А вот дочери совершенно не хотели становиться подружками. Но судьба словно сталкивала их все время лбами. Сначала одновременно влюбились в Олега Колесникова и молча страдали, глядя, как он провожает до дома другую, затем обе неожиданно стали сиротами. В мае прямо на работе от сердечного приступа умерла мама Иры, спустя полгода попала под грузовик Нинина. Но и общее горе не сблизило девушек. Поступать в институт они ехали в Москву порознь, хотя отцы и посадили их в одно купе.
В столице потекла иная жизнь. Дома, в Птичьем, они были представительницами местной элиты, принадлежали, так сказать, к золотой молодежи. Прекрасно одетые, хорошо обеспеченные…
В Москве вдруг выяснилось, что на элиту они не тянут. Трикотажные костюмчики, купленные у коробейников, здесь носила беднота, денег, присылаемых заботливыми папами, едва хватало на неделю. Москвички с платного отделения щеголяли в черненьких обтягивающих брючках и простеньких маечках с надписью «Naf-Naf». Ирочка заглянула в магазин с одноименным названием и лишилась дара речи – непрезентабельная футболочка стоила около четырех тысяч. На дискотеках они частенько стояли в сторонке, мальчишки предпочитали иметь дело с ухоженными столичными штучками.
Но на втором курсе жизнь Нины разительно переменилась. На лето девушка не поехала домой, сообщив друзьям и знакомым, что остается на практику. Ирочка, вернувшаяся под родительское крыло, хмыкнула, но не выдала врунью. Зато в сентябре ее поджидал удар.
Первого числа Нинка заявилась на занятия в роскошных джинсах «Труссарди» и красненькой кофточке «Naf-Naf». Небрежно помахивая роскошной кожаной сумкой, села возле местной королевы красоты Алисы Комаровой. Алиска, раньше старательно не замечавшая провинциалок, принялась болтать с Ниной. Ирочка молча сидела в соседнем ряду, исходя банальной черной завистью.
Накануне Нового года ненавистная Нинка подкатила к институту на новеньких «Жигулях» и, громко хлопнув дверцей, понеслась на занятия. В общежитии она давным-давно не жила – снимала квартиру. Вот это был удар! Ирочка еле справилась с собой. Первое желание – продырявить шилом покрышки – подавила на корню.
Потом ей пришлось испытать самое сильное унижение. В общежитии собрались праздновать Новый год. Ира поджидала перевод от папы, но даже двадцать девятого декабря помощь не поступила. Пришлось скрепя сердце обращаться к богатой подруге.
Ниночка молча расстегнула красивый портмоне, вытащила толстую пачку баксов и, протягивая Ирочке стодолларовую купюру, высокомерно спросила:
– Хватит на первое время?
Бесконечно униженная, Ирочка принялась лепетать о скором возврате долга, но бывшая одноклассница отмахнулась:
– Ерунда, не буду же я подруге ничтожный долг записывать. Ты бы, Иришка, поискала работу, на стипуху не проживешь, а отец не может теперь много присылать. Мой все время жалуется, вроде зарплату не выплачивают, с огорода живет.
Ира проглотила нравоучение. Она давно пыталась найти приработок, но без толку. Испробовала почти все – торговала биг-маками в ресторане «Макдоналдс», носилась курьером от «Билайна», разнося клиентам счета; сидела с детьми… Но полученных денег едва-едва хватало на скромные обеды.
– А где зарабатывает Нина? – поинтересовалась я.
– Черт ее знает, числится в турагентстве, но, скажите, разве честно можно такие суммы заработать? – в сердцах выкрикнула Ира. – У них с Веркой все время какие-то делишки, шушукаются по углам.
– Кто это?
– Вера Ивановна Никитина, заведующая учебной частью. Нинка и сессию теперь сдает не как все, а заранее, и на занятия почти не ходит, – злобно констатировала добрая подруга, – небось приплачивает педагогам. У нас Вера Ивановна обладает безграничной властью!
Взяв адресок удачливой Нины, я в глубокой задумчивости пошла вниз. Вера Ивановна Никитина! Уж не сестра ли Алексея Ивановича, чей труп уютненько устроился в багажнике моего «Вольво», и не она ли приезжала к Прохору в брошенную деревню? Ну и куда идти сначала – к Ниночке?
Девушка, очевидно, не стеснялась в расходах, потому что снимала квартирку не где-нибудь, а на улице Черняховского, в доме, сплошь заселенном писателями и членами их семей. Естественно, дверь подъезда украшал домофон, впрочем, весьма допотопного вида. Повертев железные ручки, не добилась ответа.
Из восемьдесят третьей не донеслось ни звука.
На протяжные гудки высунулась старуха-лифтерша.
– Кого надо?
– Нину Самохвалову.
Старушка подобрела.
– Нинуля вернется только завтра, домой поехала погостить. Вот, ключик оставила, кошку кормить, Милада Львовна велела присматривать.
– Кто? – не поняла я.
Старушка пригласила меня в темноватый, но теплый чистый подъезд и моментально вывалила всю информацию.
На пятом этаже, в восемьдесят третьей всю жизнь проживал прозаик Аркадьев с женой. Сам хозяин давно скончался, а вдова два года как переехала жить к дочери в соседний дом. Свои апартаменты сдала племяннице, очень милой девушке Нине.
– Такая красавица, – тарахтела старушка, – умница. Всегда вежливо здоровается: «Доброе утро, Катерина Андреевна». Чаем угощает, конфетами.
Милада Львовна оставила в квартире кошку. У ее дочери аллергия на кошачью шерсть. Ниночка кормит животину. Если уезжает куда, оставляет ключи бабе Кате, чтобы киска не померла с голоду.
– И часто она отсутствует?
– Так ведь работа у ней такая!
– Какая?
– А вы кто ей будете? – неожиданно проявила бдительность бабуся.
Но у меня уже готов ответ.
– Разрешите представиться – Любовь Павловна, служу в институте, вот прислали узнать, отчего Нина занятия пропускает.
– Тяжело-то как бедняжке – и учись, и работай, – вздохнула Катерина Андреевна, – на стипендию теперь не прожить, впрочем, и на пенсию тоже, вот и сижу тут, у дверей, на старости лет.
Правильно поняв намек, я подала консьержке сто рублей. Та моментально спрятала бумажку и заявила:
– Не ругайте девку, благородное дело делает!
– Да где ж она трудится?
– В обществе инвалидов. Ухаживает за безногими, безрукими, иногда даже домой ей их привозят. Знаете, Ниночка объясняла так – вызывают человека в Москву на операцию, а жить негде и сопроводить некому. Родственники ей платят, и Нинуля встречает больного, отвозит в больницу, ухаживает за ним… Очень, очень благородный труд и оплачивается хорошо. Тут у нее неделю назад машина сломалась, а надо забирать женщину, попросила Юрку – дворника, так дала мужику полтыщи. Он на радостях потом три дня пил.
Провожаемая бесконечной старушечьей болтовней, я вышла во двор и пошла искать дворника. В голове бились мысли. Если Ниночка официально работает патронажной сестрой, то денег у нее просто не может быть. Получают медицинские работники копейки. Значит, занимается частным бизнесом, многие родственники готовы платить, чтобы самим не возиться с больными, тем более если нужно перевозить их из одного города в другой. Но неужели за это дают такие бешеные деньги, что можно снимать квартиру в престижном районе, великолепно одеваться и считать сто долларов копейками?
Дворник отыскался за небольшой дверкой с надписью «мусоросборник». Мужик стоял возле груды объедков и грустно рассматривал пустую бутылку из-под виски «Белая лошадь». Увидев меня, пьяница хмыкнул и проникновенно сообщил:
– Видала, чего за воротник льют?! Хоть бы раз недопитую вышвырнули, попробовать охота.
– Вам не понравится, – утешила я его.
– Откуда знаешь? – обиделся Юра. – Может, и полюбил бы виску, да средств нет на такие выпивоны…
Я усмехнулась. Году примерно в восемьдесят седьмом, в самый разгар неравной борьбы Михаила Сергеевича Горбачева с алкоголем, зашла в продмаг на улице Кирова. Девственно пустые прилавки и невесть откуда взявшаяся бутылка ликера «Бенедиктин» ядовито-зеленого, абсолютно не пищевого цвета. Такое страшно ко рту поднести, но двое работяг глядели на «Бенедиктин» с вожделением. Пересчитав имеющуюся наличность, купили ликер и, не долго думая, скрутили в уголке бутылочке голову. Один опасливо понюхал и спросил:
– Как думаешь, пить можно?
Второй, более бойкий и решительный, резюмировал:
– Выпить можно все, что течет, – сунул приятелю емкость, – ну, давай, начинай.
Первый осторожно глотнул и прислушался, как жидкость сползает по пищеводу.
– Ну, – поторопил другой, – рассказывай, как?
– Ничего, – пробормотал, переводя дух, мужик, – склизко очень.
По-моему, лучше о «Бенедиктине» и не сказать.
Дворник элегически глянул на меня.
– Надо чего? Ложки в мусоропровод побросала? Хотя вроде не из наших!
– Нет, поговорить хочу.
– И о чем балакать станем? – оживился Юрка.
– Нину из восемьдесят третьей заешь?
– А как же! Самостоятельная девица, красивая и при деньгах.
– Что за женщину подвозил ей?
