— Петр Николаевич, расскажи нам, по какой причине были внепланово и без согласований тобой были перемещены два радиоуправляемых заряда. — Старинов, произнося это, упорно смотрел на карандаш, который катал по столу. Вестимо дело, только что чуть не обнимал, а теперь стружку снимать собрался.
— Разрешение на перемещение вне плана минирования получено от командующего Юго-Западным фронтом генерал-полковника Кирпоноса, — медленно произнес я, взвешивая каждое слово. Естественно, при этом я встал как положено, дружеские посиделки закончились. — Об этом своевременно в установленном порядке уведомлен заместитель командующего 37-й Армией начальник инженерной службы полковник Голдович, который является ответственным за минирование объектов в Киеве. Разрешите идти?
— Сядь, Петр Николаевич! — гаркнул Старинов. — Что ты тут оскорбленную невинность корчишь? Ишь, спросили его не так! Нам надо знать, не пересечется ли взрыв твоих устройств с нашими планами? А то сам понимаешь, всякое бывает.
— Вы, товарищ полковник, должно быть, помните, что план минирования остальных объектов мне знаком. Я никак не помешаю той работе, которая вами проводится. Больше подробностей не ждите: операция засекречена на уровне комфронта. Вот сделаем — узнаете, всё расскажу. Хотим немцам «дополнительный» сюрприз устроить.
***
Замотали меня эти вояки, честное слово. Напрасно говорят, что трындеть — не мешки ворочать. Я бы с гораздо большим удовольствием вырыл небольшой окопчик полного профиля. Ладно, отбрехался — и на свободу. Вот не ждал я такого от Старинова. Они там что, думали, что я эти фугасы в погребе у себя спрятал? Начальнички, блин.
Полез в карман за носовым платком, рука наткнулась на листик бумаги. Телефон парткома «Серпа и Молота». Чёрт, я в этой суете и забыл про них совсем. Неудобно даже. Ага, вот и деревянная будка телефона-автомата на углу. Нашел в кармане гривенник, иду, никого не трогаю. И вдруг летит на меня, разведя руки для объятий, что-то неимоверно грязное и оборванное. И, главное, кричит: «Петя, дорогой, помоги!». Я едва успел выставить руку, чтобы пресечь ненужный контакт. Выпавшая монетка одиноко звякнула на тротуаре.
— Петя, ты же помнишь меня? С надеждой в голосе спросил неизвестный. И продолжил, уже с напором: — Мы из Львова пешком шли, не забыл?
— Виталик? — наконец узнал я. Шизофреник из Львовской психушки. Хороший парень, особенно если не говорить с ним о соседях, которые его преследуют, следят через розетки и насылают ядовитый газ в почтовый ящик.
— Да, Петя, узнал! А я ведь тоже от Соломоныча отбился, в Киеве уже, мы же добрались тогда, нас военные подвезли, а мы в больницу пошли, нас и кормили там, и в баню повели…
— Подожди, Виталик! — я попытался его остановить, но он продолжал тараторить свое, будто и не слышал меня.
— А потом мена там Фурсенки нашли, представляешь? — парень сел на свою любимую тему, теперь надо только дождаться, когда он переключится на другое. — Я ночью проснулся, как почуял! Смотрю, а они через лампочку газ запускают! Думали, если свет горит, я не замечу, — хихикнул он. — А я что, сумасшедший, что ли? Не на того напали! Я их всех обманул! Я убежал, а Фурсенки думают, что я там, потому что свет отключился!
— Как же ты сюда добрался? — спросил я и на этот раз мне повезло.
— Так пешком, как же еще? — удивился Виталик так искренне, будто это был единственный способ передвижения. Конечно, без малого тыщу километров отмотать по военным дорогам — сущая ерунда. — Сначала на поезде, потом пешком. Только обувь порвалась немного, — он продемонстрировал подвязанные проволокой ботинки цвета дорожной пыли. Впрочем, он весь был такого цвета.
— Тебе в больницу надо, — посоветовал я. — Там тебе новые ботинки дадут. И в баню отведут.
— Так я тут не знаю ничего, — немного огорчился парень, но через секунду на его лицо вернулась улыбка. — Ты меня отведешь, да, Петя?
— Я сейчас занят, — деланно озаботился я. — Никак не получится. Ты вон туда иди, — показал я в сторону Гоголевского бульвара. — Там милиционер стоит, он тебя в больницу отправит.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ой, Петя, спасибо! Ты настоящий друг!
Хорошо, что у Виталика сейчас такая фаза болезни когда он радостный и товарищ всем на свете, а то подстрелили бы по дороге. Чудо, что он прошел сквозь все заслоны и проверки. Точно как в поговорке — дуракам везёт. Хотя парень — далеко не дурак. Во всём, что не касается его соседей-отравителей, он разбирается очень хорошо. Рассказывал, что перечитал все книги в их поселковой библиотеке. Спокойно разговаривал на русском, родном украинском и польском. Вот такие дела.
— Виталик! — позвал его я, когда он уже отошел на несколько шагов. — Вот, возьми, пригодится, — я отдал ему пару купюр, найденных в кармане.
— Спасибо, Петя, ботинки куплю, — засмеялся он. — Пока, я к милиционеру пойду, он меня в больницу отвезёт!
— Так Соломоныч… С ним всё в порядке было? — спросил я.
— А что ему сделается? — ответил Виталик. — Он же врач! — и пошел по Арбату прочь, тут же утратив ко мне интерес.
Я поднял с тротуара упавший гривенник, дошел до телефонной будки и набрал номер. Ответили почти сразу, будто на том конце провода ждали звонка.
— Слушаю, — голос в трубке, вестимо дело, попробуй, разбери. Иной раз не понять даже, мужчина или женщина. Да и слышал я вчера парторга этого всего ничего.
— Мне бы товарища Мишина, — огласил я причину звонка.
— У аппарата, — ответил тот же голос.
— Вчера на Казанском вокзале встречались, Соловьев моя фамилия.
— Ой, хорошо как, что вы позвонили, товарищ старший лейтенант! — даже сквозь все искажения было слышно, что собеседник мой рад донельзя. — Вы к нам сможете подойти? Когда? Мы сразу организуем встречу с трудовым коллективом!
Я вспомнил бойких девчат, закруживших меня вчера и невольно улыбнулся. Хорошие у них там работницы.
— Да вот давайте прямо сейчас и подъеду, — сказал я. — Времени у меня немного, уезжать пора. Как к вам с Арбата добраться?
— А вы где там на Арбате? — спросил Мишин. — Мы за вами машину сейчас пришлем, пятнадцать минут, не больше!
— Угол Арбата и…, — я выглянул из будки и посмотрел на табличку, — Спасопесковского переулка.
— Стойте там, высылаем машину! — Мишин повесил трубку.
Ну, предположим, прошло не пятнадцать минут, а чуть не пол часа. Я за это время даже научился произносить быстро название этого переулка. Это же ужас какой-то, дорогие друзья: центр столицы, правительственная трасса, а названия будто из конкурса «хрен произнесешь».
Прислали за мной «эмку», которая, судя по внешнему виду, последние лет сто гоняла без остановок по жуткому бездорожью. Видать, основной парк машин уже перекочевал в войска, а заводчане ездили на том, от чего даже неприхотливые армейцы отказались. Но кто как не военный понимает, что плохо ехать всё равно в сто раз лучше, чем хорошо идти. Минут пятнадцать — и на месте.
Мишин, тот самый парторг (я очень удивился его скромному виду — такой заводище, а главный партиец ходит в стареньком костюмчике с неумело обштопанными обшлагами), организовал встречу с коллективом быстро: в одном цеху как раз приближался обеденный перерыв, вот меня в него и втиснули. Понятное дело, людям пожевать что-то надо, не голодными же у станка торчать? Так что я коротенько рассказал про наше мужество и героизм, вспомнил, конечно, всех ребят, что полегли рядом со мной. Слушали молча, никто не бухтел, что перерыв украли. Заметил, что в цеху очень много пожилых рабочих, женщин и подростков. Мужиков молодых почти и нет. А ведь на таких производствах броня крепкая, просто так не берут. Спросил об этом у парторга, когда по концу встречи он меня на выход провожал. Оказалось, очень многие просто выехали с частью производства в эвакуацию, там работу налаживают. Вот такие пироги, ребята. Хреначат тут не за страх. И бабы, и пацаны пятнадцатилетние, и деды, которых с заслуженного отдыха выдернули — все пашут, никто слова не говорит.
