Но в данный момент проход в Рим был закрыт двумя консульскими армиями: первая, под командованием Гая Норбана, находилась на реке Вултурн, на северо-западе от Капуи; Луций Сципион и вторая армия контролировали перекресток Латинской и Аппиевой дорог. Сначала Сулла находился напротив Норбана, разделив верховное командование с Метеллом, потому что оба были проконсулами (и оба смещенными). И снова он попытался вести переговоры, но его посланцы были избиты Норбаном, и как только в лагере Суллы узнали об участи несчастных посланников, быстро взялись за оружие. Если соотношение сил было, совершенно очевидно, в пользу консула, то его войска, спешно набранные среди городского плебса, имели далеко не те же боеготовность и опыт, какими обладали ветераны Суллы, и сам Норбан не имел военной практики, которая могла бы сравниться с практикой его противника: он потерял на склонах горы Тифаты 13 000 человек (7 000 убитыми, 6 000 взятыми в плен) и был вынужден спасаться, укрывшись в Капуе. Со стороны Суллы отмечена чрезвычайно небольшая цифра потерь — 70, но было много раненых.
Во всяком случае, победа имела важное значение: она обеспечила сплоченность армии Суллы, который осознал слабость своих противников и принял решение разбить их. И к этому времени была отчеканена и распространена монета, представлявшая на правой стороне голову богини Рима в шлеме, а на обороте — триумфатора, стоящего на квадриге, увенчанного крылатой Победой и держащего левой рукой бразды, а правой — жезл Геркулеса с надписью L. SYLLA IMPE[RATOR]. Послание было ясно римлянам и италикам: дело Суллы — это дело Рима, оно вскоре будет победным и триумфальным (впервые деятель при жизни воспроизведен на римской монете); и оно будет мирным (о чем свидетельствует жезл).
Сулла позаботился провести осаду Капуи, чтобы разбить Норбана: он оставил часть своих войск на месте и направился ко второму консулу, находившемуся севернее и шедшему навстречу. Казалось, что Сулла и Метелл располагали информацией о состоянии деморализованности войск Луция Сципиона. Они отправили офицеров предложить переговоры, на которые он дал согласие при условии, что ему возвращают заложников, что и было сделано. Две делегации по три человека встретились, чтобы обсудить условия мира. Практически ничего не известно о содержании соглашения, к которому, кажется, пришли довольно легко: конечно, вопрос был о новых гражданах и их включении в избирательные единства, а также об авторитете сената в институционном равновесии. Другими словами, договорились о возвращении к «конституции 88 года». Все обеспечивалось мерами личного характера, относящегося к Сулле и его приверженцам. Во всяком случае, Луций Сципион не хотел брать — на себя решения по этому соглашению и, следовательно, попросил отсрочки, чтобы проконсультироваться со своим коллегой Норбаном; но к последнему он отправил Квинта Сертория, больше всего опасавшегося Суллы, враждебно настроенного к соглашению, такому, каким его обсуждали, и испытывавшего злобу к представителям собственной партии за то, что они множили неравенство, и особенно за то, что не смогли найти ему место, соответствующее его большой популярности и реальным талантам оратора и военного. По дороге через Капую Квинт Серторий обложил Суессу, вставшего на сторону Суллы: это был не только символический жест, предназначенный показать, что вражда не кончилась, но также стратегический маневр, чтобы перерезать Сулле долину Лириса и, вероятно, прикрыть отход Норбана по Аппиевой дороге.
Как только Сулла был об этом информирован, он отправил делегацию для протеста явному нарушению соглашений, и Луций Сципион, очень смущенный, не смог дать никакого ответа и отдал заложников. Армия консула вынесла из переговоров надежду, что нет необходимости сражаться против Суллы, и объявление о прекращении перемирия вызвало мятежные движения, заботливо подготовленные агентами Суллы, проникшими в лагерь, побратавшимися с людьми Луция Сципиона и убедившими их присоединиться к рядам победителей Митридата. Итак, пока Сулла двигался по направлению к Теану (Теано) и устанавливал свои двадцать когорт вблизи консульских сил, его солдаты приветствовали солдат Луция Сципиона, отвечавших им тем же и переходивших на их сторону единым духом вместе с офицерами. Без боя Сулла приобрел армию почти из 25 000 человек; кроме того, он удерживал консула и его сына, оставшихся в лагере и спрятавшихся в своей палатке в ожидании доброй воли своего победителя. Последний желал удержать их в лагере, но ничего не сделал для этого. Он позволил им уйти целыми и невредимыми, правда, не без напоминания, что не он был инициатором войны, а их близкие друзья, прекратившие перемирие, которое они установили с обоюдного согласия. И уточнив, что он тоже в нужный момент сможет вспомнить об этом, Луций Сципион снял тогда с себя знаки магистратуры и отправился в путь в сопровождении конницы, прикомандированной Суллой для его безопасности.
В это время на северном фронте творил чудеса Помпей: он оказался окруженным тремя враждебными контингентами под командованием соответственно Гнея Карринаса, Гая Коелия Антипатера и Луция Юния Брута Дамасиппа. Помпей предпочел все свои силы сконцентрировать против последнего и сам повел в атаку конницу, которой Дамасипп противопоставил своих галльских конников. Помпею удалось ловко увернуться от удара, направленного на него галльским командиром, и всадить в него копье, что посеяло панику у противника: повернув, галлы бросились в собственные ряды и полностью их расстроили.
Кровавое поражение повлекло за собой беспорядочное отступление других корпусов армии. И некоторое количество городов выразило верноподданнические чувства молодому полководцу, сумевшему рассеять три контингента, которые должны были его раздавить. Теперь против него шел Луций Сципион, которому доверили командование второй армией. И на этот раз снова, когда он был на расстоянии полета дротика от своего противника, его войска целиком перешли на сторону Помпея: прецедент Теана был у всех в памяти, и, без сомнения, не нужно было большого красноречия, чтобы убедить этих людей покинуть полководца, создавшего себе такую достойную сожаления репутацию, и встать в ряды под знамена храбреца. Опять Луций Сципион оказался во власти своего противника, и так, как это сделал Сулла, Помпей отпустил его. Но на этот раз не для того, чтобы вернуть на службу: он выбрал путь в изгнание.
Со своей стороны, Сулла хотел побудить своих противников к соглашению, чтобы не вести операции в течение долгих месяцев на чужих территориях, он опасался, как бы они не были враждебны к нему; стало быть, он отправил Норбану делегацию с договором, к которому пришли они со Сципионом. Но Норбан принципиально не доверял всему, что шло от Суллы: «В войне с лисицей и львом, которые живут в душе Суллы, больше всего мне достается от лисицы», — сказал Гней Папирий Карбон, узнав о злоключении, случившемся с Луцием Сципионом. Сам же Норбан обошелся с членами делегации как со шпионами, пришедшими посеять сомнения в его ряды. Видя, что эмиссары не возвращаются, Сулла понял, что теперь он втянут в беспощадную войну, ответственность за которую он возлагал на Сертория, прервавшего перемирие и помешавшего закончить переговоры. Во всяком случае, в этот момент он открыто начал готовиться к кампании, а его противник Норбан предоставил на разграбление своим войскам поселения, имевшие дерзость сопротивляться.
Однако Сулла как раз контролировал захват: решив зиму провести в Кампании, он не хотел отходить от районов, где рассчитывал набрать солдат. Исходя из этого, он отправил во все стороны офицеров попытаться присоединить италиков к своему делу (за исключением самых опасных среди них — самнитов, никогда полностью не разоружавшихся, и с кем он не хотел начинать бесполезных переговоров). Впрочем, по этому поводу он произнес ставшие знаменитыми слова, тысячу раз повторенные по всему полуострову в целях его пропаганды: молодому Марку Лицинию Крассу, которому он доверил набор новых войск в стране марсов и кто требовал сопровождения, он ответил: «В сопровождение я даю твоего отца, твоего брата, твоих друзей, твоих родственников, убитых вопреки какой-либо законности и какой-либо справедливости, и чьих убийц преследую я». И в самом деле, впредь Сулла представлялся как мститель за все беззакония и все злодеяния, совершенные Марием, Цинной и их приверженцами. К этой чисто римской идее нужно добавить предложения, напрямую связанные с интересами италийских сообществ: на этом основании с теми, кто был согласен с ним, он заключил договор, по которому обязывался уважать предоставленные им преимущества. Одновременно он приказал отчеканить монеты, которые своей символикой подчеркивали его легитимность и военное превосходство.
Тем не менее набор солдат был не на высоте надежд Суллы: италийские народы, оказавшиеся перед необходимостью выбирать лагерь, так как теперь нейтралитет был невозможен, во множестве высказывались за Рим: вся Этрурия, Лукания, Самния, так же, как и сабеллы, народ Кампании, присоединились к законному правительству, которое получило подкрепление из Галлии. Нужно сказать, что в заботе об эффективности в Риме решили дать консулат на 82 год двум деятелям, рассчитывая, что они присоединят достаточно людей к своему делу: Гнею Папирию Карбону, настоящему руководителю оппозиции Сулле со смерти Цинны, с которым он делил консулат в 85 и 84 годах, и молодому Гаю Марию, сыну великого Мария, не достигшему возраста, чтобы иметь доступ к высшей магистратуре, потому что ему было только двадцать шесть лет; надеялись, что его имени будет достаточно, чтобы мобилизовать большое число ветеранов армии его отца против восставшего консула. Что и произошло в действительности.
