наверняка есть… идиот ты этакий. ДНК, рентгеновские пленки челюстей, да что угодно… Все это ему недоступно.
Она не могла исчезнуть, не имея сообщника. Может, внешность миссис Джексон создает неверное о ней представление? А что, если она агент секретной службы, знакомая с методами маскировки и шпионажа, и это она устроила побег? А сейчас планирует начинить булочки мышьяком и сбросить тело в реку.
Впрочем, все это так же правдоподобно, как все, что он сейчас нафантазировал.
Грабовски закрыл ноутбук и направился к двери, но тут же решил, что будет безопаснее взять его с собой. Его комната запиралась только изнутри. Конечно, это глупо: ноутбук с таким же успехом можно украсть из машины. Но машины столько лет служили ему офисом, что он чувствовал там себя в большей безопасности.
Он нашел бар в Джейнсе и заказал пиво с виски. В это время дня строительные рабочие уже перебирались в другие бары или возвращались домой. За столами сидели парочки, парни помоложе играли в пул. В глубине, где стояли отдельные кабинки, что-то праздновали почтенные матроны. Если бы они были похожи на Кэти, то нацепили бы панталоны-утяжки и лучшие лифчики, чтобы покрасоваться друг перед другом. Мужья бы довольствовались видом их обвисших титек под старыми майками, в которых они ложились в постель.
Грабовски попытался увидеть себя в зеркале за стойкой бара, но полки располагались слишком тесно и к тому же были уставлены бутылками со спиртным, и он сумел разглядеть только один глаз и клок поседевших волос. Сейчас он попробует не менее трех сортов бурбона и постарается продегустировать все восемь сортов односолодовых…
Он заказал вторую порцию. Бармен резал лимоны и втыкал кружочки в край стаканов. Насыпал в миски чипсы и оливки и прятал под стойку. Что же, тоже способ протянуть смену и не умереть от скуки. Нужно поскорее убираться из этого местечка, пока он не рехнулся!
Теплый ветер распахнул дверь и принес женщину. Она уселась на табурет чуть подальше от Грабовски.
– Скотч со льдом, – велела она. Бармен открыл было рот, но она отмахнулась. – Я у тебя не спрашивала, сколько это стоит! Мне плевать!
На ней был жакет из искусственного меха, несмотря на теплую погоду. В этих местах, возможно, он вообще не нужен: здесь никогда не бывает по-настоящему холодно. Ноги были длиннее, чем у марафонской бегуньи. Щиколотки выглядели слишком тонкими в тяжелых «платформах».
– Я пью здесь два года, – сообщила она, ни к кому в особенности не обращаясь. – Стоит объяснить почему?
Она подняла стакан. Под ногтями чернели полоски грязи.
– Насмотрелись? – спросила она Грабовски. – Хотите, устрою стриптиз?
– Извините, я задумался и не понял, что глазею так грубо, – пробормотал он, отводя глаза, но тут же вновь уставился на нее.
Она рассмеялась:
– Что же, здесь особенно не на что смотреть. Поэтому мужчине простительно.
– Не возражаете, если я куплю вам выпивку?
Одним движением плеч она сбросила жакет, что показалось Грабовски знаком согласия. Грабовски пересел на табурет рядом с ней.
– Итак, чем вы занимаетесь, мистер…
– Джон. Я фотограф.
– Правда? Что же вы фотографируете?
– Людей. Я фотографирую людей.
– То есть делаете портреты? И снимаете свадьбы? Студийные семейные снимки?
– Похоже, вы не слишком впечатлились.
Она была привлекательна, в уличном, вульгарном стиле. Слишком короткое платье, длинные светлые волосы завязаны высоко на затылке. Руки в цыпках, как у ребенка. Но теперь он видел, что под ногтями не грязь, а краска.
– Каждый делает, что может, – кивнула она. – Откуда вы?
– Из другого города.
Она снова рассмеялась:
– Не пойдет!
– Как насчет вас?
– О, я кочую. Прожила здесь два года, но скоро уеду.
– Я хотел сказать, чем вы занимаетесь?
– Рисую, Джон. Этим и занимаюсь.
Она постучала ногтями по стакану, и бармен его наполнил.
– А что вы рисуете?
– Людей.
– Портреты, – ухмыльнулся Грабовски. – Семейные портреты, которые вешают над камином.
– Туше! – воскликнула она. – Полагаю, я это заслужила.
Она жила на втором этаже коттеджа на две семьи, на узенькой улочке, где гаражи выплескивали свои захламленные внутренности прямо на дорожки, а машины были припаркованы на мостовой.
Она прошла по гостиной, включая многочисленные лампы. Ни одна не светила ярче, чем свеча, а многие были завешаны шарфами, что показалось Грабовски прямой угрозой пожара.
Грабовски попросил разрешения воспользоваться ванной. Плеснул в лицо водой и подумал было заодно ополоснуть и свой член, но решил, что это означало бы искушать судьбу. Он не посмотрел в зеркало, на случай если ему не понравится увиденное. По контрасту с гостиной свет в ванной безжалостно бил в лицо.
Он по-прежнему не знал, как ее зовут.
– Эй! – воскликнула она, когда он вернулся. – Не желаете посмотреть мои работы? Студия позади дома.
Он не хотел видеть ее работы. Если они окажутся ужасными, ему станет неловко. Что тогда говорить?
– Да, – пробормотал он, – возможно, позже.
– Позже? – рассмеялась она. – Ладно, вижу, вы хотите сразу перейти к делу.
– Но если у вас нет желания… – начал он и внезапно понял, что тоже ничего не хочет. Конечно, она славная, губастенькая, не жеманится, не притворяется, но вся эта история грустная и достаточно избитая. Хотя она ни в чем не виновата, и если он сейчас уйдет, это будет непростительной грубостью.
– Расслабься, – бросила она. – Мы здесь замерзнем.* * *
В постели она закрыла глаза, пока он трудился над ней. И не мог сказать, наслаждается или нет. Чувствовал только, как собирается на пояснице пот и катится по бокам.
Он изучал ее лицо. Она казалась спящей, только губы чуть раздвинуты в легкой улыбке.
– Открой глаза, – велел он ей. Она послушалась.
– Взгляни на меня!
Несколько секунд она смотрела на него, после чего снова опустила веки и обхватила его ногами.
– Все нормально? – спросил он, немного погодя.
Она сидела на кровати, скрестив ноги и сворачивая на журнале косячок.
– Я же кончила, так ведь?
– Но тебе было… ну знаешь… хорошо?
Она рассмеялась, зажгла косячок и глубоко вдохнула.
– Так чего ты хочешь, медаль?
– Прости. У меня давно не было женщины.
– Я паршиво рисую, – призналась она, улыбаясь и растирая его бедро.
– Ничего подобного, – возразил он. – Пойдем посмотрим! Я бы хотел увидеть твои картины.
– Отвали! – бросила она. – Нечего меня утешать!
Грабовски вздохнул про себя. Это вошло в привычку еще во времена Кэти. Женщины слетают с катушек, если мужчина вздохнет, пока они готовятся дать бой.
– Не принижай себя, – посоветовал он.
– Вовсе нет, – выдавила она, и лицо ее неожиданно смялось. – Я просто бездарь, вот и все.
Она включила телевизор, и они смотрели фильм, сидя в постели, как старая женатая парочка. Он смертельно устал. И даже не знал, предложит ли она остаться. Если спросит он, она воспримет это как признак его бесчувственности, потому что мужчина без всяких слов должен распознавать желания женщины, хотя они только что встретились.
– Можешь идти, если хочешь, – сказала она, словно прочитав его мысли. Ее глаза были красны от марихуаны. Она была старше, чем ему сначала показалось.
«Возможно, это к лучшему», – решил он.
Уже одевшись, он пообещал:
– Я тебе позвоню.
– Ну да, конечно! Ты даже имени моего не знаешь.
– Прости, – буркнул он, причем совершенно искренне. Он не совсем понимал, что сделал не так, но его одолевала грусть.
– Проваливай, – прошипела она и прибавила звук.
