— В смысле?
— Ну, это не тот 75-й год!
— А их что, два?
— А хрен их знает, — растерянно произнес Гриша, садясь на раскладушку.
— Иди в жопу, — разозлился Шрудель, — у меня другой реальности для тебя нет. Чем богаты, тем и рады.
Он отвернулся к стенке и демонстративно захрапел.
Гриша лег обратно на раскладушку. Но сон никак не желал возвращаться.
Все было ясно. Реальность была, конечно, та. Просто она начала меняться с того момента, как он в ней оказался. Она как будто начала жить заново. Так что нет ничего удивительного, что в ней что-то уже пошло не так. В конце концов, у Бога нет пятилеток и обязательств. Ну, что же… Тем лучше. Реальность оказывается непредсказуемой. Конечно, тут есть и свои минусы. Половина из его интервью с будущими знаменитостями со временем обессмыслится. Кто-то сопьется. Кто-то погибнет. Кто-то не состоится. Или, выражаясь словами Шруделя, кому-то судьба будет поставлять качественную водку, а кому-то и тормозную жидкость с политурой подкинет. Так что, возможно, не будет никакой войны в Афганистане. И перестройки не будет. И еще много чего другого. Нет, конечно, какая-нибудь перестройка все-таки будет. У истории есть вектор, технический прогресс и все такое. Но в том виде, в котором она была, нет. Не будет. И когда он вернется обратно, окажется, что родители его друг с другом не встретились, друзья в глаза его не видели, история, и та сильно изменена. Это будет 2008 год, каким он станет, начиная с этого 1975-го. А этот 1975-й уже весело начинается. Точнее, заканчивается. Значит, и 2008-й будет совсем другим, чем тот, который был, когда он в нем был, когда переместился в этот год, который оказался не тем годом, который был не таким, каким был… Впрочем, может, он сам все накручивает? И если он вернется по тоннелю, то вернется в свою обычную реальность. А здесь… здесь, может, что-то и изменится… Только он этого уже не узнает.
Гришины мысли начали спотыкаться, как пьяные. Он попытался высчитать какие-то даты и события, но окончательно запутался и заснул.
Этой ночью ему приснился странный сон. Сначала он бежал по улице Горького, а затем остановился, чтобы завязать шнурок на ботинке. Неожиданно почувствовал за спиной знакомое шевеление атмосферы.
«Я в очередной раз оказываюсь во временной щели…» — подумал он и вдруг почувствовал дикую усталость. В детстве такая часто наваливалась на него. Сердце начинает учащенно биться, ладони потеют, а тело становится безвольным, как боксерская груша, и все кажется странным и бессмысленным. Однако в данном случае физическая встряска пошла на пользу. Гриша замер на месте, как бы решая, куда идти дальше и стоит ли вообще так бежать. Только сейчас он заметил, что стоит прямо напротив памятника Пушкину. Все еще погруженный в свои мысли, он медленно поднял глаза на постамент. Сначала увидел привычные строчки стихотворения, затем слегка запорошенные снегом ноги поэта, а затем… затем Гриша увидел то, от чего похолодело где-то в районе лопаток и зашевелилось где-то в районе затылка. На постаменте стоял… не Пушкин. Это был человек, одетый вполне по моде XVIII века, но только с прямыми волосами, усатый, и в общем… не Пушкин. Сглотнув сухой комок в горле, Гриша подошел на ватных ногах поближе к памятнику и прочитал «Иван Иванович Пущин. 1798–1859».
«И долго буду тем любезен я народу….» — прочитал Гриша, проверяя каждое слово на слух, словно надеялся и там найти какое-то несоответствие. Но там все было верно.
«Стоп, стоп, — он попытался собрать разбегающиеся мысли, — не надо бояться выглядеть идиотом. Надо кого-то спросить».
— Эй, друг, — обратился он к парню, стоявшему рядом в ожидании кого-то. — Понимаете, меня давно в Моск… в России не было. Скажите, тут разве не Пушкину памятник стоял? Когда-то, — добавил он для ясности.
Парень удивленно вскинул брови.
— Когда-то? Лет двадцать назад. Да. Я точно не помню, я маленький был. Но, если не ошибаюсь, потом доказали, что все стихи Пушкина были написаны Пущиным.
— Как это? — обомлел Гриша.
— Ну, вот так. Вам разве в школе не рассказывали? Кажется, Пущин очень много писал в стол, что ли. И показывал только Пушкину, а Пушкин был ну это… раскрученным таким. Ну и… помогал Пущину деньгами там и так далее, а сам его стихи за свои выдавал. Ну и на полях рисовал. Себя. Ну, это нам так рассказывали. Мы даже сочинение на эту тему писали.
— Что, и «Евгения Онегина» не Пушкин написал?
— Ну да.
— А кто ж тогда «Ай да Пушкин, ай да сукин сын» кричал?
— Не знаю. Может, Пушкин и кричал. Только написал Пущин. А может, Пущин про Пушкина и кричал. Но как бы в негативном смысле.
— Господи, — все еще пытаясь прийти в себя, пробормотал Гриша. — И что, Пущин не возмущался?
— Да нет вроде, — пожал плечами парень. — Кажется, даже поощрял. Без амбиций был. Они ж вроде с детства дружили. А тут нашли какое-то письмо, где он так и пишет, что-то типа: меня бы не издали так и так по политическим соображениям, а тебе, типа, все пути открыты. А потом и архив Пущина нашли, и там половина произведений Пушкина. Нет, ну, что-то Пушкин сам написал, но не так уж много. И потом что-то он еще у кого-то взял. Я уже сейчас не помню.
— Но ведь Пущин умер позже Пушкина!
— Ну, это я не знаю. Видимо, исписался.
— А… это… станция метро…
— Пущинская.
— И площадь…
— Пущинская.
— И что теперь «Пущин — наше все»?
Парень посчитал вопрос риторическим и пожал плечами.
«Спокойно, Григорий», — мысленно обратился к себе Гриша, хотя до чего-чего, а до спокойствия ему было как до Луны.
— Погодите, а что за ученые-то?
— Ну, какие-то там пушкиноведы, в смысле, теперь уже пущиноведы. Наверное, сравнивали тексты. А чего ты так распереживался? Ну, Пушкин, ну, Пущин. Делов-то! Кому это вообще интересно?
— Извини, еще раз. А год у нас какой? В смысле сейчас.
— 2008-й, — напрягся парень и отступил на пару шагов от Гриши.
— А кто президент? Тоже Пущин?
— Это что, скрытая камера, что ли? — неуверенно озираясь, спросил тот.
— Да нет, я серьезно.
Но парня уже не было. А сам Гриша уже бежал вниз по Тверской. Во сне все кажется естественным. Неожиданно с левой стороны вырос книжный магазин. Гриша на секунду замер, а затем решительно толкнул дверь и вошел внутрь.
Он быстро пробежал глазами по книжным полкам современных авторов — многого недоставало. Много было и нового. И даже знакомого. Например, десять романов Баума-Антонова, того самого «без пяти минут классика». Или несколько сборников авангардного поэта, которого Шрудель усердно расхваливал, кажется, в ресторане Дома художника. Был и… Владимир Шрудель. Его увесистый том Гриша выдернул из частокола прочих книжек и первым делом глянул на оборотную сторону книги. Там была краткая биографическая справка об авторе. Гриша пролетел глазами первые несколько строчек и начал читать только с середины.
«Проработав десять лет в различных советских изданиях, Владимир Шрудель в конце 1975 года оставил журналистику и вплотную занялся литературной деятельностью. В довольно короткие сроки им были написаны несколько романов и повестей, а также ряд рассказов, часть из которых вошла в этот сборник. Видимо, большинство произведений были написаны в черновом или неоконченном виде до 1975 года, а потом просто „доведены до ума“. Несмотря на то, что некоторые произведения В. Шруделя носили характер, плохо сочетаемый с советским официозом, ему уже в 1978 году удалось подготовить издание своей первой книги. По непроверенным слухам, столь быстрое „добро“ было дано в связи с тем, что В. Шрудель способствовал развитию советской науки и техники — в частности, первый мобильный телефон был создан именно по его опытной модели. Проект был засекречен и использован советскими спецслужбами в целях шпионажа, поэтому проверить эти слухи сейчас, увы, не представляется возможным». «Вот хитрая рожа, — подумал Гриша, — таки снес мой мобильник на Лубянку». «Однако, несмотря на то, что книга была допущена к печати в 1978 году, выпущена она была только в 1980-м.
В 1995 году, когда с приходом к власти члена ЦК КПСС Кречетова и началом демократических процессов в искусстве наметилась „вторая оттепель“, стало наконец возможным издание и остальных работ Шруделя, которые не могли быть напечатаны в СССР по идеологическим причинам, в частности повесть „И предал я сердце мое тому…“, которую автор неоднократно переписывал, в итоге полностью изменив первоначальный замысел. В 1986 году в архиве автора была найдена небольшая рукопись без названия, где В. Шрудель попытался спрогнозировать возможные события будущего. Особой художественной ценности она не представляет, как, впрочем, и исторической — почти во всех своих прогнозах (начиная от победы Аргентины в чемпионате мира по футболу в 78-м году, ввода советских войск в Афганистан в 79-м и до Перестройки в 1985 году) он ошибся.
