– Аминь, – повторили мы вместе.
Я подхватил за ней это слово громко и покаянно: я раскаивался в том, что сквернословил и что убивал тех несчастных птиц.
– М‑м‑мама Элла? – Мэтт открыл глаза.
– Да?
– Мне в больнице не нравится. Можно мне домой?
– Да, мне здесь тоже не нравится. – и мисс Элла коснулась пальцем его носа.
Она повернулась, чтобы встать, но тут к нам подошла высокая блондинка в длинном белом халате, держа в руке рентгеновский снимок.
– Мисс? Вы мисс Элла Рейн?
– Да, – решительно и твердо ответила мама Элла.
– Вот рентгеновские снимки Мэтью. Никаких увечий, имеющих постоянный характер. Просто немного ушибов и большая шишка на голове. Опасности для жизни нет, – и докторша улыбнулась, – недолгий постельный режим и порция мороженого пойдут ему на пользу.
Мисс Элла с облегчением вздохнула, а потом добавила, взглянув на дверь:
– А у вас тут так много дел!
– Да, но все же это не то, что произошло недавно, когда у шофера грузовика случился инсульт и машина пересекла разграничительную полосу, а потом врезалась в «Линкольн», в котором ехала бабушка с двумя маленькими внуками. Ужас, что творится на дорогах!
Мисс Элла, схватив нас за руки, быстро направилась к выходу, но на полпути остановилась, кивнула, что-то пробормотав, и, повернув обратно, подошла с нами к двери одной из комнат. Там лежала на операционном столе женщина, и врачи зашивали ей что-то повыше груди.
– Мисс Элла, они зашивают ей место, где она носит всех своих знакомых?
– Да, дитя мое, да, они зашивают это самое место. – И, опустив голову, произнесла: – Господи, и здесь потребна помощь твоя. У трона твоего много места для прибегающих к помощи твоей. Пожалуйста, сотвори благо и помоги этой женщине исцелиться. И, прежде всего, сердцу ее!
А потом мы подошли к палате, где на столах лежали двое детей с закрытыми глазами, а рядом сновали доктора и сестры. И мисс Элла указала на дверь:
– И здесь, о Господи, необходима помощь твоя!
И, наконец, мы подошли к двери палаты, где на столе лежал большой, грузный белый мужчина в халате. Не могу сказать, был ли он тем самым человеком, которого я уже видел, потому что на лице его была простыня. Была видна лишь кисть левой руки, и на пальце блестело простое золотое кольцо.
– Господи, и здесь ты нужен, – проговорила мисс Элла, склонив голову, – но, может быть, ты еще больше нужен в доме тех, кто вскоре узнает о его кончине…
Мисс Элла была чуть выше полутора метров, но в тот день она возвышалась над всеми нами, включая Рекса.
Мы вышли из больницы. Она подвела нас за руки к машине, которая стояла на парковке, велела нам поосторожнее влезть и усесться, и мы поехали домой, тесно прижавшись друг к другу. Она ни словом не обмолвилась о мертвых птицах, но на следующий день они все были похоронены, и так, как следует. С молитвой и со слезами раскаяния. Мы даже рассыпали немного зерна для тех, кто вдруг, возможно, снова прилетит на это место.
* * *
Пока я шел со своим рюкзаком, набитым спортивной одеждой, к машине, то помнил и видел в воображении только эту картину из прошлого: Мэтт лежит, один, весь дрожа, на больничной постели, – навязчивое видение, и мне хотелось поскорее отделаться от него, а не везти с собой в Джексонвилл. Открыв дверцу машины, я оторопел: на заднем сиденье устроились Кэти и Джейс.
– Вы что здесь делаете?
– Мы поедем вместе с тобой.
– Кэти, у меня сейчас нет времени спорить с тобой, и тебе далеко не все известно из того, что происходит. Думаю, что лучше вам с Джейсоном на несколько дней остаться здесь. Ты желанная гостья, и Моз за вами присмотрит, а поездка, – и я показал на грузовичок, – вряд ли пойдет тебе на пользу.
– Поехали! – и она указала мне на переднее сиденье.
Времени спорить не было. Мне предстояли пять-шесть часов быстрой езды и необходимая остановка в Эббвилле. Если я потороплюсь, то у меня хватит времени на все, чтобы сделать все необходимое и вернуться в Джексонвилл еще до рассвета, а это означает, что у меня освободится еще один день, который может очень даже понадобиться. Если Мэтту что и удается, так это прятаться. Он достаточно хорошо напрактиковался в этом деле, как, впрочем, и мы оба, поэтому именно мне следовало заняться поисками. Если он запрятался как следует, то только я смогу его отыскать.
Взглянув на Кэти, я кивнул в знак согласия. На самом деле я хотел, чтобы она поехала со мной, но не знал, как об этом попросить.
Глава 17
Кирпичная стена, ограждавшая кладбище у церкви Святого Иосифа, преграждала лошадям или тракторам доступ на кладбище, поэтому все могилы копали только с помощью лопат, и хотя это встречается теперь не так уж часто, большинству старожилов все еще хотелось быть похороненными рядом с близкими – женами, мужьями, детьми или родителями. Таково было и предсмертное желание девяностосемилетнего Франклина Харбера, прожившего почти целый век и недавно скончавшегося. Кирпичная стена мешала могильщикам пригнать тактор, чтобы выкопать могилу, поэтому им приходилось орудовать киркой и лопатой. За последние десять лет их рыл исключительно Моз, и, по крайней мере, по одной в месяц – так что я знал, где он может находиться.
Я подъехал к кладбищу и действительно нашел там Моза, исполняющего роль могильщика.
– Моз? – окликнул я его, подходя к яме.
Он взглянул вверх. По лицу его стекал пот. В свои восемьдесят один год он совсем высох, но все еще мог управляться с киркой и лопатой, причем – с большим знанием дела. Но рытье могилы занимало у него теперь три с половиной часа, трудился он при этом упорно и беспрерывно. К его голове была прикреплена на ободке лампочка, так что по всему было видно, что он собирается провести здесь довольно продолжительное время.
– Мэтта нигде нет, – крикнул я и поддал носком комок грязи, – похоже на то, что он сбежал. Хочу попробовать разыскать его. Ты присмотришь за порядком в мое отсутствие?
– Ведь знаешь, что да, зачем спрашивать? – и он налег на лопату, даже не посмотрев вверх.
– Знаю, но…
Моз скрестил руки на рукоятке кирки:
– Глю будет работать завтра и всю неделю подряд. Парни из Олбани привезли к нам несколько кобыл.
А я указал на могилу:
– Но ты не слишком-то увлекайся этим делом, не хочу вернуться сюда через несколько дней и увидеть твои мертвые пальцы, вцепившиеся в древко лопаты.
– Такер, когда я сам захочу убраться из этого мира, то заранее попрошу тебя подготовить мне вечное пристанище. – и он обвел рукой кладбище. – Но я здесь уже много могил нарыл. Пора и тебе научиться этому.
– Но я своей очереди могу подождать.
* * *
Дом престарелых «Роллинг Хиллз» в Алабаме был настоящим адом. Уже от парадной двери несло крепким, всепроникающим запахом мочи. Это было последнее пристанище для пациентов, страдающих болезнями Паркинсона и Альцгеймера. Говоря по правде, он был задуман как больница при хосписе, но все дороги вели именно в ад и никуда больше. Я припарковался, оставив мотор включенным, и прошептал Кэти:
– Ухожу на десять минут. Надо кое-что проверить.
Я не собирался выкладывать ей всю правду.
Когда я вошел в помещение, судья пристально разглядывал входную дверь.
– Привет, парень! Где ты пропадал? А у меня был провал памяти и сильные судороги целые пять недель.
– В последний раз я оставил тебе две сигары вот в этом ящике.
– Но ты ведь знаешь, что санитарки не позволяют мне курить. И твой отец, благослови Господь этого немого толстяка, не способен зажечь спичку, даже если от этого зависела бы его жизнь. Так что, будучи всего на расстоянии трех футов от блаженства, я не могу себе помочь.
Я взглянул на Рекса, но он ничем, ни движением, ни словом, не дал понять, что замечает мое присутствие. Он никогда на меня не реагировал. Он сидел в углу, глядя в окно: точно так же было и полтора месяца назад, когда я приезжал сюда. Ботинки у него не были зашнурованы, рубашка не застегнута, молния на ширинке спущена, лицо не побрито, волосы не причесаны.
– Подумаешь, какая проблема, – улыбнулся я.
– А ты не умничай, наглец. Да, я, можно сказать, привязан к постели, но моя телефонная трубка отнюдь не бездействует, – и он кивнул в сторону тонкой пластинки, расположенной у рта, – мой звукопередатчик работает хорошо.
Сам же судья, начиная с шеи и до пяток, был недвижим. Его тело было изуродовано, пальцы на руках и ногах искривлены. Он лежал на спине, завернутый в простыни, а на боку, после колостомии, торчал мешок, в который была выведена кишка, и место это никогда не отличалось стерильностью и все время воспалялось. Катетером из-за постоянного инфицирования он тоже пользоваться не мог, поэтому его постель не просыхала. Но судья упорно не желал умирать, он хотел жить, и вот уже целых шесть лет он делил палату с Рексом. Однако Рекс уже не мог поддерживать разговор, не мог вспомнить, как зашнуровать ботинки, где пописать и справить большую нужду. В результате он целые дни проводил в тапочках и с пеленкой между ногами, которая шелестела при малейшем движении.
