– Ответное послание готово? – ехидно спросил Хосров.
– Нахарары составили его. Я отправился туда, чтоб прочесть его и взять для передачи вам. Вот оно! – И Васак протянул пергаментный свиток.
Хосров поспешно поднялся, подошел и принял его. Деншапух злобным взглядом впился в пергамент, выжидая, чтоб Хосров прочел послание вслух.
– Читать?, – обратился Хосров к Деншапуху.
– Желаешь – читай… – отозвался тот.
Хосров приступил к чтению. И сразу руки у него стали дрожать. Глотая горькую слюну, могпэт что-то бормотал невнятное. Внезапно Хосров сорвался с места и воскликнул:
– Проклятие Ариману!
Потрясая в воздухе рукой, он швырнул пергамент на пол. Васак устремил на него суровый взгляд и, не повышая голоса, приказал:
– Сам, своею же рукой подними!.. Немедленно! Безмозглая голова…
Хосров, оробев, поднял пергамент.
– То, что написано царю, – царю и принадлежит, а не твоей, ничтожной особе… Вытри пергамент!
Хосров присмирел окончательно и краем широкого своего рукава старательно вытер пергамент, который, конечно, никак не мог испачкаться, упав на чистый ковер.
Деншапух помрачнел, почувствовав, что Васак вновь сумел выпутаться из опасного положения.
– Читай дальше! – приказал Васак.
Хосров продолжал чтение. Теперь уже могпэт забормотал и закашлял. В его безжизненных, мутных глазах внезапно вспыхнула искра – искра ярости. Раза два он сделал движение, как бы желая заговорить, но Васак так сурово глядел на него, что Ормизд затаил дыхание. Деншапух, однако, был спокоен. Он приписывал суровый тон Васака озлоблению проигравшего дела человека, не сомневаясь в неминуемом и скором его падении. И в предвкушении этого радостного события он исподтишка, со злорадством следил за растерянностью попавшего в капкан волка…
Когда Хосров окончил чтение и, дрожа от ярости и возмущения, взглянул на Деншапуха, тот с улыбкой спросил Васака:
– Почему нет здесь твоей подписи?
– А зачем это нужно? – ответил вопросом на вопрос Васак. – Если нет подписей всех нахараров, следовательно, послание составлено не всеми.
– И кто же не принимал участия в составлении послания?
– Все выяснится на совете!.. – неопределенно ответил Васак, не желая открывать Деншапуху имена своих сторонников: ведь Деншапуху ничего не стоило через своих людей опорочить их, подкопаться и под них…
Но поскольку перс продолжал выжидательно смотреть на Васака, тот нарочито подчеркнуто и многозначительно заявил:
– Не принимал участия… я!
– Почему же? – с насмешливой улыбкой осведомился Деншапух.
– Потому что я – доверенное лицо царя царей!.. – стремясь уколоть Деншапуха, напомнил ему Васак Сюни. Деншапух ядовито усмехнулся себе в усы.
– А ты-то сам разве не армянин?
– Армянин и по крови и душой! Деншапух задумался над новым вопросом!
– Что же ты намерен делать теперь?
– Исполнить повеление моего царя.
Деншапух умолк. Однако Васак продолжал упорно сверлить его взглядом.
– Это отрадно!.. – внезапно вставил Деншапух. – Отрадно, что ты лично не принимал участия в составлении ответа… Хотя бы и для вида… Ты ведь армянин!.. Конечно, трудно тебе… Ты не хотел к тому же оскорбить царя царей…
Васак спокойно ждал, чтоб Деншапух излил весь накопившийся яд.
– Но вот жаль: не сумел ты обуздать ваших князей… Уж очень они дерзки, разнузданны. И не страшатся кровопролития…
Сдерживая раздражение и внешне сохраняя полное спокойствие, Васак подтвердил:
– Да, они дерзки и не страшатся кровопролития – это верно!
– Этого тебе скрыть не удастся Гляди, до чего довели людей злые мысли: они смеют противостоять царю царей, словно имеют дело с каким-нибудь сборщиком налогов!..
– Такими они раньше не были! – возразил Васак. – Они были смиренны и покорны!.. И я уверен, что они гораздо легче приняли бы учение маздаизма, если б не насилия, учиненные за последний год в селах и монастырях… Твои люди – истинные враги царя царей, а не сборщики! Они избивают, грабят, присваивают себе отнятое добро и не доставляют собранных податей по принадлежности!
– Кто тебе сказал? – прервал его уязвленный Деншапух.
– Великий азарапет Михрнерсэ – могущественный военачальник Ирана и не Ирана!.. – раздельно выговаривая каждый слог, громко ответил Васак.
То был весьма удачный удар. Стало быть, на бессовестность Деншапуха указывал сам великий Михрнерсэ?! Однако ведь именно Михрнерсэ и предписывал проводить все эти мероприятия неуклонно, хотя и крайне осторожно. Но Деншапух зарвался, переступил все границы дозволенного…
Однако он не намерен был уступать: он чувствовал себя сильным.
– Отпусти нас, государь марзпан! – сказал он, вставая.
– Доброго вам пути! – отозвался Васак.
Вехмихр, который внимал беседе безмолвно, покачал головой и произнес:
– И вся эта смута должна была произойти именно в дни моего азарапетства! Прискорбно…
Хосров свернул пергамент.
Персы откланялись и вышли.
«Началось!..» – сказал сам себе Васак и распорядился позвать Кодака: он намеревался поручить ему сопровождать Хосрова в качестве гонца с ответным посланием. Это было знаком уважения к Михрнерсэ.
Кодак вошел, бледный, с повязкой на голове. Васак взглянул на него и нахмурился.
– Ну, как здравствуешь? – спросил он насмешливо.
– Сам изволишь видеть, государь!.. – сдавленным, едва слышным голосом отозвался Кодак. – Внутри у меня что-то надорвалось…
– Вот поедешь – живо поправишься!
– Куда, государь? – встревожился Кодак.
– В Персию. Будешь сопровождать Хосрова. Для почета.
– В Тизбон придется ехать?
– Если поспеете – в Тизбон. Опоздаете – в Нюшапух.
– Государь, болен я…
– Если очень болен – умрешь. А выживешь – доставишь мне крайне нужные сведения. И, помимо этого, постараешься в пути уверить Хосрова…
– Относительно тебя?
– Правильно ты смекнул: в безупречности моего поведения, в непричастности моей к составлению ответного послания. Свали всю вину за этот ответ и за восстание на Мамиконяна с нахарарами и на Деншапуха, чтоб только они и попали в пасть этому взбесившемуся барсу… Важное я даю тебе поручение, и награда будет соответственная.
Кодак колебался. Но непреодолимая страсть к интригам, владевшая им, как пьяницей владеет страсть к вину, заставляла его согласиться. Тем не менее, желая набить себе цену, он стал отнекиваться и притворяться, что колеблется.
– Государь, себя я не жалею. Душа моя рвется! Но ведь болен я…
– Не подохнешь! – сурово оборвал его Васак. – Поправишься! А вернешься с удачей- князем сделаю!
– Я не себе славы ищу, государь! Я твою славу своей почитаю… Лишь бы силы мне позволили!.. – напустил на себя смирение Кодак. – Да вот сил нет у меня…
Однако, заметив морщины гнева на лице Васака и спеша предотвратить грозу, он тут же заявил:
– Поеду уж, государь! Не беда, если и умру в дороге! Лишь бы помочь твоему делу… Вот только очень уж круто повернули персы…
– Армяне – хочешь ты сказать!
– Нет, государь мой, именно они – персы! И всякая беда, какая может с тобой приключиться, придет только от них, – пусть отсохнет мой язык. Услуги хитрого старика, преследовавшего, конечно, лишь чисто личные, корыстные цели, были все же крайне необходимы Васаку, хотя алчность Кодака и была ему противна. Кодак верно служил марзпану, нередко подвергая опасности собственную жизнь, но делал это, будучи убежден, что Васак его не оставит, вызволит из беды, и дело, в конце концов увенчавшись успехом, принесет ему выгоду и возможность возвеличения. Васак прекрасно понимал, что алчный и вероломный старик не пожертвует ни одним своим волоском, если будет уверен в близкой гибели или падении своего господина. Горько было сознавать это Васаку; он чувствовал себя одиноким во всем мире…
– Так, говоришь, персы?.. – в горьком раздумье протянул он. Кодак вздохнул наполовину искренне:
– Да ведь это персы торопили с ответом! Они знали, что, подстегивая нахараров, вызовут возмущение и вина за все падет на тебя! Если бы дан был срок, послание было бы написано в духе покорности…
Это было отчасти справедливо. Васак лишний раз убедился, что Кодак верно понял сущность событий. Он и позавидовал и порадовался подобной проницательности старика, рассчитывая, что тому, быть может, удастся в пути или в особенности при дворе уладить его дела.
– Выедешь завтра же!.. Да! С тобой поедет Гют Вахевуни.
– Гют Вахевуни?!
– Да. Для почета.
– Понятно.
– Осторожнее с ним! Лишнего не болтай!
– Государь, не впервые мне!
– Ну, иди, приготовься!
Кодак поднялся и, кряхтя, скорее, для придания себе значительности, чем от действительного недомогания, вышел.
– Лиса… – пробормотал вслед ему Васак и направился в сад.
Дворецкий, приготовившийся сопровождать его, не отводил взора от его уст, ожидая приказаний. Ему не пришлось ждать слишком долго.
