Пение сигнального жука выдернуло Генриха из раздумий. Конечно, специальные жуки-радиоблизнецы использовали диапазон отличный от общепринятого. И, разумеется, использовали многоуровневую кодировку. Собственно, это была одноразовая пара. Тот жук, что у Генриха, должен был принять сообщение, странслировать его, и умереть, унося вместе с жизнью секрет одноразового кода и используемую частоту. Как правило, таких жуков применяли для единственной цели: для внеурочного отзыва агентов, когда обстановка резко меняется.
Жук-передатчик тоже самоуничтожался после сеанса. Дабы генетическую вытяжку никто не смог использовать для расшифровки сообщения.
Генрих без промедления проделал все необходимые манипуляции для приема трансляции. Нацепил наушник и – чтобы не отвлекаться – темные очки. Вскоре в ровное пение вплелся высокий атональный обертон: жук сигнализировал о начале трансляции.
Генрих выслушал короткое бесстрастное сообщение.
Когда он стянул наушник и очки, жук догорал в своем продолговатом коконе. Догорал, не оставляя даже пепла. Он растворялся в пламени без малейших следов. Так уж он был устроен европейскими биоинженерами.
Итак, все закончилось. Генрих устало помассировал переносицу.
Точнее, закончилась предварительная фаза. Досрочно. Но вторая фаза центром отменена, а вместо этого Генриху предписано придти к сибирским безопасникам и сдаться. Впрочем, сдаться – это неверное слово. Никто его, агента Европейского Союза, не собирается арестовывать за незаконные действия на территории Сибири. Кстати, никаких незаконных действий Генрих вообще не успел предпринять, разве что приехал по поддельному паспорту. Генриха собирались использовать – как профессионала. На стороне складывающегося межгосударственного альянса «Земля против волков».
Иными словами, приказывать Генриху отныне станет сибиряк-безопасник. Кто тут у них главный? Наверное, сам шеф службы безопасности – не станет же он в такое горячее время отсиживаться в Красноярске?
Что ж… Приказы Шольца Генрих никогда не обсуждал и не собирался обсуждать. Раз приказано идти и поступить в распоряжение сибиряков, значит надо идти и поступать. Он деловито перепахал все свое снаряжение, отсеял все секретные новинки, чтобы уничтожить, и оставил все достаточно традиционное, но полезное снаряжение. Накормил оба игломета и почистил механический пистолет. Обнулил все записи на компе. Обнулил память мобильника. И пошел сдаваться сибирякам.
Так и не довелось ему, агенту Европы, ничего здесь сделать: события обернулись таким образом, что Франсуа в самом начале угодил в больницу, а сам Генрих все эти несколько дней оставался просто сторонним наблюдателем. И вот, даже это закончилось, причем очень неожиданным образом.
Генрих никогда еще не работал на службы чужих стран.
* * *
– Еще, говоришь, круче? – переспросил Цицаркин, в упор глядя на Рихарда. – Ну, и что же стряслось?
– В дом Эрлихмана ночью наведались. Там и смотреть теперь, небось, не на что. Улица блокирована спецназовцами из Европы, я и подойти близко не смог.
Цицаркин ограничился нейтральным кивком; Рихард ждал какой угодно реакции, но только не такой безразличной.
– Юра… Ты что, знал, что ли? – спросил Рихард недоуменно.
– Когда тебя отсылал – еще нет, – сказал Цицаркин. – Садись, напарник. Тут из центра директива свалилась.
– Директива?
– По безоткатке.
– Что, отзывают?
– Представь, нет.
Рихард расслабленно повалился на облюбованный диван.
– В общем, нам нужно идти в лапы к безопасникам, назваться, а дальше делать то, что они скажут.
Рихард лежа остолбенел.
– Ахм-м-м… Ты уверен, что это не липа?
– По закрытому каналу? – с иронией в голосе спросил Цицаркин. – Не смеши.
– А что – не смеши? – Рихард даже сел. – Ты что, инсекторадист, что ли? Много ты об этих приемниках знаешь?
– Не много, – признался Цицаркин. – Но точно знаю, что настроиться на частоты выращенной пары не сможет никакая другая.
– Теоретически, – уточнил Рихард.
– Теоретически, отпечатки носа тоже могут совпасть. Однако ж не совпадают почему-то.
Рихард поморщился.
– Ладно, Юра. Не будем лезть в биоинженерию, мы оба не спецы. Лучше скажи: ты уверен, что директива действительно из центра, и что нам не морочат голову?
– Уверен.
– И что будем делать?
– Выполнять.
– Но это… как бы это сказать… убивает наше преимущество, что ли. По всей теме.
– Рихард, – проникновенно сказал Цицаркин, – сейчас мы либо объединимся с Россией, Европой и Сибирью, либо все вместе проиграем. Что тебе больше нравится?
Рихард Вапшис тяжело вздохнул.
– Мне ни то, ни другое не нравится.
– Мне тоже. Но выполнять будем. Так что поднимай свой laiska dirsa и перетряхивай вещички. На предмет эксклюзива. Уяснил?
– Уяснил, босс… – Рихард послушно встал с дивана. – Слушаюсь, босс…
Формально, в двойке Цицаркин значился старшим и имел право приказывать. Рихарда утешало только одно – недолго ему осталось приказывать. И подумал об этом Рихард наполовину с добродушным злорадством (по отношению к напарнику), наполовину с легкой тоской (по отношению к моменту).
Кто станет радоваться, когда приходится подчиняться соперникам?
* * *
В вихре событий Арчи и не заметил, как минуло девять дней. Мать опять хлопотала на кухне, снова накрывался стол, снова в дом сбрелись родственники и знакомые, и Арчи даже рад сделался очередному поручению: мать заслала его на рынок за чем-то съедобным. За чем именно – Арчи даже запоминать не стал, попросил, чтоб ему написали подробную шпаргалку, сунул ее в карман и успокоился.
По дороге на рынок он невольно принялся в который раз анализировать последние новости. Позиция стороннего наблюдателя, которую определило ему начальство, теперь не казалась глупой и зряшней. Он все еще жив и не раскрыт; а активные теперь где? Где шустрый афган, убивший Эрлихмана? Где Испанец, отправивший на больничную койку д'Арсонваля? Где настырные братья, которые выгоняли Арчи из наблюдательного пункта в баре магазина Кузьминых? Достоверно Арчи знал, что уцелел долговязый дог, которого квалифицировали как прибалта – Арчи видел его на улице неподалеку от пострадавшего дома Эрлихмана. Ни о его напарнике, ни о гипотетическом напарнике д'Арсонваля, ни об ашгабатских гастролерах, к которым, видимо, принадлежали братья Шарадниковы, Арчи больше не имел решительно никаких сведений. Афган, скорее всего американец, тоже бесследно исчез, но этот исчез как-то нехорошо, суматошно, из чего Арчи и заключил, что он либо убит, либо взят кем-то помимо сибиряков, может быть и волками. Остальные же наверняка залегли на тюфяки. И выжидают.
В город ввели пограничников и европейцев – всех, как один, здоровенных лбов – Арчи видел их в оцеплении перед домом Эрлихмана. Как на подбор, ризены, ротвейлеры, немецкие и бельгийские овчары… Рослые ребята, решительные, и весьма неплохо экипированные. Уж Арчи-то знал толк в экипировке.
В ближайшие же сутки должно проясниться – раскопали что-нибудь сибиряки у Эрлихмана или нет. Если погранцы слаженно двинут в тайгу – значит, раскопали. И тогда придется волей-неволей становиться на их след. Причем, нагло и цинично, потому что предполагаемые координаты волчьей базы Арчибальду, понятно, никто не удосужится вовремя сообщить. А когда сообщат, будет уже поздно догонять.
Нырнув в людской поток, что вливался на рынок, Арчи невольно, вслушался в свежие городские сплетни.
Дороги перекрыты, ни в город, ни из города проехать невозможно. В центре ступить некуда, на каждом углу патрули, проверяют у всех документы, у кого нету – без разговоров кладут мордой в асфальт, обыскивают и задерживают до выяснения. На аэродроме с утра садился правительственный самолет, синий такой, с флагами на брюхе. Межгород не работает, и радио заглушили. По телеку сплошь «Лебединое озеро», прям как во время давнего путча. На Иркутке цельный квартал разнесли в щепочки, и две сотни человек погубили (тут Арчи скептически хмыкнул, потому что доподлинно знал: разнесли только внутренности одного-единственного дома и погибло при этом двадцать четыре человека – двадцать три на месте, и один по пути в больницу). Какой-то банкир, когда не смог позвонить по межгороду, решил, что это про его душу и сдуру сиганул в окно, причем не убился, потому что упал сначала на сосну, а потом в фонтан. Видать, нечиста совесть. Мясо подорожало, потому как подвоза с утра не было, из-за все тех же кордонов.
Больше всего Арчибальда поразила сухонькая рыжая бабуля-бракк, с жаром утверждавшая, будто в городе «полным полно шпиёнов». И откуда это ей стало известно?
Потом поток разделился и потек вдоль торговых рядов, и вместо слухов стала слышна только торговля да выкрики продавцов, расхваливающих товар. Арчи вытащил шпаргалку и пошел набивать здоровенную сумку по списку. Торговаться Арчи не любил, и на нем, скорее всего, многие сегодня неплохо нажились.
