«Надеюсь, я не нарушаю какие-то правила поведения, — подумал Борис, отводя взгляд от компании. — Драка в мои планы не входит».
Бармен тем временем метнул по направлению к нему картонную подставку — так, что та затормозила прямо напротив клиента. Затем опустил на нее запотевший бокал с пивом.
— Из еды что-нибудь желаете?
— Нет, спасибо, — поблагодарил Борис и утопил губы в пивной пене. Живительная влага освежила сухое горло.
В ту же секунду где-то над самым ухом раздался развязный голос:
— П-привет.
От неожиданности Борис слегка дернулся, и пиво пошло не в то горло. Он закашлялся и посмотрел в направлении голоса. Это был тот самый рыжий тип. Он стоял, облокотившись на барную стойку, и курил. «Вот привязался», — с досадой подумал Борис, вытирая салфеткой губы. Ему было неприятно, что он закашлялся — словно испугался нежданного собеседника. В отместку решил не отвечать на приветствие. Просто уставился на рыжего, пытаясь выглядеть расслабленным. Продолжая бороться с унизительным кашлем.
— Как п-пиво? — слегка заикаясь, спросил рыжий, рассматривая Бориса, как рассматривают пойманное насекомое — со снисходительным любопытством.
— Нормально, — ответил Борис. — Немного крепковатое, может.
— Не н-нравится, зна-а-ачит? — ухмыльнулся рыжий, затягиваясь сигаретой. Заикался он, судя по всему, как на гласных, так и на согласных. Но если обычно заикание придает говорящему очарования, то в данном случае оно было каким-то зловещим.
— Нет, почему? Просто немного крепковатое.
— А за-зачем за-заказывал, раз крепковатое?
Переход на «ты» был предсказуемым. Такие типы долго не выкают. Борис почувствовал растущее раздражение, но сдержался.
— Заказывал, потому что не знал, что оно крепковатое.
— А зачем за-а-а-аказывал, если не знал, что оно ка-крепковатое?
Потрясенный логическим вывертом, Борис не сразу нашел что ответить. Возможно, за восемь лет человеческая логика претерпела существенные изменения.
— Потому и заказал, что не знал, — буркнул он.
— Ну, т-ты тогда верни и по-попроси другое, — продолжал гнуть свою линию рыжий. — Зачем же му-мучиться?
— А я не мучаюсь, — ответил Борис сквозь стиснутые зубы. — Просто надо привыкнуть.
Рыжий вдруг повернулся к своим приятелям за дальним столиком и мотнул головой в сторону Бориса.
— Сы-слыхали?! Во фрукт! Говорит, ему на-а-адо п-привыкнуть.
Те, словно статисты в плохом гангстерском фильме, засмеялись. Хотя ничего смешного в реплике рыжего не было.
— А может, н-не надо п-привыкать, а? — повернулся к Борису рыжий. — Может, ну его?
Борис угрюмо промолчал. Было ясно, что любая его реплика вызовет лишь новый поток идиотского сарказма.
Рыжий затянулся сигаретой и выпустил струю дыма не то чтобы в лицо Борису, но куда-то рядом. После чего затушил окурок в пепельнице и все с той же глупой ухмылкой уставился на Бориса, ожидая реакции. Борис внутренне закипел, но потом решил не радовать хама агрессивным ответом, а посему просто стиснул зубы и вернулся к бокалу с пивом. Однако все его существо напряглось — кто знает, что этот тип учудит.
Но рыжий, разочарованный таким оборотом, лишь потоптался на месте, а затем все той же развинченной походкой пошел обратно к своему столику. Правда, постоянно бросая на Бориса многозначительный взгляд — мол, не думай, что я про тебя забыл.
— Что он ко мне привязался? — тихо спросил Борис у бармена и нервно отхлебнул пива.
— Не знаю, — флегматично пожал тот плечами, продолжая протирать винный бокал. — Убить, наверное, хочет.
— Убить? — слегка оторопел Борис, решив, что ослышался.
— Ну, да.
Борис посмотрел в сторону компании. Рыжий присел к приятелям, но продолжал упрямо пялиться на барную стойку.
— Как это «убить»? — разнервничался Борис.
— Ну, как… Ножом. А может, пистолетом или еще как. А придирается… наверное, хочет, чтоб с дракой — без драки им уже нынче скучно.
— Кому это «им»?
— Таким, как он. Сейчас без мордобития не модно убивать.
— Ничего не понимаю, — растерялся Борис. — И вы так спокойно об этом говорите?!
Бармен, кажется, впервые удивился.
— А что я должен? Зарыдать?
— Не знаю, — смущенно забормотал Борис. — Но… вы так говорите, как будто это обычное дело.
Удивление на лице бармена сменилось любопытством.
— А это и есть обычное дело. Может, вы сами нарываетесь. Вон, я гляжу, вы при двух и спокойно гуляете по городу.
— При двух? — переспросил Борис. — При двух чего?!
— Ты что, псих или прикидываешься? — неожиданно разозлился бармен, переходя на «ты».
Видимо, посчитал, что достаточно выкал — всему есть предел. С обращениями тут явно не церемонились.
— Подождите, подождите, — оторопел Борис. — Я не прикидываюсь. Я правда не понимаю.
— Что ты не понимаешь? При двух — значит при двух жизнях. Или ты значок с утра забыл надеть? Рисковый ты парень, как я погляжу.
— Какой значок? Вы можете нормально объяснить?
— Слушай, — процедил бармен, — у меня нет времени в игры играть, понял, нет? Допивай пиво и вали.
— Хорошо, хорошо, я уйду. Ерунда какая-то…
Борис суетливо полез в карман за деньгами, но бармен вдруг с прищуром посмотрел на него и, отставив вылизанный до воздушной прозрачности винный бокал, наклонился вперед.
— Ты что, правда не понимаешь?
— А зачем мне врать?!
— А что у тебя? Склероз? Альцгеймер?
— Восемь лет комы и амнезия, — огрызнулся Борис. — Справку показать?
Бармен вдруг оживился и как будто подобрел. Вообще-то на хама он не походил, да и изъяснялся складно. И даже в злости его не было агрессии, как у того рыжего.
— Вот ты влип! Я на днях читал в газете про одного такого со склерозом — забыл, сколько у него жизней — две или одна. Ну, и привет.
— В смысле?
— С поезда сбросили.
— За что?
— Да ни за что. Просто так. Думали, он дубликат, а он одиночник.
Борис почувствовал, что сходит с ума. К его медицинскому букету только безумия не хватало.
— Я не понимаю! — затараторил он, перегнувшись через барную стойку и стараясь не привлекать внимания рыжего, который продолжать жечь его взглядом. — Что такое «дубликат», «одиночник», «две», «одна»?!
— Ну, дубликат. Дубль, дублер, двоечник, двойник, дублон, дублдон, даблик… У которого две.
— Две жизни, что ли?
Бармен посмотрел на Бориса с сочувствием.
— Эк тебя шандарахнуло. Ты, похоже, вообще ничего не помнишь.
Сочувствие было унизительным. Оно подчеркивало неполноценность Бориса. Но бармен, похоже, этого не заметил.
— Не хотите говорить, не надо! — бросил Борис, плюхаясь обратно на стул.
— Шшшшшш! — зашипел бармен, вращая глазами. — Ты что?! Хочешь, чтоб тебя и вправду грохнули? Хорошо, если у тебя две жизни, а если одна? А мне потом тут с жандармами разбираться.
— Жандармами?
— Ну, это полицию так переименовали. Чтоб избавиться от этого… негатива. Короче, слово «полицейский» себя дискредитировало.
— Да черт с ними. А вот это все — жизни, значки… Я не понимаю.
Бармен покачал головой.
— Ну, как тебе объяснить… В общем, у каждого человека… Ты правда не разыгрываешь?
— Да говорю же — нет!
— Да ладно, ладно, чего ты распсиховался? Нет так нет. Восемь лет комы… Тогда понятно.
— Мне непонятно, — обиженно отрезал Борис.
Бармен задумчиво почесал переносицу.
— Ну, ладно. Короче, лет пять назад ученые открыли сыворотку жизни. Сейчас вообще все люди рождаются с двумя жизнями. Видимо, она по наследству передается. На каком-то генном уровне. А остальные прошли обязательную диспансеризацию.
— Что еще за сыворотка?
— Ну, когда ты умираешь первый раз, ты все равно продолжаешь жить — какая-то фигня с атомами. Мы же все из атомов состоим. Так вот, во время первой смерти и происходит реакция, в результате которой атомы наши заново группируются в первоначальную конфигурацию, воссоздавая тело таким, каким оно было до смерти. Атомы имеют память. Точнее, ученые добились того, чтоб они эту память обрели. Короче, я не химик — я в этом не секу. Суть в том, что, ну, скажем, у тебя оторвало голову. А что такое голова? Просто кучка атомов, находящихся в определенном соответствии и порядке. И волосы, и кожа, и глаза, и язык — все лишь атомная конструкция. Так вот, эта конструкция первый раз собирается заново.
— А второй?
Бармен печально цокнул языком.
— А второй нет. Ученые бьются, но пока безрезультатно. И даже если заново вакцину ввести, вторую жизнь никак не получить. Загадка природы.
— Так получается, сейчас у человека две жизни и две смерти?
— А я тебе про что? Как говорится, трем смертям не бывать, а двух не миновать.
— Так и у меня, значит, две жизни?
— Не, не, я этого не говорил, — почему-то испугался бармен. — Этого я не знаю. Может, две, а может, одна. Кто тебя знает? Значка на тебе нет…
