и ненавидели фашистов. Поэтому, когда в сороковом году во время демонстрации Андрей увидел немецкую машину со свастикой на дверце, он что есть силы закричал: «Фашисты!» Перепуганная мама – она думала, что их сейчас же заберут, – стала его успокаивать и говорить, что это наши союзники. Но попробуй объясни ребенку то, что не поддается здравому смыслу…
Самые мои любимые пуговицы – это темно-красные, из прозрачной пластмассы, в виде палочек с косо обрезанными краями. В детстве мне казалось, что они похожи на конфеты. Эти пуговицы были на мамином черном костюме в рубчик, который ей сшила бабушкина портниха. Мама была равнодушна к одежде. В молодости носила то, что присылала ей бабушка. А после войны мы с Андреем уже не видели маму хорошо одетой. Она считала, что не имеет права тратить на себя деньги, и одевалась в случайные вещи. Мама была блондинка, с густыми длинными волосами, со спокойными серыми глазами, с нежной кожей. Мария Сергеевна Петровых говорила, что в молодости у мамы было «лицо как бы озаренное солнцем». Но эта озаренность быстро погасла. Есть пословица – каждый кузнец своего счастья. Мама была плохим кузнецом. Она не умела устраиваться в жизни и как будто нарочно выбирала для себя самые трудные пути. Она не вышла вторично замуж, она пошла работать в типографию с ее потогонными нормами (посменная работа позволяла ей больше бывать с нами), она не поехала в эвакуацию с Литфондом – и все потому, что не могла кривить душой даже перед собой. Казалось, что в жизни ей ничего не нужно – была бы чашка чая с куском хлеба да папиросы. Вся ее жизнь была направлена на наше с Андреем благо, но она нас не баловала, хотя была порой ласкова и нежна. А в воспитании Андрея, наверное, сделала ошибку – старалась его подчинить, заставить слушаться, а это было невозможно и только отдалило его.
Мамин черный костюм ей очень шел. Это видно на фотографиях, которые сделал в сороковом году Лев Владимирович Горнунг. Они были сняты в доме у нашей доброй знакомой – Марии Георгиевны Хитрово. Мария Георгиевна преподавала французский в Институте иностранных языков. Это был ее родной язык – она родилась в Париже. Молодой девушкой она познакомилась с русскими барышнями, сестрами Хитрово, и по их приглашению приехала погостить в Россию. В красавицу француженку влюбился их брат, и вскоре мадемуазель Мари стала Марией Георгиевной. Потом была революция, Гражданская война. Каким-то чудом ее миновали сталинские репрессии и немецкие бомбы. Мария Георгиевна приютила нас, когда мы приехали в Москву из эвакуации. После поезда мама повезла нас сначала в санпропускник на Трубную площадь, потом к своей тетке, а оттуда – к Марии Георгиевне. На углу Казарменного переулка, где она жила, стоял разрушенный дом. Видны были клетушки комнат с разноцветными обоями и зацепившаяся за балку железная койка. Мария Георгиевна куда-то отлучилась, и мы долго сидели на лестнице у ее двери. Меня тошнило от голода и усталости. Андрей тоже очень устал и тихо сидел на ступеньках. От бледности веснушки на его лице стали виднее. Наконец пришла Мария Георгиевна. Она накормила нас и положила спать на свою широкую кровать красного дерева, покрытую стеганым ватным одеялом. Мария Георгиевна жила тогда одна – и муж ее, и сын были на фронте…
Я все еще стою на коленях возле кровати и перебираю пуговицы, эти странные кусочки пластмассы, дерева и перламутра, способные мне напомнить еще о многом.
«Из Эри в Онтарио…»
В воспоминаниях замечательного человека, издателя Михаила Васильевича Сабашникова, упоминается его домашний учитель географии Сергей Павлович Меч. Знакомое имя! Сергей Павлович преподавал географию в гимназии, где училась моя бабушка.
Как часто она мне рассказывала о своей гимназии, и я не могу сейчас простить себе мое «нелюбопытство». Я не знаю, в какой именно московской гимназии училась бабушка, которая с восторгом рассказывала о своих учителях. Русскую словесность преподавал у нее замечательный филолог, исследователь творчества Гоголя, автор «Материалов для биографии Гоголя», Владимир Иванович Шенрок. В Словаре Брокгауза и Эфрона сказано, что Шенрок два года работал в тульской гимназии, а потом, до 1902 года, в 3-й Московской. Но в словаре не написано, была ли эта гимназия женской или мужской.
Бабушка с гордостью говорила, что получила у Шенрока высшие отметки, пять с крестом, за свои сочинения «Прибытие поезда железной дороги» и «Кремль и его святыни». Меня особенно волнует последняя тема. До революции на территорию Кремля люди входили, обнажив головы… Большевики надругались над кремлевскими святынями, погубили многие из них. По святым камням топали сапоги палачей, а жители России много лет не могли видеть своих самых главных площадей и соборов.
Вернусь к имени географа Меча. С какой любовью произносила бабушка имя Сергея Павловича! Он великолепно знал свой предмет, а для лучшего запоминания географических названий придумывал короткие, но выразительные и забавные стишки. Некоторые из них помогли и мне запомнить на всю жизнь, что река Иртыш – это приток Оби, а остров Суматра находится у самого экватора.
Обь с Иртышом –
Сергей Палыч с карандашом.
Суматра, Борнео, Ява, Целебес
Под самый экватор залез.
Из Эри в Онтарио
Течет Ниагара,
Шумит же она
Посильней самовара.
Ни бабушка, ни мои родители, ни я никогда не видели Ниагарского водопада. Но одна пожилая француженка рассказала мне, что она несколько лет жила рядом с этим знаменитым водопадом. Постоянно, и днем и ночью, слышался его мощный шум. Но однажды она проснулась от необычной тишины – грянули морозы, и водопад замерз…
Мне кажется, что этот рассказ о замерзшем водопаде очень понравился бы Сергею Павловичу Мечу.
А я вспомнила историю о замерзшем водопаде в октябрьские дни 1985 года. Я еще ничего не знала о смертельной болезни брата, но бессонными ночами почему-то в голове моей крутились строчки о смерти:
Когда мы слышим тишину?
Когда затихнет звук колес,
И ты останешься один на полустанке.
Когда мы слышим тишину?
Когда умолкнет шум воды,
И неподвижно повиснут струи ледяные.
Когда мы слышим тишину?
Когда не станет биться сердце…
Но этой тишины ты не услышишь.
Революционная деятельность Александра Тарковского
8 декабря 1884 года прокурор Одесской судебной палаты написал свое «Заключение по делу о Елисаветградском народовольческом кружке».
Это отнюдь
