— У вас записочка в левом кармане.
А тот только глазами хлопает, ведь ничего он не писал. Тут в зале раздались смешки, другие загудели недоуменно. Мессинг народ сразу успокаивать начал, говорит, растерялся немного от такой награды рядом с собой, не каждый день с Героем Союза под ручку прохаживаешься. А у самого глазки не на месте, думает, что дальше делать. Тут я понял, что портить человеку его работу не стоит. Наклонился к нему немного и говорю тихонечко:
— Не тушуйтесь, сейчас выведу на записку.
Ну, он мне долго руку жал, благодарил, даже после концерта к себе за кулисы пригласил. А мы что, люди не гордые, сходили, по бокалу винца выпили за победу, Мессинг парочку баек рассказал, я тоже развеселил всех, изобразив Ильяза и полковника Епишина.
Вольф Григорьевич оказался хорошим мужиком, простым и компанейским. Я покаялся в том, что чуть не загубил ему представление. Неожиданно он заинтересовался тем, откуда я всё это знаю, мол, метода малоизвестная. Я отговорился знакомством с бродячим артистом, но чувствую, не поверил он мне. Вера в это время разговорилась с ассистенткой Мессинга, той самой девушкой с косой, которую звали Лидой. А мы, соответственно, сидели поодаль и тихо беседовали о своем.
— А вы, Петр Николаевич, не так просты, как хотите показаться, — в его голосе стал явно слышен польско-еврейский акцент, до этого совсем незаметный. — Что-то в вас есть такое… непонятное, потустороннее. Я ведь предсказывал будущее… раньше… Но потом понял, что это очень опасно. Хотите, я про вас всё узнаю?
Я аж поперхнулся вином от неожиданности. Не хватало мне только разоблачений от артиста. Кто его знает, а вдруг он и вправду умеет что-то такое таинственное и непонятное?
— Вот этого, — говорю я с самой серьезной физиономией, какую только смог изобразить, — делать не надо. Слишком там, в моем прошлом, много такого, что считается военной тайной. Оно вам надо? Я ведь вынужден буду по команде доложить, что это случилось, вас начнут на Лубянку таскать. Ничего приятного, поверьте.
Возможная встреча с НКВД Мессинга напугала. Он помотал головой — мол, и в мыслях не было без разрешения, да в прошлое…
— Лучше про гнущуюся ложку расскажите, — я быстро поменял тему разговора.
— Ладно, только, пожалуйста, никому ни слова, — Вольф облегченно вздохнул.
— Могила, — улыбнулся я. — Ни звука даже.
— Фокус этот очень простой, — Вольф Григорьевич повернулся к ассистентке и попросил: — Лида, подайте ложку, она там возле вас где-то.
Девушка принесла, и Мессинг дал мне ложку, обычную с виду.
— Не вижу никаких хитрых прилад, она целая, не надпилена, ничего. И руками не гнется, — попробовал я.
— Подержите в зажатом кулаке, — сказала Лида, а Мессинг кивнул соглашаясь.
И правда, через минуту примерно черенок согнулся у меня в руке сам по себе.
— Это мне физики подарили, — объяснил Вольф Григорьевич. — Какой-то специальный сплав с памятью на форму. Хоть немного согреешь в руке, и она становится такой, как и была, хоть ты ее в узел завязывай перед этим.
Короче, неожиданно этот вечер закончился. Жаль, фотоаппарата не было, карточку на память сделать я бы не отказался.
***
Утром я проснулся не от будильника, а от шума дождя. На улице едва начало сереть, но было понятно, что это надолго, слишком уж занудно по подоконнику стучало. Я вздохнул, сел на табуретку и подтащил поближе одежду.
— Ты куда собрался, рано же еще, — пробормотала полусонным голосом Вера. — Будильник не звонил даже. Давай хоть покормлю на дорожку.
— Похоже, поездка откладывается, — я кивнул на окно. — Дождь зарядил, погода нелетная. Я схожу, попробую дозвониться до ребят, узнаю, сколько у нас еще времени.
А на улице вообще был собачий холод. Северный ветер, дождь со снегом, будто уже ноябрь заканчивается, а не сентябрь. Пока добрался до телефона, пока дозвонился через коммутатор — руки уже задубели. Плащ-палатка грела слабенько.
Домой я пришел слегка посиневший. Хотелось залезть в горячую ванную и при этом еще и укрыться теплым одеялом. Вера, будто почувствовав, что я сейчас вернусь, как раз закончила накрывать на стол. Ничего особенного, на ужин в «Метрополе» не тянуло, конечно, но горячее. Да еще и приготовленное любимой женой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я помыл руки (даже холодная вода согрела их) и сел за стол. Моя ненаглядная пододвинула мне тарелку.
— Ешь, давай. Извини, без разносолов. — и торжественным голосом добавила, тоже, наверное, вспоминая пышные красоты ресторана: — Яичница из куриных яиц с колбасой докторской!
— А соус какой подадите? — засмеялся я.
— Горчичный, — улыбнулась Вера. — И хлеб серый.
— Спасибо, Верочка, — только и успел сказать я перед тем как начал поглощать еду.
— Что на аэродроме? — спросила она, глядя как я ем. Очень мне нравится, когда жена сидит вот так и смотрит на меня, сложив руки.
— А что делать, ждём. Сказали, по прогнозу раньше трех дня не выберемся. Созвонюсь с ними часа в два, узнаю.
— Раз не летишь — значит идешь со мной смотреть квартиру! — тоном, не допускающем возражения, заявила жена.
Вздохнул, пошел бриться.
Пока добирались до нужного места, Вера мне все уши прожужжала, делясь впечатлениями о вчерашнем концерте. И то хорошо, и это, и публика принимала отлично, и артист старался. И даже Лиде достались слова одобрения, хотя что она там делала: принеси-подай. Чувствую, надвигается гроза. Не на небе, там по-прежнему облачно с осадками в виде дождя, хорошо хоть уже без снега.
— А ты, Соловьев, повел себя ужасно, — наконец-то прозвучал приговор. Это же надо, вчера молчала, всё утро заботливую жену изображала, и — нате, получите, благодарить не надо.
— И в чем же заключалось моё ужасное поведение? — из-за этих раздумий чуть не пропустил попавшегося навстречу генерала, в последнюю секунду поприветствовал.
— Ты своими штучками чуть не сорвал концерт, — припечатала Вера. — Надо было тебе показывать, какой ты ловкий да прыткий? Чуть хорошего человека не огорчил!
— Мы же с ним потом помирились, друзьями, можно сказать, расстались, — я попытался воззвать к голосу разума. — Никаких претензий.
— Так это потому только, что Вольф Григорьевич такой человек интеллигентный, — ввернула жена. Пора прекращать эту комедию, а то сейчас она наговорит сорок бочек арестантов.
— А я твой муж. Ешьте, что подали. Прости, что такой получился, — надеюсь, достаточно обиженным голосом сказал я, хотя самому хотелось смеяться.
— Ладно, Петя, извини, — Вера прижалась к моему плечу. — Занесло меня. Хороший же вечер получился. И Мессинг такой интересный собеседник. Как думаешь, удастся с ним еще встретиться?
— А кто ж его знает? Постоянного места жительства у него нет, живет в гостинице пока. Адрес он мне вчера дал, может, и встретимся еще.
— Когда это ты успел? — удивилась жена. — Я же все время рядом была, никуда не отлучалась, а как он тебе адрес давал — не помню.
— Вы там с этой Лидой языками так зацепились, что стрелять рядом можно было, и то не заметили бы, — улыбнулся я. — Не то что момент, когда я записную книжку доставал.
На Лубянке нас принял лысый капитан в круглых очках. Долго копался в бумажках, что-то бормоча себе под нос, наконец, достал нужную. Называется «просмотровый ордер».
— А что за квартира? — уточняю я.
— Квартира не очень большая, жилая площадь чуть больше тридцати метров, но главное — какой дом! Наркомфина!
Майор от удовольствия аж причмокивает.
Я на минуту выпадаю из реальности. Это куда же они нас засунули-то?! Да и тридцать метров жилой площади для того, кто всю жизнь прозябал по землянкам и вагончикам — хоромы! У нас в Крюкове весь дом до тридцати метров не дотягивал.
— Вы, кажется, даже не понимаете, о чем речь?
— Так я же не москвич, — ловко отмазываюсь я, — что это за дом такой?
Гэбэшник насмешливо качает головой.
— Это правительственное здание, там живут наркомы, члены их семей…
— За что же нам такой почет?! — удивляюсь я.
