Это, впрочем, была другая тревога, ничуть не похожая на холодный беспомощный страх, мучивший его во сне, наяву Леарза не слишком-то боялся ни Бела, ни кого бы то ни было с Кэрнана: ведь они говорили ему, что никто не опасается его?..
Даже, может быть, после этого беспокойного сна он совсем растерял страх и решительно спросил:
— Что Лекс приказал сделать с Анвином?
— Ничего, — удивился будто бы Морвейн. — Мы ничего почти не знаем об этой планете. Если ты не заметил, — в его голосе скользнула ирония, — предыдущие опыты научили нас осторожности. Сначала мы соберем всю возможную информацию о них, а потом будем решать, что делать.
— Сидеть на месте годами и ждать, пока ее жители уничтожат сами себя? Не милосерднее ли тогда сразу прикончить их?
— Леарза, — впервые за долгое время Беленос обратился к нему по имени. — Мы ничего не знаем о них. Кто они такие, на каком уровне развития, даже действительно ли они принадлежат к типу Катар. Сначала нужно узнать хоть что-нибудь, а там будет видно.
— Лекс не отправил тебя туда из-за меня, так?
— Лекс не отчитывается мне о своих решениях.
Но лицо Морвейна неуловимо дернулось; Леарза уже знал, что задел его за живое. Это, правда, нисколько не обрадовало китаба. Ему даже в какой-то момент стало стыдно.
— Этот Лекс… — тихо произнес Леарза. — Он вообще кого-нибудь слушает?
— Любой желающий может высказать свое мнение Лексу, — ответил Морвейн. — Лекс примет это во внимание. Принятие каждого решения для него — это задача с множеством переменных, и он учитывает их все…Может, тебе лучше расспросить Волтайр, она программистка и скажет тебе больше, чем я.
— И непонятнее, — буркнул китаб, откинувшись на подушку. Теперь ему стало видно луны; одна большая, другая поменьше, они неспешно спускались за горизонт, расчерченные рамой окна.
Ему подумалось, что Лекс — это искусственный бог, созданный руками людей, потерявших свои души. Наверняка внутреннее устройство Лекса настолько сложно, что он может общаться с каждым из мириадов людей, как с единственным своим собеседником, и прислушиваться к ним. И, как все искусственное, Лекс несовершенен…
На следующее утро Морвейны взяли его с собой в путешествие до Эйреана; Леарза спал в ту ночь плохо и проснулся (во второй раз) несчастным, но Бел сурово предупредил, что лайнер туда ходит дважды в сутки, поэтому еще полчасика поспать не удастся. И тогда китаб выбрался из теплой уютной постели (даже странно было подумать, что еще несколько часов назад, ночью, ему не хотелось спать), с сомнамбулическим видом собирался и в аэро уселся на заднем сиденье, где свернулся клубочком. Это вызвало смех у Волтайр, но, в общем, еще пятнадцать минут Леарза дремал, пока Бел с сестрой о чем-то негромко переговаривались.
Космопорт был огромным зданием, устремленным в небо, изъеденным внутри бесчисленными коридорами и холлами, как старый дуб червоточинами. И здесь сновало такое количество людей, что Леарза поневоле стал держаться поближе к Морвейнам, боясь отбиться от них и потеряться в толпе. Волтайр, заметив это, улыбнулась и взяла его за руку. Остаток пути до звездолета, который должен был забрать их на ближайшую к солнцу планету, Леарза ни о чем не думал.
Они вошли в длинный узкий холл, где стояли рядами кресла; во многих сидели люди, и они тоже устроились втроем за одним столиком, на котором лежали какие-то яркие брошюры. Волтайр тут же схватила одну и показала Леарзе: на картинке была изображена бескрайняя красная пустыня, над которой довлело черное небо, усыпанное яркими звездами. Казалось, в этом небе можно увидеть край вселенной.
— Смотри, это Эйреан, — пояснила женщина. — Когда-то планета вся целиком была вот такая, но потом пришли люди и заселили большую ее часть.
— Такое небо… прозрачное, — осторожно заметил Леарза, глядя не на картинку, а на ее пальцы. У нее были белые руки с ровными розоватыми ногтями, а пальчики короткие и тонкие.
— Это потому, что там нет атмосферы, — улыбнулась Волтайр. Беленос тем временем вольготно устроился в своем кресле и вытащил привычную сигарету, без которой его Леарза почти не видел в последнее время. — Воздух не мешает смотреть. Нам кажется, что воздух прозрачный, но на самом деле это не совсем так.
— Я уже знаю, — кивнул Леарза. — Гавин как-то объяснял мне, почему небо голубое…А чего мы ждем?
Тут даже Морвейн ухмыльнулся себе под нос; Волтайр хлопнула себя по коленям.
— Прибытия на Эйреан, — просмеявшись, сказала женщина. — Мы уже летим.
— Он хотел зрелищного старта и рокота двигателей, — пробормотал Бел. — Извини, парень, но пассажирские лайнеры летают беззвучно.
— Ну… — Леарза смутился. — Но я даже не заметил, как мы попали на корабль…
— Это потому, что он был состыкован со станцией. Так удобнее всего.
— Ничего, не бери в голову. Когда я был мальчишкой, меня самого это ужасно возмущало, отчего нельзя было хотя бы иллюминаторы сделать.
Весь полет длился не больше получаса. Леарза даже еще не успел оправиться от смущения, когда уже настало время выходить, и Волтайр снова взяла его за руку, будто заботливая мать, а Бел Морвейн шагал впереди, сунув сигарету себе за ухо.
Эйреан поначалу не впечатлил китаба: и здесь были все те же нескончаемые коридоры и холлы, а окон и вовсе не было, но Морвейны все влекли его за собой, пока наконец они втроем не поднялись на самую вершину одного из небоскребов и не оказались в большой круглой комнате, в которой не было ни стен, ни потолка: один сплошной купол.
И тогда прозрачное черное небо взглянуло на Леарзу сверху, отчего у него вдруг закружилась голова, и он невольно стиснул руку Волтайр в своей.
Из обсерватории было видно город, как на ладони: кажется, это была самая высокая башня здесь, и перед Леарзой простерся огромный стеклянный лабиринт, довольно плоский в сравнении с Ритиром, неясно сияющий в свете звезд и прожекторов. Маленькие аэро и тут сновали туда и обратно, хоть и были какие-то не такие, как на Кэрнане, — но это он заметил не сразу. Лабиринт был строго овальной формы, и со всех сторон к нему подступала красная пустыня, уже виденная им на фотографии.
— Корвин бы сейчас непременно прочел какой-нибудь стих, — заметил Бел, сунув руки в карманы. — Это предмет особенной гордости нашей цивилизации: освоенные планеты. Я просто скажу, что за тридцать без малого лет своей работы разведчиком я побывал более чем на двух сотнях планет, и это если учесть, что тринадцать лет я провел на Руосе и Венкатеше. Даже сейчас, пока мы стоим тут, идет строительство на одной из планет, которую изучал мой отряд, в миллионах световых лет отсюда.
Леарза молчал, осмысливая сказанное.
Их гордость, их достижения.
— Зачем вам это? — потом тихо спросил он. — Вам не хватает уже освоенных планет?
— Не в этом дело, — возразил Морвейн. — Как ты думаешь, зачем люди, бывает, срываются с насиженного места и отправляются куда глаза глядят?
— Потому что на старом месте стало плохо? — предположил Леарза. Оба Морвейна, не сговариваясь, покачали головами.
— Потому что неизведанное манит нас, — сказал Беленос. — Плохо это или хорошо. Посмотри в это небо. Оно уходит в бесконечность, и где-то там, далеко…
— Где-то там, далеко, холодный безразличный космос, — мягко перебила его Волтайр и опустила голову. — Он ненасытен. Сколько бы людей ни ушло туда, ему всегда нужно еще.
— Не бойся, — неожиданно даже для самого себя сказал Леарза; рука в его ладони легонько дрогнула. Она подняла на него зеленоватые глаза и чуть нервно ответила:
— Да я и не боюсь.
Но он отчего-то знал, что она солгала.
Потом уже Морвейны объясняли ему, что притяжение на планете меньше, чем на Кэрнане, но в зданиях поддерживается нормальное, потому что иначе жители Эйреана не смогут прилетать к ним из-за атрофировавшихся мышц; наконец все втроем надели неуклюжие громоздкие костюмы, — эти для гражданских, немного недовольно сказал Бел, — и вышли в пустыню.
Остаток отведенного им времени прошел весело, один Беленос Морвейн, которому не привыкать было к перепадам притяжения, скучал, сидя на камушке, пока Леарза и Волтайр с криками и хохотом прыгали и бегали вокруг него. Наконец женщина устала и тоже присела, а Леарза отошел от них и остановился.
Он был совершенно один, — если не оглядываться, — на чужой планете, в бескрайней красной пустыне с черным небом над головой, и вдруг ему представилось, что он — первопроходец, а на эту планету до него еще не ступала нога человека.
В тот момент Леарзе подумалось, что он понимает Бела Морвейна.
* * *
Красная пустыня была его родиной, и с самого детства он привык к тому, что месяцами вокруг царит прозрачная ночь с ослепительными звездами, а оставшееся время приходится проводить в наглухо закрытых холлах.
