довести все дело до конца в том направлении, которое было намечено нашим первым свиданием. Он обещал сделать все возможное, но не скрыл от меня, что настроение его спутников значительно упало за день, и, кроме Бонзона, никто не смотрит серьезно на возможность довести дело до конца.
Так оно и вышло на самом деле. Мы просидели до полуночи, в сущности, совершенно напрасно: спорили о мелочах, говорили о разных тонкостях редакции контракта, но все сознавали, что мы тратим время по-пустому. Сама внешняя обстановка была в высшей степени тягостна: нас окружал давящий мрак, электричество не горело, у подъезда стоял, по желанию генерал-губернатора Трепова, усиленный наряд полиции, под эскортом которой наши французские гости вернулись в гостиницу «Европейская», и мы расстались с тем, что наутро участник этой экспедиции, специалист по контрактным тонкостям, служащий Парижско-Нидерландского банка, господин Жюль-Жак приготовит основание договора.
На самом деле никакой новой встречи между нами не произошло.
Утром Нетцлин сказал мне по телефону, что чувствует себя совершенно разбитым от всех переживаемых впечатлений, просит отложить свидание до следующего дня, а когда наступил этот «следующий» день, то в двенадцатом часу я получил от него письмо из гостиницы «Европейская» с уведомлением, что им удалось нанять финляндский пароход, с которым они и выехали спешно из России.
Так кончилась печально эта эпопея переговоров о займе. Впоследствии граф Витте не раз говорил, кому была охота слушать, что я просто не сумел заставить банкиров принять наши условия, а мое неукротимое упрямство и еще большая самонадеянность не надоумили меня обратиться к нему за поддержкою, которую он охотно оказал бы мне, и не было бы того скандала, что приехавшие банкиры уехали с пустыми руками.
Глава VII
Рескрипт 20 октября 1905 года о назначении графа Витте председателем Совета министров. — Мое прошение об отставке. — Мой последний доклад у государя и прием у императрицы. — Витте воспротивился моему назначению председателем Департамента государственной экономии Государственного совета
19 октября, рано утром, когда я собирался ехать в лицей на обедню по случаю традиционной годовщины, ко мне пришел мой секретарь Л. Ф. Дорлиак и спросил меня, знаю ли я содержание рескрипта государя на имя графа Витте, по случаю предстоящего назначения его председателем Совета министров, добавив при этом, что самый проект учреждения Совета, вместо Комитета министров, уже напечатанный в «Правительственном вестнике», будет опубликован завтра, 20-го числа.
На мой вопрос, каким образом попали в его руки эти документы, он ответил мне совершенно спокойно, что они изготовлялись в канцелярии Министерства финансов, под руководством директора ее А. И. Путилова, что, конечно, известно мне.
На самом деле я не имел об этом никакого понятия. Путилов никогда не говорил мне ни одного слова и получил, очевидно, поручение от графа Витте с приказанием держать это поручение в тайне от меня, как держал он также в тайне и другую исполненную по приказанию графа Витте работу — об изъятии из ведомства Министерства финансов, с передачею в новое Министерство торговли и промышленности, Департамента железнодорожных дел.
Эта мера проведена была графом Витте в качестве первой его меры, осуществленной всеподданнейшим докладом в явное нарушение закона, тогда как в отношении всей своей деятельности граф Витте заявлял положить принцип законности.
Любопытно при этом отметить, что четыре месяца спустя тот же граф Витте испросил также всеподданнейшим докладом возвращение того же департамента назад в Министерство финансов, объяснив совершенно откровенно, что мера эта была принята крайне необдуманно и принесла в самый короткий срок величайший вред, как будто она была принята не им самим и притом без всякой надобности.
В четверг, 20 октября, как и ожидалось, последовало опубликование положения о Совете министров, а также рескрипт о назначении графа Витте председателем Совета. Выражение рескрипта относительно необходимости полной солидарности среди министров и уверенность государя в том, что Витте сумет достигнуть этой цели, окончательно укрепили меня в необходимости дать ход моему решению подать прошение об отставке. Накануне ночью я еще раз пересмотрел редакцию заготовленного мною письма, оставил его без всякой перемены и наутро выехал в Петергоф, так как доклады министров в эту пору происходили не в обычные дни, а каждый министр спрашивал особо и получал указания, да и сообщение с Петергофом по случаю железнодорожной забастовки поддерживалось с немалым трудом.
На пароходной пристани я застал барона Бутберга, ехавшего, как и я, с докладом. Как и все, он отлично знал, конечно, о дурных отношениях моих с графом Витте и начал разговор с того, что спросил меня, читал ли я рескрипт государя на его имя и как понимаю я солидарность министров, то есть должны ли министры ждать решения государя или же сами должны облегчить положение государя и просить об их увольнении, коль скоро они чувствуют недостаток солидарности с председателем Совета министров.
Я не хотел говорить ему, что везу мое прошение об отставке и в этом факте содержится уже мой ответ на его вопрос, и ограничился тем, что сказал, что сейчас более, чем когда-нибудь, обязанность каждого сводится к тому, чтобы облегчить положение государя предоставлением себя в его полное распоряжение и устранить самую мысль о том, что неназначение кого-либо из нас в состав нового кабинета есть выражение немилости государя. Я прибавил, что практически вопрос решится, вероятно, тем, что государь просто предоставит Витте выбор кандидатов в министры, так как в противном случае, при характере Витте, никакого объединения власти не последует и выйдет только прежняя грызня, из которой есть всего один выход — подбор министров по вкусу графа Витте. «Вы проповедуете, следовательно, вместо самодержавия царя, такое же самодержавие, но только первого министра, или, другими словами, создание должности Великого визиря», — были последние слова барона Будберга уже при выходе с привезшего нас парохода.
Я доложил государю сначала все очередные дела, а когда я кончил их, то передал ему последнюю бумагу из моей папки с просьбою лично прочитать ее. Взяв ее в руки и не читая еще, государь сказал мне совершенно спокойным тоном: «Это, очевидно, ваша просьба об увольнении от должности. Я ждал ее потому, что с разных сторон слышу уже давно,
