Закончив приготовления, Орво попросил Джона и Пыльмау удалиться в чоттагин.
– Что он собирается делать? – шепотом спросил Джон у Пыльмау, прислушиваясь к звукам в пологе.
– Лечить будет, – с надеждой в голосе произнесла Пыльмау. – Ведь Орво – энэныльын. Только он не любит, если к нему приходят по-пустому, когда живот заболит или еще что-нибудь другое. Он берется лечить, когда человек помереть может.
Значит Орво, кроме того, еще и шаман. Джону оставалось лишь подивиться разносторонности этого человека. Он и глава охотничьей артели, и искусный резчик по моржовой кости, и верховный судья, и свод законов, и глава селения, а тут еще и врачеватель…
Но оказалось, что Орво никто не выбирал и не назначал, и он вовсе не глава селения Энмын. Просто люди его уважают и советуются с ним, как могут посоветоваться с любым другим человеком. И еще – почти все энмынцы в разной степени доводились родственниками Орво, и в этой родословной путанице, которую Джону безуспешно пытались растолковать, старик занимал почетное место, будучи самым старшим и опытным.
…Из полога послышалось тихое пение, сопровождаемое ритмичными ударами бубна. Хрипловатый голос Орво изредка прерывался невнятной декламацией, но как ни прислушивался Джон, он не мог разобрать ни слова.
– Что он говорит? – спросил Джон у жены.
– Я тоже ничего не могу понять, – ответила Пыльмау. – Он разговаривает с богами. Простым людям не дано понимать этот разговор…
Пение и удары бубна становились все громче. Слова заклинаний грохотали в чоттапше, эхом отскакивая от стен. Голос энэныльына перемещался по пологу, выходил через отдушину в чоттагин, слышался позади Джона, заставляя его поворачиваться. Человеческий голос вдруг перекрывался птичьим криком, ревом неведомых зверей. В пологе работал умелый подражатель, и, если бы не испуганное и благочестивое выражение лица Пыльмау, Джон отогнул бы занавесь и непременно посмотрел бы, что выделывает старый Орво.
– Пыльмау! – голос донесся из дымового отверстия яранги, спустившись со звездного неба.
– Токо! – воскликнула Пыльмау, закрывая рукавом лицо.
Джон глянул вверх, но в дымовое отверстие глядели одни лишь звезды. Странно! Однако голос Токо продолжал:
– Тоска моя по сыну вселилась в Яко. Я знаю, причиняю вам страдания, но разве вы не сжалитесь над моими муками? Пыльмау, жена моя, где ты?
Липкий страх охватил Пыльмау. Дрожащим от волнения голосом она крикнула прямо в дымовое отверстие яранги:
– Токо! Если это ты, так явись нам!
– Как же я могу явиться, если вы похоронили меня? Нет теперь в этом мире у меня тела и дыхания… О, Яко, сынок мой единственный и любимый! Только в тебе я и живу, но тоска гложет меня, и я хочу видеть тебя!
Пыльмау забилась в истерике. В чоттагине завыли собаки. Призрачный свет полярного сияния мерцал в дымовом отверстии яранги.
– О Яко, иди ко мне! – взвыл голос Токо.
Джон понимал, что все это – необыкновенное актерское умение Орво, однако же и он покрылся холодным потом. Он вспоминал прочитанную еще в студенческие годы книгу о первобытной религии, где описывались камлания. Иной шаман обладал такими гипнотизерскими способностями, что заставлял толпы людей повиноваться ему, и иллюзиям, которые он создавал, поддавались даже сами исследователи. Орво скромничал, когда отказывался признать себя великим шаманом, и Джон теперь понимал, что шаманские таланты Орво играли далеко не последнюю роль в его власти над людьми Энмына. Джону пришлось призвать всю свою волю, чтобы не поддаться чарам Орво и собраться с силами, чтобы подойти к пологу.
Джон бросился к занавеси полога и рывком отвернул мех. При свете потухающего жирника на кожаном полу лежал распростертый Орво и недвижными глазами смотрел прямо вверх. Джон двинулся к нему.
– Орво! – затормошил он старика. – Что с тобой?
Джон схватил руку старика, нащупал пульс. Биение было слабое.
– Орво! Орво! Что ты тут натворил! – закричал Джон и кинулся к больному мальчику. Он был поражен, что Яко крепко спал и дышал ровно и глубоко.
Орво зашевелился и со стоном вздохнул. Джон зачерпнул холодной воды и разжал плотно стиснутые зубы старика.
– Это ты, Сон? – слабым голосом спросил Орво.
– Я, – ответил Джон. – Ну и спектакль ты тут устроил! Теперь лежи и отдыхай. А я пойду к Мау.
С помощью Джона ослабевшая от слез и потрясения Пыльмау перебралась в полог. Дрожащими пальцами она поправила пламя в жирнике.
Орво поднялся, сел и собрал свои шаманские принадлежности.
– Мальчик поправится, – сказал Орво тоном опытного врача. – Не давайте ему жирного, пусть почаще высовывает лицо в чоттагин и дышит свежим воздухом… Токо я убедил, что мальчику хорошо здесь и что Сон ему как родной отец. И еще сказал я ему, чтобы он не тревожил вас больше, потому что вы ждете ребенка. А я устал и пойду к себе.
И правда, мальчик стал быстро поправляться, а Джон еще долго помнил камлание Орво.
На переломе зимы, когда над горизонтом начал показываться краешек красного солнца, мальчик стал выходить из яранги. Однажды он вбежал в чоттагин с возгласом:
– С запада идет нарта!
С запада в эту пору гостей не ждали. Середина зимы. Трудное время, когда нерпу надо искать вдали от берегов. А день короток, светлого времени совсем не много – не успевает рассвести, как небо темнеет, и тень от прибрежных скал наползает на ледяные торосы и тундру.
Джон вышел на улицу и присоединился к мужчинам, собравшимся у последней яранги. Из рук в руки переходил бинокль Орво. Каждый пытался угадать гостей.
– Не одна, а даже две нарты! – сообщил Армоль, отнимая от глаз бинокль.
– Кто бы это? – произнес Орво. Он поднес к глазам бинокль и долго изучал упряжки. – Тихо едут… Издалека. Груз у них большой. На одной нарте сидит белый человек. Очень уж много надел на себя. Посмотри!
Орво подал бинокль Джону.
Да, это были две упряжки. Они действительно ехали медленно, но отличить белого человека при всем своем старании Джон не смог, и он вернул бинокль Орво.
– Правда, что там едет белый человек? – спросил Орво.
– Возможно, – уклончиво ответил Джон. – Мне трудно было его разглядеть.
– Если белый, то не иначе как к тебе, Сон, – сказал Армоль. – А вдруг вести с родины?
Тем временем упряжки настолько приблизились, что невооруженным глазом уже можно было различить пассажиров.
– Важный гость едет, – заключил Орво и сказал Джону: – Вели жене поставить большой чайник.
Упряжки подъехали к крайней яранге. С последней нарты легко вспрыгнул тщательно закутанный в меховую одежду человек и направился прямо к Джону.
– Хэлоу, Джон! – крикнул он издали. – Не узнаете?
Гость откинул отороченный густым росомашьим мехом капюшон, и Джон тотчас узнал лысеющую голову мистера Карпентера.
– Мистер Карпентер! – удивленно воскликнул Джон. – Куда это вы держите путь в такую пору?
– К вам, дорогой Джон! К вам! – сказал Карпентер, пожимая руки сначала Джону, а потом и остальным.
– Какомэй, Поппи! – говорили охотники. – Етти!
– Ии! – с улыбкой отвечал Карпентер, фамильярно хлопал по плечу знакомых и, вглядываясь в лица, называл их. Создавалось впечатление, что в Энмын прибыл долгожданный гость, которому все рады.
В сущности, так и было: Карпентер приехал не с пустыми нартами, а у энмынцев было чем торговать с американцем.
– Сон, – обратился к Джону Орво, – принимай своего гостя, а об остальных мы позаботимся.
Карпентер распорядился перенести груз в ярангу Джона и пошел за ним.
– Вы меня простите, – смущенно сказал по дороге Джон. – Но я, право, не ожидал гостей. Приготовьтесь к тому, чтобы оказаться в обыкновенной чукотской яранге. У меня нет таких удобств, как в вашем комфортабельном доме в Кэнискуне и тем более ванной…
– Бросьте мне эти церемонии! – прервал его Карпентер. – Я в восторге, застав вас в добром здоровье и в великолепной форме. Я вижу, вам идет на пользу пребывание в Арктике и простая жизнь среди туземцев.
Войдя в чоттагин, Карпентер с укоризной сказал Джону:
– А вы скромник! За такой короткий срок превратить ярангу в такую прелесть!.. Извините меня, но для безрукого человека – это больше чем подвиг!
– Что вы, мистер Карпентер! – смутился Джон. – Мне тут многие помогали. Капитан русского гидрографического судна, энмынцы и особенно моя жена…
Из полога в чоттагин вышла Пыльмау. Она успела причесаться, надела новую яркую камлейку, а на шею – серебряный американский доллар на тонкой, свитой из оленьих жил ниточке.
– Знакомьтесь, моя жена Пыльмау, – представил ее Джон.
– Очень приятно! – воскликнул Карпентер. – Роберт Карпентер, для друзей – Бобби или еще проще, как зовут меня чукчи и эскимосы, Поппи!
Гость пожелал поподробнее осмотреть ярангу и, очутившись в комнатке Джона, не сдержал возгласа восхищения :
