Кэнги явился на сталелитейный всего лишь две недели тому назад и поначалу настороженно был принят управляющими, но этот темноволосый человек буквально излучал собой веселье, располагая к себе любого, кто имел возможность поговорить с ним, и помимо того прекрасно знал свое дело. Продержав его неделю на испытательном сроке, они назначили его надзирателем и поручили следить за доменной печью номер два, вместе с пятнадцатью другими рабочими.
Кэнги говорил, что пришел с севера, и задорно улыбался при этом. Он, в общем, ничем особо не выделялся среди других закованных, кроме чересчур светлой кожи, да за стеклом каски это было и незаметно. Он обосновался при заводе, в одной из многочисленных каморок, в которых обитали в основном холостые рабочие, и быстро обзавелся знакомыми, так что уже через пару дней всем казалось, будто он тут всегда и был.
Лишь один Черный смотрел на него не так, как на остальных; для Черного Кэнги вдруг обратился в уважаемого аристократа, невесть зачем обрядившегося бездушным.
Кэнги обращался с Черным, как с человеком.
Конечно, даже Кэнги было бы не о чем поговорить с Черным; о чем говорить со слабоумным? Каждый день Кэнги, обходя доменную печь и проверяя, как идет работа, окликал Черного, напоминая, что смена закончилась. Черный спешно бросал работу и почти бежал, — если б ему позволяла кривая нога, он скакал бы вприпрыжку, — к платформе, ему казалось, что неукоснительное выполнение слов Кэнги продемонстрирует его уважение. Кэнги смеялся и шел дальше. У него была по-настоящему аристократическая белозубая усмешка. Мало того, Кэнги был лишь ненамного ниже самого Черного, огромного ростом; не каждый мог с такой легкостью заглянуть в раскосые темные глаза Черного.
Однажды Кэнги, проходя мимо, с улыбкой похлопал Черного по плечу.
Черный потом долго не мог опомниться и стоял, глядя надзирателю вслед. Сердце у него билось. Это было все равно, что прикосновение божества! И никто, никто не придал этому никакого значения, и Кэнги уходил в багровую темноту завода по платформе, насвистывая себе под нос.
Возможно, если б Черный не привык к тому, что все вокруг него обращаются с ним, как с малохольным, эти отношения вылились бы в обычную дружбу, но Черный не представлял себе нормальных человеческих отношений и смотрел на Кэнги, как на бога (в его системе ценностей богами были аристократы, и потому Кэнги тоже был аристократом).
Кэнги между тем поначалу не обращал на Черного особого внимания, пока в один прекрасный день Черный не заметил, что надзиратель-аристократ стоит на платформе молча и смотрит на него пронзительным темным взглядом. Увидев, что Черный обратил на него внимание, Кэнги улыбнулся и вскинул руку.
— Смена закончилась, Аллалгар!
Черный так и не понял, что мог бы означать этот странный взгляд.
* * *
Беленос Морвейн почти что валялся на диване в одном из холлов института и курил электронную сигарету, запрокинув голову. Его ноги в высоких сапогах были вытянуты, глаза прикрыты. В последнее время Морвейн выглядел совсем мрачным и разочарованным, и профессор как никто другой знал причину.
Морвейн сильно переживал из-за решения Лекса и подозревал, что отныне на его карьере разведчика поставлен жирный крест, ему даже в голову приходили мысли о самоубийстве: иной жизни он себе не представлял.
Разведывательные операции на Анвине между тем шли уже больше года. Планета была обнаружена весной четыреста двадцать девятого, и вплоть до недавнего времени они исследовали общество, населявшее ее, чрезвычайно осторожно, издалека, не сразу отправили людей непосредственно на ее поверхность, стремились разузнать как можно больше, прежде чем рисковать.
Но вот не столь давно последние группы разведчиков отправились на космическую станцию, находившуюся под прикрытием астероидного пояса в системе Сеннаар, и в их числе — Эохад Таггарт и Каин.
Морвейн же остался на Кэрнане, в бессрочном отпуске.
— Пока что Лекс не рекомендовал тебе покинуть ксенологический корпус, — возразил ему профессор, стоявший у широкого окна с привычно заложенными за спину руками. — Просто не дал тебе никакого задания, связанного с Анвином. Быть может, он всего-навсего полагает, что тебе необходимо свободное время для руосца. И это, между прочим, тоже твои обязанности как разведчика. Помнится, в свое время ятингцами занималась большая команда.
— Мое присутствие для него не столь уж важно, — разозленно отозвался Бел, приоткрыв зеленоватые глаза. — Да и что я могу для него сделать? Пересказывать содержание учебников по ксенологии? Таскать по Кэрнану?
— И поэтому ты так много времени бесцельно проводишь здесь, вместо того чтобы оставаться в Дан Уладе? — почти строго перебил его профессор. — Тогда как научный совет подтвердил решение Лекса лишь потому, что они сочли, будто ты будешь наблюдать за руосцем. Ты же постоянно оставляешь его наедине со своей сестрой, и это рискованно.
— Он не опасен, — повторил Морвейн и выпрямился, раздраженно поправил рубашку.
— Этого мы не можем знать наверняка. Да, действительно у него большие шансы на ассимиляцию, но он точно такой же несдержанный, как и его соотечественники, поведение которых тебе доводилось наблюдать вплотную на протяжении добрых десяти лет.
— Он уже в значительной мере адаптировался, профессор. Я знаю, что вы все думаете, но я не согласен с вашим мнением.
— Можешь сколь угодно отрицать это, — спокойно отозвался Квинн. — Однако он никогда не станет одним из нас, это очевидно. Более того… как ни смешно это говорить теперь, но противостояние между Кэрнаном и Катаром до сих пор продолжается, пусть в изменившейся форме, и Леарза — представитель той стороны.
Морвейн удивился.
— Разве это теперь имеет значение? Все его сородичи погибли, а он остался совершенно один среди нас. И он не проявляет агрессии по отношению к нам.
— Открыто не проявляет. Но он никогда не одобрял того, что сам называет нашим бездушием, Беленос. И не забывай о том, что Руос, может быть, и погиб, — но остаются другие цивилизации типа Катар, например, Анвин.
Разведчик промолчал.
— И если ему когда-нибудь доведется выбирать, Леарза предаст тебя.
* * *
— Он в последнее время какой-то странный, — пожаловался Леарза. — Мне даже кажется, что он избегает меня.
— Это не так, — Волтайр улыбнулась ему своей мягкой улыбкой.
Они сидели на террасе и пили чай; на коленях у женщины лежал планшет, но его экран погас, а Леарза уселся на своем стуле совсем по-мальчишьи, оседлав его задом наперед, и положил подбородок на спинку. В последние дни Леарзе было едва ли не скучно. Дома бывала в основном одна Волтайр, Каин третью неделю не отвечал на звонки, хотя все остальные отвечали, а Морвейн, как только что пожаловался китаб, будто бы избегал его.
— Понимаешь, Бел очень трепетно относится к своей работе, — пояснила Волтайр, отпив чая. — А теперь, судя по всему, Лекс отправил его в вынужденный отпуск. Ну, он и бесится.
— А я-то тут при чем? — надулся Леарза. Волтайр вздохнула и посмотрела на него.
— Ну, — сказала она, — отпуск, скорее всего, связан с тобой. Лекс полагает, что Бел несет за тебя ответственность. Но он… не из тех людей, которые умеют заботиться. Он не представляет себе, что с тобой теперь делать.
— Ничего, — буркнул китаб. — Я и так предоставлен самому себе. Всем на меня наплевать. С самого начала всем на меня было наплевать! И чего ради он вытащил меня?
Она просто возразила:
— Мне не наплевать.
— Ну да, да он просто сбросил меня на тебя, как ненужный балласт, — немного растерявшись, сказал Леарза. — А тебе и некуда деваться. Даже Каин, и тот не отвечает, когда я ему звоню!
Волтайр вдруг рассмеялась, плюхнула чашку на стол и легко вскочила со стула, будто девочка, подошла к нему и взъерошила его кучерявые волосы.
— Ты сейчас ужасно похож на надутого мальчишку! — воскликнула она. — Надо тебя чем-нибудь занять. Любой начнет хандрить, просидев столько времени без дела!
— У меня есть дела, — возразил опешивший Леарза, но она уже отошла к перилам террасы, выглянула в сад, приложив палец к подбородку.
— Яблоки совсем созрели, — сказала Волтайр. — Пора собирать их. Урожай в этом году хороший, вот и прекрасно! Иди переоденься, — и она сама снялась с места, вошла в дом. Леарза открыл было рот, да было поздно, и ему пришлось тащиться следом. Собирать какие-то яблоки ему не хотелось, — он не понимал, как это может поднять ему настроение, — но и перечить ей он тоже не желал, послушно напялил старые джинсы Бела, бывшие ему длинными, и влез в поношенную клетчатую рубашку. Волтайр уже нашлась в саду, где она деловито бегала между яблонями, а потом ушла в приземистое строение склада. Оттуда она вскоре вышла со связкой мешков.
