на глазах ничего не понимающих друзей.
— Братья, если у нас будет сотня таких коней, да хороший доспех, мы завоюем весь Парс. А когда завоюем Парс, то соберем армию и пощупаем за толстое вымя светлого царя Шутрук-Наххунте, жирного мужеложца, рожденного собственной теткой и женатого на родной сестре.
— Да!!! Нечего нам за еду головы под ассирийские мечи подставлять!
— Мы соберем всех персов и завоюем себе лучшие земли, как подобает воинам. Вы, младшие сыновья, чей удел был гибнуть, чтобы не обременять собой отцовский надел, получите лучшие пашни, много рабов и самых толстых баб. И все вокруг будут вам завидовать. — Ахемен бил по самому сокровенному прямо в цель.
— Да!!! — восторгу персов пределов не было. Ребята они были простые, и мысли у них были простые. Лучшее оружие — лучшая армия — лучшие земли — много еды и много баб. Предел мечтаний был достигнут, и уперся в потолок. А обещанная возможность не работать и заниматься любимым делом, возводила Ахемена просто на недосягаемую высоту. Собственно, после сказанного, у Ахемена было два пути — сделать обещанное или погибнуть в процессе. Иных вариантов местные обычаи просто не допускали. Но смерти тут никто не боялся, потому что они уже умерли ровно в тот момент, как покинули отчий дом, получив коня и лук со стрелами.
— Во дела, подумал Макс. — А что, парень в тренде. Тяжеловооруженную конницу иначе содержать не получится. Это он правильно понял. Быть ему князем.
Макс лежал на расстеленной попоне, пропахшей лошадиным потом, и наслаждался сытостью. Много еды — это счастье этого мира и недостижимая мечта для абсолютного большинства. Поэтому поесть сытно и разнообразно удавалось нечасто, а такие моменты вспоминались потом долго. Макс размышлял. По всему выходило, что он только что раздавил ту самую бабочку, из-за которой в одной далекой стране выбрали не того президента. Если это так, то Ахемен, который был мифическим предком персидских царей, может стать реальным игроком уже сейчас, на самом пике могущества Ассирии. Макса передернуло от воспоминаний. Ассирийцев он боялся искренне и до дрожи. Отточенная во многих столетиях непрерывной войны машина, помноженная на несомненный административный талант ее царей, заслуженно внушала ужас окрестным народам. Великими царями редко становились старшие сыновья. Зачастую к власти приходили те, кто успевал вырезать своих менее удачливых братьев, проявив не только звериную жестокость, но и недюжинную способность договариваться с элитами. В результате царский трон занимали умные, циничные, прекрасно образованные живодеры, с тренированной местным образованием памятью, получившие в наследство административный аппарат и победоносную армию. Весь Парс, хоть с новыми седлами, хоть без, был Ассирии на один зуб. Они туда не лезли просто потому, что там и взять то было нечего. Гробить армию в горах, чтобы привезти в виде добычи грубые глиняные горшки — верх нелепости. А любая война, как говорил Наполеон, требует три вещи- деньги, деньги и еще раз деньги. Нет денег — нет смысла воевать. Поэтому надо думать, как из этой ситуации выкрутиться.
А выкрутиться можно очень просто. Нужно быть опасным и бедным. Чтобы на фоне богатейших Вавилона, Сирии, Финикии и Египта, казаться незначимой добычей, но при этом достаточно зубастой, чтобы лезть к ней безнаказанно. Макс, как человек, все-таки учивший политологию четыре года, помнил, что нации возникли после наполеоновских войн, а до этого всем вполне хватало религиозной идентичности и принадлежности к определенному роду. У мусульман до сих все именно так. Значит, нужно сплести религию с местными обычаями, чтобы создать государство с сильным войском, но при этом достаточно бедное, чтобы не служить целью грабежа со стороны более могущественных соседей.
Макс отвел в сторонку Ахемена, пребывающего в эйфории от новой игрушки, и поделился своими мыслями.
— Мой князь, ты уже думал, как мы поступим, когда придем в твои горы?
— Мы придем в долину, я вызову князя на бой, а потом займу его место.
— А потом?
— А потом я соберу войско и завоюю соседнее племя.
— А потом?
— А потом все остальные племена персов.
— А потом?
— А потом мы пощекочем жирное брюхо аншанского царя-мужеложца.
— А потом?
— А потом я не знаю. Тебе что, этого мало?
— Нет, немало. Потом сюда придет великий царь Синаххериб со всей силой своей и не оставит тут камня на камне. И уж поверь мне, у него будут такие же седла, как у тебя. Только они будут лучше, а всадников больше. Ты же не считаешь ассирийцев дураками?
Ахемен нахмурился и глубоко задумался.
— Нет, не считаю. Они точно не дураки, и каждый второй купец передает им все, что видит и слышит. И они точно повторят наше седло, потому что купят его у кого-нибудь по весу в серебре, или украдут у пьяного, или еще как-нибудь. — Ахемен стукнул кулаком по колену. — Что делать, говори.
— Нужно изменить вашу религию.
Глава двадцатая,
где в жизни местного общества наметилось оживление
— Ну, ты точно больной. И я же ведь тебя слушал, — горячился Ахемен. — Боги наши чем тебе не угодили?
— Всем угодили, нормальные боги. Только много их очень. Одного достаточно.
— А остальных куда денешь? — откровенно потешался Ахемен.
— Если хороший бог, то это воплощение Ахурамазды, а если плохой- то воплощение злого демона Ангра-Майнью. Также и огонь, и земля, и вода, и ветер- все это воплощение бога. Пойми, нам нужно сделать так, чтобы люди точно знали, что хорошо, а что плохо. А когда ваши боги похожи на людей, то у них людские слабости. Они у вас тут и лгут, и предают. А раз богу можно, то обычному человеку почему нельзя?
— Да все и так знают, что хорошо, а что плохо.
— У всех свои понятия, что такое хорошо, а что такое плохо. Ты согласился бы, если твоя жена будет ходить в храм Иштар и отдаваться первому встречному?
— Да я бы ее просто зарезал за такое.
— А сам пойдешь в храм Иштар, чтобы трахнуть мужика во славу ее? — рискнул спросить Макс.
— Да я тебя сейчас зарежу!
