Деньги, заработанные в Брянске, я решила спрятать в распоротом брюхе чемодана, засунув их в промежуток между жесткой картонкой и плотной тканью обивки. В принципе, это был довольно корявый тайник, но пока я надеялась, что вряд ли кому–нибудь придет в голову обыскивать новенькую. Я всех уверяла, что только начинаю работать, а значит, было глупо подозревать меня в наличии секретной копилки. Правда, мне пришлось часто распарывать и заново зашивать злосчастную обивку, но пока толщина спрятанной стопки долларов не могла привлечь нежелательное внимание, и больше неудобств я не испытывала.
Если не считать мутного ощущения дежа вю, которое вроде бы присутствовало повсюду вокруг меня. Та же квартира из двух комнат, где жило пятеро девчонок: дорогая аренда в столице заставляла уплотнять жилплощадь, и мы, не вполне осознавая это, оказались в тисках коммунального конфликта. Дневные очереди в туалет и ванную, крики опаздывающих, злобная ругань за право первой гладить или включить фен. Я старалась отгородиться от всего этого, но самое большее, что мне удалось, это перетащить свое кресло-кровать в эркер, где я могла включать торшер и не мешать двум другим девушкам, с которыми я делила комнату. Они были уже подругами к моменту моего появления, и мне приходилось с трудом искать с ними общий язык. Кира и Диляра, обе откуда–то с Поволжья, приехали в Москву за полгода до меня, и к зиме 94-го они считали себя уже едва ли не москвичками, что в их понимании давало им право поучать и пытаться командовать.
Наверное, я не открою секрет, если скажу, что Москва довольно скверно влияет на приезжих. Сама по себе она замечательный город, и, возможно, заслуживает право именоваться великой столицей. Но проблема в том, что ее достоинства как бы скрыты от чужаков, и прошло немало времени, прежде чем я докопалась до них. Зато ее недостатки видны сразу же, и большинство «гостей столицы», осознав их, уже не особенно ищут хорошее, настраиваясь на агрессию и злобу, которая, как бы то ни было, помогает выживать в Москве.
Ну, скажем, они перенимают холодность и высокомерие самих москвичей, причем, если для тех это все же выражение некоей имперской обезличенной гордости, то для приезжих это, прежде всего инструмент, при помощи которого они унижают тех, кто оказался в Москве позже, чем они сами.
Кира и Диляра были довольно высокими крашеными блондинками, и я в сравнении с ними получалась эдакой мелкой и затурканной Золушкой, которую можно было не принимать в расчет, ставя, к примеру, чайник на плиту, или выбирая программу телевизора. Назло им я выкрасила волосы в ярко-рыжий цвет, и в свою очередь не звала их, когда сама готовила себе на кухне. Мой демарш был не оставлен без внимания, и частенько я замечала, что они кипятят именно две чашки воды, чтобы мне не осталось, или нарочно используют всю чистую посуду, чтобы я была вынуждена разгребать гору грязных тарелок в раковине. Эти мелочи портили настроение, как будто не было иных проблем, но трудно писать о моей работе в Москве и не вспомнить об этом.
Кстати, в маленькой комнате нашей квартиры жили две девушки из Украины, которые тоже не любили Киру с Дилярой, но и меня они не слишком привечали, так что в этот период жизни я обходилась без подруг. Впрочем, общение с клиентами оставалось, и этого было вполне достаточно.
Клиенты в Москве были тоже другими. Если народ в Брянске на втором году работы совершенно перестал удивлять меня, то здесь я что ни день, видела перед собой совершенно неожиданные вещи. Изощренность некоторых была безобидна и вызывала даже сочувствие, но хватало и таких, которые выглядели чудовищно.
Скажем, в один из первых дней моей работы я попала к какому–то толстенному банкиру, который восседал в особняке неподалеку от Садового кольца. То есть, он так и продолжал сидеть в кресле, время от времени поднося ко рту рюмку с коньяком, а меня поочередно имели его охранники. Я начала возмущаться, потому что вызов был к одному, но банкир приказал растянуть меня на диване, а один из охранников снял ремень и выпорол меня. Он не слишком усердствовал, но его природной силы хватило на то, чтобы я плакала от боли. Сукин сын банкир получал видимое удовольствие от этой сцены, а потом я с исполосованной спиной сделала ему минет.
Провожающий меня охранник, тот, что меня порол, вдруг улыбнулся, уже стоя во дворе особняка и сказал:
— Ты не переживай сильно–то, девочка. Тебя, что, отец не наказывал?
— Никогда, — всхлипнула я.
— Ну а меня батя охаживал, не приведи Бог, — поделился охранник. — А я не в обиде, вот, человеком вырос. Шкура–то быстренько заживает. Чтоб легче тебе было, на вон, купи себе конфет. — И я увидела в руке у него несколько сотенных банкнот зеленого цвета.
Это был самый большой мой гонорар за один вызов, и я, в самом деле, даже забыла о саднящей спине. Воистину, деньги оказались прекрасным лекарством. И вообще, я заметила, что чем страннее прихоть или желание клиента, тем больше он дает чаевых. Так один пожилой мужчина попросил меня опорожнить на него мочевой пузырь в ванной и тоже выделил мне вдвое больше того, что стоил сам вызов.
Другой, жутко стесняясь, попросил меня потанцевать, а сам даже не прикоснулся ко мне и кончил на моих глазах себе в руку. Другому то же самое сделала его жена, когда они оба глазели на мой стриптиз. Все эти чудаки водились только в столице, я и подумать не могла в Брянске, что люди могут вести себя столь необычно, а классические книги, понятно, стыдливо обходили запретную тему.
К сожалению, в Москве было больше не только денег, но и подстав, потому что здесь и бандитов было немерено, и всяких кавказцев водилось в сотни раз больше, чем в провинции.
Последние вели себя, как хозяева жизни, видя в нас не более, чем податливое мясо. Мы и были жалким напуганным мясом в их руках, и хуже не было, чем вызовы к ним в сауны и на квартиры. В Брянске я помнила, что Мальвина не принимает заказы, если они поступают от людей, говоривших с характерным акцентом. В Москве оказалось по-другому: Екатерина Андреевна, похоже, не проводила никакой селекции, и мы частенько обслуживали волосатую чернявую публику с бывших имперских окраин. Я пыталась спрашивать, почему так происходит, но мне объяснили, что заказы принимают не от всех, а лишь от кавказцев или азиатов, состоящих в хороших отношениях с нашей крышей — казанской братвой.
То есть, селекция все же была. Да иначе и невозможно было работать в Москве: настолько огромна она, и так много в ней всяких залетных подонков, которым ничего не стоит прихоти ради изувечить или убить человека, а тем более — жалкую проститутку.
