— Есть у него пятая жена, — говорил Боцзюэ, — зовут Пань Цзиньлянь. Красавица! Картина! Стихи и оды, песни и романсы — чего она только ни знает! Загадки и шарады разгадывает, в двойную шестерку и шашки играет. И грамоте обучена. А как пишет! На лютне играть мастерица. Ей не больше тридцати. Любую девицу за пояс заткнет.
Сердце забилось у Чжана, и ему захотелось сейчас же овладеть красавицей.
— Уж не бывшая ли это жена торговца лепешками У Чжи? — спросил он.
— Она самая, — подтвердил Боцзюэ. — Потом ее взял Симэнь. Лет пять у него прожила. Не знаю, правда, собирается ли она замуж.
— Узнай, будь добр, — попросил Чжан. — Если она не против, дай мне знать. Я ее возьму.
— У меня там среди слуг свой человек поставлен, — говорил Боцзюэ, — зовут его Лайцзюэ. Погоди, я его спрошу. Если только у нее есть такое намерение, я тебе дам знать. Такую, как она, нелегко разыскать. Певица ей в подметки не годится. Сколько, помнится, Симэнь затратил усилий, прежде чем ему удалось ее взять. Как говорится, всякая тварь да имеет своего хозяина. Словом, счастливая из вас выйдет пара, что и говорить! Тем более тебе теперь при твоем-то блеске и могуществе да не насладиться такой красавицей значило бы зря копить все эти богатства и сокровища. Словом, я велю Лайцзюэ выведать ее намерения. Хотя бы только намекнула, тогда я уж пустил бы в ход все свое красноречие и наверняка расшевелил бы ее страсть. По прежде чем она войдет к тебе в дом и ты получишь полное наслаждение, тебе придется раскошелиться. Расходы выльются и несколько сотен лянов.
Да, дорогой читатель! Ничтожен всякий на свете прихлебатель! Он корыстолюбив и полагается на сильного, льнет к тому, кто богат и всемогущ, чтобы втереться приживалой, льстит как только может своему покровителю, превозносит до небес его заслуги, прославляет его добродетели, а порою и вводит в расходы. Прихлебатель величает своего хозяина бескорыстным и справедливым, мужем, щедрым, с открытой душой, подхалимствует и угодничает, готов ради него пожертвовать сыном, бросить жену и до чего только не доходит! Однако же стоит только прихлебателю убедиться в крахе своего покровителя, как он тотчас начнет осыпать его насмешками и возводить на него клевету. Прихлебатель будет упрекать покровителя и в том, что тот дом забросил, хозяйство разорил и заветы предков нарушил. Вот-де какой он злодей! А про благодеяния забудет, как будто их никогда и не видал. Симэнь Цин ведь до того был привязан к Ин Боцзюэ, что считал его ближе брата родного — и кормил его, и одевал, и содержал. А чем он отплатил Симэню, пока тот еще теплый лежал!
Да,
Пусть полосатый тигр красив —нутро не разглядишь до дна;Любезен с виду человек —душа же у него темна.Тому свидетельством стихи:Не знал покоя побратим,во всем старался угодить.И чистоту по душихотелось с лотосом сравнить.Симэнь оставил этот мир,и вот корыстный побратимТотчас готов просватать вдовв дома к приятелям своим.
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.
Глава восемьдесят первая
Хань Даого, прикрываясь солидным заступником, крадет серебро. Тан Лайбао, пренебрегая хозяйскими милостями, пускается в обманЗависимость наша от Небавсевечна и непреложна,Есть суд, и есть воздаянье —уйти от них невозможно!Кто меры в страстях не знает,с чужою женой нескромен,Крадет у своих хозяев —лукав тот и вероломен.По смерти слугами преданвсесильный при жизни хозяин.Такой обречен скитаться,всегда душой неприкаян.Чего ж ты, Симэнь добился?Забыв про былое братство,Негодники да хапугирасхитят твои богатства.
Итак, Хань Даого и Лайбао получили от Симэня четыре тысячи лянов серебра и отправились в земли Цзяннани закупать товар. Под ветром питались, на воде спали. На ночь останавливались, рассветом пускались в путь. Добравшись до Янчжоу, остановились у Мяо Цина. Прочитал Мяо Цин письмо Симэня и, памятуя о том, что обязан был ему жизнью, всячески стал ублажать прибывших. Он даже купил девицу по имени Чуюнь, которую держал у себя, чтобы послать Симэню в благодарность за оказанную милость.[1543] А Хань Даого с Лайбао целыми днями пировали и развлекались среди цветов под ивами.[1544]
Но вот настали первые дни зимы.[1545] Нависли сорванные холодные тучи, с жалобным криком пролетели гуси. Опали деревья. Унылый пейзаж навевал неодолимую тоску по дому. Заторопились тогда Хань Даого и Лайбао. Пустились в разъезды за холстом, а товар сгружали пока в Янчжоу у Мяо Цина, чтобы, покончив с закупками, двинуться в обратный путь.
Хань Даого, надо сказать, еще раньше увлекался певичкой Ван Юйчжи из старинного янчжоуского заведения, а Лайбао познакомился с Сяохун, младшей сестрой певицы Линь Цайхун. И вот пригласили они однажды певиц, а также соляного купца Ван Хайфэна и Мяо Цина на Баоинское озеро. Пировали весь день, а когда вернулись в заведение, оказалось, что матушка Ван, хозяйка Ван Юйчжи, собирается справлять свой день рождения. Хань Даого решил тогда устроить по сему случаю в заведении пир и пригласить гостей. Слуге Ху Сю велено было закупить вина с закусками и пригласить заезжих купцов Ван Дунцяо и Цянь Цинчуаня. Оба купца давным-давно пожаловали вместе с Ван Хайфэном, а Ху Сю все не было. Солнце стало клониться к закату, когда он, наконец, заявился.
— Где это ты, голубчик, до сих пор пропадал, а? — набросился на слугу подвыпивший Хань Даого. — Где нализался, а? Так вином и разит! Гости давно пожаловали, а тебя все носит. Погоди, завтра я с тобой рассчитаюсь.
Ху Сю искоса глянул на Ханя и удалился, ворча:
— На меня напускаешься, а жена твоя там, небось, только успевай поворачиваться. Пока ты тут, очертя голову, с певичками шьешься, жену твою дома батюшка в объятиях душит. Вот он тебя и отослал куда подальше. Веселишься, а жена там потей, да еще как! Да тебе хоть бы хны, невдомек, пока пальцем не укажут.
Так говорил он, стоя рядом с хозяйкой заведения, пока та не вывела его во внутренний двор.
— Пьян ты, брат, — уговаривала его мамаша Ван. — Иди-ка проспись.
Но Ху Сю разбушевался пуще прежнего и ни в какую не хотел уходить.
Тем временем разодетый в белую атласную куртку, бархатный халат, валенные сапоги и теплые чулки Хань Даого пировал с гостями. Вдруг до него донеслась злобная брань Ху Сю. Разозленный он выбежал во двор и пнул Ху Сю ногой.
— Ах ты, негодяй, арестант! — заругался Хань. — Я еще тебе по пяти фэней серебра в день плачу. Сейчас же убирайся! Болван! Думаешь, я другого не найду?!
Но Ху Сю уходить не собирался. Двор опять огласился его криком.
— За что гонишь, а? — вопрошал он. — Или, может, я деньги растратил? Это ты на баб деньги транжиришь, а меня замарать хочешь. Вот приедем домой, все расскажу.
Тут Лайбао стал уговаривать Хань Даого, потом взял за руку и отвел в сторону.
— У, сукин сын, — обернулся в сторону слуги Лайбао. — Надо ж было напиться до такой степени!
— Дядя, дорогой ты мой! — обратился к нему Ху Сю. — Не слушай ты его! Откуда он взял, что я напился!? Нет, я ему все выскажу.
Лайбао втащил слугу в помещение и уложил спать.
Да,
Ты будешь пьян, не промочив и глотки,И очумеешь даже без красотки.
Однако не будем говорить, как Лайбао укладывал Ху Сю.
Хань Даого из опасения, как бы гости не стали над ним посмеиваться, вместе с Лайбао старался им угодить: обносил вином и отпускал шутки. Пир был в разгаре. Сестры Цайхун и Сяохун вместе с Ван Юйчжи игрою, пением и танцами ублажали пирующих. Играли в застольный приказ и отгадывали число пальцев. Пировали вплоть до третьей ночной стражи.
На другой день Хань Даого хотел наказать Ху Сю.
— Что я говорил? — удивился слуга. — Ни слова не помню.
Лайбао с Мяо Цином умиротворили Ханя, но хватит пустословить.
Наконец, товар был закуплен, упакован и перенесен на корабль. Тут неожиданно прихворнула девица Чуюнь, предназначенная в подарок Симэню.
— Как только поправится, я ее с посыльным отправлю, — сказал Мяо Цин.[1546]
Он передал вместе с ответным письмом кое-какие подарки Симэню и проводил обоих гостей, которые и отбыли втроем с Ху Сю. Ван Юйчжи и сестры Линь устроили им на пристани прощальное угощение.
Отчалили они десятого в первой луне, но о дорожных приключениях говорить не будем.
Когда они приблизились к плотине в Линьцзяне, стоявший на носу корабля Хань Даого вдруг заметил соседа Яня Четвертого. Тот стоял на палубе встречного корабля, а прибыл он сюда для встречи чиновного лица. Завидев Хань Даого, Янь поднял руку и крикнул:
