— Господин Жакаль! — сказал, силясь улыбнуться, шутник-марселец. — Уж не вздумалось ли вам меня попугать?
— Вас? Пугать? Дорогой Карманьоль! — удивленным тоном спросил г-н Жакаль. — Разве в моих правилах пугать преданных слуг вроде вас?
— Если я правильно понимаю, — произнес то ли в шутку, то ли всерьез провансалец, — вы мне предлагаете сыграть в каторгу?
— Вы удачно выбрали словцо, изобретательный Карманьоль. Именно сыграть в каторгу. Но вначале я назову ставку. Вы сирота?
— С рождения.
— У вас нет ни друзей, ни семьи, ни родины? Я дам вам и родину, и семью, и друзей. На что же вам жаловаться?
— Скажите прямо, — решительно спросил марселец. — Вы хотите послать меня в Рошфор, Брест или Тулон?
— Выбор я предоставляю вам; скажите, какое из этих трех уединенных мест вам больше нравится. Но поймите, умница Карманьоль: я отправляю вас в такую даль не за ваши грехи, а чтобы с пользой употребить ваше старание, а также верность.
— Не понимаю, — признался провансалец, не улавливая, куда клонит г-н Жакаль.
— Сейчас объясню понятнее, горячая вы голова, Карманьоль. Вы, разумеется, знаете, как тщательно охрана следит за господами каторжниками в Бресте или Тулоне. Это надежный и весьма действенный способ сохранить порядок в исправительных заведениях такого рода.
— Понимаю, — слегка нахмурившись, сказал марселец. — Вы даете мне повышение: из шпика превращаете в «наседку»?
— Это ваши собственные слова, прозорливый Карманьоль.
— Я думаю, — погрустнел провансалец, — что вы слышали, как жестоко мстят заключенные доносчикам.
— Знаю, — подтвердил г-н Жакаль, — если эти доносчики — ослы. Договоримся так: не будьте ослом, станьте лисом.
— А сколько времени может занять это чрезвычайное поручение? — жалобно спросил Карманьоль.
— Сколько необходимо для того, чтобы заглушить шум, поднявшийся с некоторых пор вокруг вашего имени. Поверьте, что долго я без вас не протяну.
Карманьоль опустил голову и задумался. Помолчав, он спросил:
— Вы по-настоящему предлагаете? Всерьез?
— Как нельзя серьезнее, мой добрый друг, и я вам это докажу.
Господин Жакаль снова нажал кнопку потайного звонка. И опять появился Голубок.
— Проводите этого господина, — приказал г-н Жакаль полицейскому, указав на Карманьоля, — куда я вам сказал и со всеми положенными знаками внимания.
— Да ведь Голубок отведет меня в тюрьму! — вскричал несчастный Карманьоль.
— Несомненно. Ну и что? — спросил г-н Жакаль, скрестив руки и строго посмотрев пленнику в глаза.
— Ах, простите, — извинился провансалец, поняв значение этого взгляда. — Я думал, что это была шутка.
Он повернулся к Голубку, как человек, уверенный в том, что очень скоро улизнет с каторги, и сказал:
— Ведите меня!
— Этот Карманьоль слишком игрив для своего положения, — пробормотал г-н Жакаль, презрительно наблюдая за тем, как уходит марселец.
В третий раз дернув шнур звонка на камине, он снова сел в кресло. Вошедший дежурный доложил о Мотыльке и Стальном Волосе, ожидавших в коридоре своей очереди.
— Кто из них проявляет больше нетерпения? — спросил г-н Жакаль.
— Обоим не терпится войти, — отвечал секретарь.
— Тогда введите обоих.
Дежурный вышел и спустя несколько мгновений вернулся вместе с Мотыльком и Стальным Волосом.
Стальной Волос был великаном, Мотылек — карликом.
Мотылек был тщедушен и безбород; у коренастого Стального Волоса были огромные усы.
Разницу между ними подчеркивало то, что Стальной Волос был меланхоличен, как Овсюг, а Мотылек — так же жизнерадостен, как Карманьоль.
Поспешим сказать, что Стальной Волос был родом из Эльзаса, а Мотылек — из Жиронды.
Первый поклонился г-ну Жакалю, согнувшись пополам; второй проделал скорее акробатический трюк.
Господин Жакаль едва заметно улыбнулся, взглянув на этот дуб и это деревце.
— Стальной Волос, — заговорил он, — и вы, Мотылек, отвечайте: что вы делали в памятные дни девятнадцатого и двадцатого ноября прошлого года?
— Я, — отвечал Стальной Волос, — перетащил на улицу Сен-Дени столько повозок, камней, балок, сколько мне было поручено.
— Хорошо, — произнес г-н Жакаль. — А вы, Мотылек?
— Я, — с вызовом сказал Мотылек, — перебил, как вы и приказали, ваше превосходительство, почти все окна на этой улице.
— Дальше, Стальной Волос? — продолжал г-н Жакаль.
— Дальше я с помощью нескольких верных друзей построил все баррикады в квартале Рынка.
— А вы, Мотылек?
— Я, — отвечал тот, к кому он обращался, — хлопал перед носом у проходивших мимо буржуа петардами, которыми удостоили меня снабдить вы, ваше превосходительство.
— И все? — спросил г-н Жакаль.
— Я крикнул: «Долой кабинет министров!», — сказал Стальной Волос.
— А я: «Долой иезуитов!» — прибавил Мотылек.
— Что же потом?
— Потом мы преспокойно ушли, — сказал Стальной Волос и посмотрел на своего друга.
— Как мирные буржуа, — подтвердил Мотылек.
— Итак, — обратился г-н Жакаль к обоим разом, — вы не помните, что совершили нечто выходящее за рамки полученного от меня приказа?
— Абсолютно ничего, — возразил великан.
— Ничего абсолютно, — повторил карлик, посмотрев в свою очередь на товарища.
— Хорошо, я освежу вашу память, — заметил г-н Жакаль и придвинул к себе толстую папку.
Он вынул из нее двойной листок бумаги и положил его перед собой на стол, торопливо пробежав глазами.
— Из этого донесения, приложенного к вашему досье, следует, что вы: во-первых, в ночь с девятнадцатого на двадцатое ноября под видом того, что помогаете женщине, которой стало плохо, обчистили лавочку ювелира с улицы Сен-Дени.
— Ох! — ужаснулся Стальной Волос.
— Ox! — возмутился Мотылек.
— Во-вторых, — продолжал г-н Жакаль, — в ночь с двадцатого на двадцать первое ноября вы оба при помощи отмычек, а также Барбетты, сожительницы сьёра Овсюга, вашего собрата, проникли к меняле с той же улицы и украли сардинских луидоров, баварских флоринов, прусских талеров, как и английских гиней, испанских дублонов и французских банковских билетов на сумму в шестьдесят три тысячи семьсот один франк и десять сантимов, не учитывая курсовой разницы.
— Это оговор, — заметил Стальной Волос.
— Наглая ложь! — прибавил Мотылек.
— В-третьих, — продолжал г-н Жакаль, словно не замечая возмущения пленников, — в ночь с двадцать первого на двадцать второе ноября вы вместе со своим другом Жибасье совершили вооруженное нападение между Немуром и Шато-Ландоном на почтовую карету, в которой ехали один англичанин и его леди. Приставив пистолет к горлу форейтора и курьера, вы ограбили карету, а в ней было двадцать семь тысяч франков! И уж только так, для памяти, скажу о цепочке и часах англичанина, а также о кольцах и безделушках англичанки.
