Думаю, мисс Элла, воспринимая мои путешествия, а в результате – и мое практически постоянное отсутствие – как своеобразный мятеж и зная, что мне требуется пространство и время для того, чтобы прийти в себя, легко отпускала меня. Как и Рекс, я много странствовал, а она подолгу пребывала почти в полном одиночестве, словно в тюрьме, и поэтому даже Моз узнал о ее болезни, когда она уже стала необратимой.
Я был тогда в Нью-Йорке; привез Доку негативы и занимался поисками новой фотокамеры, оформляя следующую поездку, когда однажды раздался звонок. Звонил Моз. Я вернулся в Атланту первым же самолетом и застал мисс Эллу уже в постели, закутанную в целый ворох одеял, с лицом, искаженным от боли. Я хотел отправить ее в больницу, но она лишь покачала головой. Мы с Мозом пригласили из Монтгомери лучшего онколога, но все наши усилия и старания оказались безуспешными. Метастазы пронзили все тело мисс Эллы. Врач вынул из ушей стетоскоп, закрыл свой чемоданчик и произнес самые страшные три слова, которые я когда-либо слышал: «Ей недолго осталось».
Поставив на пол камеру, я сел рядом с кроватью и сжал руку мисс Эллы, моля Бога, чтобы Он вместо нее взял меня. Последние три недели ее жизни были самыми тяжелыми. Ее мучили боли, но она упрямо отказывалась принимать обезболивающие. Я пытался подмешивать их в суп, или в чай, или в любую жидкость, в которой можно было эти снадобья растворить, но ведь это она сама когда-то меня так лечила, и теперь, когда я использовал ее же уловки, она быстро меня уличила и поэтому, качая головой, сказала: «Мальчик, мне эти таблетки ни к чему», а потом, похлопав по старому переплету Библии, добавила: «Человек жив не хлебом единым, но словом, каждым словом из этой книги, так что просто почитай мне!»
И я читал. Я начал с Книги псалмов и прочел все подчеркнутые ею места, вплоть до Откровения.
В тот день, когда ее хоронили, листья на деревьях поражали своей многоцветностью: оранжевые, красные, желтые, они усеяли окрестности, чем-то напоминая веснушки на щеках мисс Эллы. Могилу копал Моз, облаченный в свой черный воскресный костюм. Он похоронил сестру рядом с могилой отца, оставив место для себя по другую сторону отцовской. Указав на могилы мисс Эллы и своей Анны, он сказал: «Скоро и я к вам присоединюсь». Тут внезапно из-за деревьев вышел Мэтт. Где он был все это время, откуда появился, мы не знали, но его вид свидетельствовал о том, как он жил и чем занимался: борода, нечесаные кудлатые волосы, рваная одежда и босые ноги – все давало понять, что судьба ему не благоволила.
Рекс, конечно, отсутствовал.
Примерно недели три после похорон мы прожили с Мэттом в большом доме, почти не разговаривая друг с другом. Мы были совсем разными, как масло и вода, Восток и Запад. Мы жили в одной комнате, но оставались чужими, у нас не было общих тем для разговоров. На четвертой неделе у Мэтта появились странности. Теперь я лучше осведомлен о том, что с ним тогда происходило, но в то время и понятия не имел, что творится с братом, а его личность буквально распадалась у меня на глазах. Я слушал его странные разговоры, бормотанье, продолжавшееся всю ночь, видел, как он гримасничает, принимает странные позы, и решил тогда, что с меня хватит. Мне тогда было не до Мэтта: я сам боролся со своими демонами и не испытывал ни малейшего желания нянчиться с безумцем, поэтому я вошел в Интернет, узнал о лечебнице «Дубы», и мы отправились в Джексонвилл, где я его и бросил у порога больницы, которой заведовал Гибби. Самое скверное, что, бросив его там, я уехал, даже не потрудившись обернуться назад. Может быть, все пережитое было для меня уже непосильно: Рекс, мисс Элла, Мэтт. Как бы то ни было, я кинул последний взгляд на Мэтта в зеркало заднего вида и выключил мобильный телефон. Если в моем сердце поселилось зло, то именно в тот день. Я доехал до моста Фуллер Уоррен и помчался по скоростному шоссе. Впереди показалась развилка: дорога 1–95 устремлялась на север, другая, 1–10, – на запад. Сидя с фотокамерой на коленях, на высоте тридцати метров над рекой Сент-Джонс, я принял решение и позвонил Доку в Нью-Йорк. Он ответил, как всегда, не выпуская изо рта сигару. Наверняка в руке он держал чашку с кофе.
– Док?
Док едва не подавился:
– Такер, ну где же ты пропадаешь? На каких пастбищах сего земного мира? Я уже два месяца тебя вызваниваю. Можно сказать, загнулся, отыскивая на карте этот твой Клоптон.
– Дай мне работенку, – попросил я его. И последние семь лет Док только и занимался тем, что находил мне все новые и новые занятия.
Глава 19
В кузове грузовичка было тихо и темно. Слышалось спокойное, тихое дыхание Джейса, спящего на заднем сиденье. О таком сне взрослые могут только мечтать. Я почесал правую руку и постарался принять более удобную позу. Кэти повернулась и натянула одеяло Джейсу на уши и, одновременно, на его трех набитых опилками игрушечных животных – точь-в‑точь то же самое десять тысяч раз проделывала со мной мисс Элла. Оба Буббы[19], большой и маленький, напоминали игрушечных лошадок времен моего детства, а рыба – настоящего дельфина. Все три игрушки уместились под мышкой у Джейса, лежавшего наискосок сиденья.
Кэти указала рукой на холмы, оставшиеся позади.
– Вспоминаешь старых друзей?
– Да, судью Фолкнера. Однажды он помог мне выпутаться из неприятной заварушки.
Я лгал, и все же в моих словах была своя правда, просто я еще не мог рассказать Кэти все.
– Он был калека, ни руки, ни ноги не действовали, и никого из родных, не с кем словом перемолвиться. Я его время от времени навещал. Голова у него соображала будь здоров, а вот тело было парализовано.
– И он любил сигары?
Я принюхался к своей рубахе:
– А что, так сильно пахнет?
– Очень сильно.
– Извини, но он обожал кубинские, а я был единственным, кто ему их приносил, когда бывал в этих местах.
О Рексе я не сказал ей ни слова.
Кэти сняла туфли, подняла ноги, уперев их в приборный щиток. На щиколотке белел бинт.
– Порезала бритвой?
– Ага!
Кэти сняла бинт и осмотрела порез.
– Слава богу, я еще никогда не задевала вену, хотя поросль на моих ногах ого-го!
Способность посмеяться над собой – это было так свойственно Кэти.
Прошло несколько минут. Глаза не отрывались от дороги, а мысли избрали другое направление. Потом Кэти начала причесываться и откинулась назад. Я ни о чем ее не расспрашивал, но не составляло труда догадаться, о чем она сейчас думает, – о Треворе, а именно о том, как скоро он догадается, где надо навести справки о «Вольво». Когда мы въезжали в Джексонвилл, солнце уже светило в ветровое стекло.
Из-за аварии на трассе движение было перенаправлено на другое шоссе. Кэти попросила остановиться на одной из стоянок, я подъехал, и она побежала к зданию. Джейс все еще крепко спал на заднем сиденье, закутанный в шерстяное одеяло, со своими зверюшками под мышкой, а я молча сидел, ожидая возвращения Кэти и барабаня пальцами по рулю и поглядывая с завистью на Джейса: я даже припомнить не мог, когда вот так безмятежно и крепко спал.
Вот появилась Кэти и направилась к моему грузовику с бутылкой диетической кока-колы в руке. Сев в машину и положив ногу на ногу, она сказала как будто между прочим:
– А ты ведь хотел рассказать о своем отце.
– О своем отце?
– Мне кое-что известно о людях, которые дают волю рукам. – она показала на свой подбитый глаз.
Глубоко вздохнув и уверившись, что Джейс еще спит, я задумался, о чем стоит рассказать Кэти и стоит ли вообще:
– Ну, кое о чем ты уже знаешь. После того как ты уехала в пансион, он обращался с нами по-прежнему довольно грубо. – и я потер подбородок. – Мисс Элла обычно объясняла это тем, что виновата выпивка и после пятого стакана виски его сила требовала выхода и вымещалась на нас. И, как правило, во всю мощь.
Опять посмотрев на Джейса, я продолжал:
– Однажды Мэтт слетел с велосипеда и сильно разбился. Когда Рекс об этом узнал, он заявился домой в большом подпитии, разбудил мисс Эллу, и, прежде чем, услышав его вопли, мы с Мэттом успели прибежать на помощь, он избил ее до полусмерти, а потом ушел. Она лежала на пороге домика, в ночной рубашке, запятнанной кровью от разбитого лица: он тогда выбил ей несколько зубов и, бросив в таком состоянии, отправился к себе, а мы выжидали, когда за ним захлопнется дверь, и потом втащили мисс Эллу в домик. Весь этот кровавый эпизод очень подействовал на Мэтта. Он все смотрел на ее рот и лицо, а оно уже сильно распухло. Я позвонил Мозу, и он сразу же примчался, а мисс Элла уже пришла в себя и, хотя испытывала сильную боль, изо всех сил сдерживалась, чтобы не стонать. Рекс тогда сломал ей и несколько ребер, но об этом мы узнали позднее. Когда опухоль спала, врач удалил большую часть передних зубов, – и я покачал головой, – а вставные челюсти были готовы только через две недели. Они ей очень не понравились, но пришлось их носить, другого выхода не было.
