Выбравшись на берег, человек опустился на колени и, немного передохнув, принялся копать в песке ямку. Выкопал, присыпал дно сухим песком и аккуратно положил на него спасенное сердце. Засыпал, утрамбовал песок и огляделся.
Никто не видел.
Человек поднялся с колен, отряхнул руки и с чувством исполненного долга направился к двери в бесконечной стене. Он взялся за медную ручку и, прежде чем потянуть ее на себя, обернулся. Солнце садилось в успокоившееся доброе море, и теплый ветерок все еще катил к берегу сонные волны.
Человек открыл дверь и решительно шагнул вперед.
В ту же секунду позади раздался мелодичный звон, человек повернулся на звук. Повернулся и в ужасе отпрянул, потому что стоял на краю бездонной пропасти. Внизу курился туман, и были слышны многократно повторяемые горным эхом крики ночных птиц. Человек сделал от края шаг, другой, под ногами зашуршал гравий.
Путник вышел на запущенную аллею и оказался среди деревьев, увитых хрупкими лианами. Ветви подрагивали и тянулись вниз, задевая идущего мимо человека. Этот зеленый коридор, который растворялся в полумраке синих сумерек, иногда озарялся слабым светом, и туманные сполохи сопровождались едва слышными радостными криками множества людей. Где-то играла музыка. Временами веселая, а временами переходящая в детский плач, и тогда большие листья на деревьях начинали шелестеть, а ветки — настойчивее тянуться к путнику.
Неожиданно из темноты появились развалины полуразрушенного, некогда большого и богатого дома. Он будто сам выползал из мрака и наводил животный ужас, впиваясь в человека пустыми глазницами черных оконных проемов.
Человек попытался остановиться и не ходить в разинутую пасть дома-призрака, но неожиданно понял, что именно туда властно влечет его безжалостная сила, сжимающая горло костлявой рукой. Понял и смело шагнул за порог.
Он шел по хрустящим черепкам, перешагивая через спящих уродливых животных, которые глухо ворчали в темноте. На одной из увешанных паутиной лестниц навстречу человеку вышла огромная собака. Она спустилась по ступеням и лизнула человека в лицо мокрым языком, пахнущим парной кровью. Бедняга, кувыркаясь, слетел с лестницы и, распахнув не замеченную ранее дверь, влетел в какую-то комнату.
Яркий свет множества свечей ударил ему в глаза. Веселая музыка приглашала танцевать, громкий смех женщин будоражил. Человек поднялся на ноги и, оглядевшись, подошел к уставленному яствами столу. Никто не обращал на него внимания. Полунагие люди прыгали под музыку через гору горящих костей и громко смеялись. Музыканты играли не переставая. Их состав все время менялся, за исключением одного существа с головой лошади. Те, кто не играл, занимались поочередно любовью с женщинами демонической красоты прямо здесь, в углах и под столами. Иногда в комнате появлялись странные существа в черных хламидах. Они угрюмо смотрели из-под опущенных капюшонов и выбирали нужного им человека. Его уводили, а спустя некоторое время один в черном возвращался и высыпал в костер целую охапку свежих костей. И тогда пламя с треском взвивалось к потолку, а само веселье разгоралось с новой силой.
Путник налил себе вина и выпил — вкуса не понял, но сразу ощутил себя здесь своим. К нему подскочила красавица, одетая во что-то прозрачное и легкое. В глазах ее горела разбойная жажда и одновременно — лютая ненависть. Женщина впилась в губы новичка, и он отдался во власть этой безумной. Лихорадочно осыпая друг друга торопливыми поцелуями, они упали на пол.
И, уже овладевая женщиной, гость почувствовал, что обнимает ледяное тело. «Она мертва! — догадался он и, посмотрев на ее прекрасное лицо, подумал: — Как жаль, она так молода».
— Ее сердце сгорело, — раздался за спиной скрипучий голос.
Человек обернулся, и ужас исказил его лицо. Позади полукругом стояли существа в черных одеждах.
— Не забирайте ее! Я принесу ей новое сердце, не забирайте! У меня есть! — молил он.
— Тогда спеши, — сказали они. — Долго ждать мы не можем — костер гаснет…
Несчастный вскочил и заметался, натыкаясь на танцующих, спотыкаясь о предающиеся любви пары. Но дверей нигде не было.
Неожиданно все стены сотряслись от сильного толчка, с потолка полилась черная жижа, а костер зашипел и погас.
Застигнутые черным дождем люди рванулись к ведомому только им одним выходу, и теперь вместо смеха их глотки исторгали рыдания.
А посреди этой орущей толпы неприкаянно метался музыкант с лошадиной головой. Он жалобно плакал и умолял, чтобы его не бросали.
— А-а-а! — закричал император Тро и пробудился от страшного сна. — Худина, ко мне, скорее! Худина!
Вбежал раб в оранжевой накидке, стуча деревянными туфлями.
— Я здесь, божественный! — Худина упал на колени и поклонился, достав лбом до пола.
Дряблые щеки престарелого императора тряслись, а в красных воспаленных глазах отражался страх. Он соскочил с постели в одной ночной рубахе и вцепился в раба костлявой рукой.
— Послушай, Худина, — зашептал Тро. — Я опять видел этот ужасный сон. Он снова преследует меня. — Император оглянулся, словно боясь, что его услышат, и добавил: — Это знак, Худина, дурной знак. Этот сон снился мне за день до смерти моей второй жены — матери Ирри. Ты же помнишь, как она умерла… — Пальцы императора разжались и отпустили платье раба. Тро опустился на постель.
— Да, божественный, я все помню.
— Расскажи, что ты помнишь.
— Она умерла ночью в своей постели, и на ее теле не было ни раны, ни пятнышка, ни ссадины. Наверное, ее покарал Железный Отец.
— За что? Она была чиста как ягненок…
— Она пострадала за грехи своего отца — лекаря Боты. Я помню и его, он был искусный лекарь, почти колдун. Рассказывали, что однажды при всем народе на городской площади он говорил о Железном Отце неуважительно.
— Да что же он говорил? — удивленно поднял голову Тро.
— Он… Он говорил, божественный, что смерть матери Ирри — дело рук самого Железного Отца, кровожадного и жестокого чудовища, так сказал Бота.
— Хм, он был смел, этот лекарь. А что же потом?
— Бота был найден мертвым, мой повелитель, в своем доме, в постели.
— Как?! — с криком вскочил император. — Он умер так же, как бедняжка Анис?! И ты ничего мне раньше не говорил, старый пес?!
— Не гневайся, божественный, — смиренно произнес раб. — Ты сам пребывал в великой печали, и мы пеклись о твоем драгоценном здоровье. Поэтому я солгал во благо. Я сказал тебе, что Боту укусила змея. — Худина тяжело вздохнул, словно вспоминая былое горе. Затем покосился на императора и сменил тему разговора: — Послушай меня, великий Тро. Бонакус уже давно смотрит в окна большой башни. Тебе пора спускаться вниз — государственные дела не ждут…
Сказав это, Худина поднялся с колен и, отойдя на шаг, почтительно склонил лысую голову.
Он, несмотря на свое рабское положение, был одним из первых людей в империи, и его безволосая, украшенная обрубками ушей голова хранила множество дворцовых тайн. Худина был своенравен и запросто мог закатить затрещину иному свободному вельможе, за что те не раз пытались расправиться с ним на месте, но Худина всегда носил в рукаве деревянную иглу и довольно сносно с ней управлялся. После двух-трех пышных похорон с личным рабом императора предпочли больше не связываться.
— Ну хорошо, Худина, пусть несут умываться и готовят краски.
Раб бесшумно выскользнул из спальни и спустя полминуты снова появился в сопровождении шестерых слуг, разодетых в шелковые ультрамариновые хламиды с наброшенными на плечи желтыми косынками. Из-под широких одежд торчали ноги в белоснежных подштанниках, а босые ступни были выкрашены хной.
На расшитых стеклянным бисером и пурпуром полотенцах слуги несли подносы. Первый раб держал на подносе серебряный кувшин с водой, второй — большой таз из покрытого перламутром панциря черепахи. Третий нес резную костяную коробочку с красками для бровей и ресниц и белилами и румянами для лица. Четвертый принес разноцветные склянки с освежающими растираниями и маслами, а пятый отвечал за набивание ароматического рога и окуривание императора очищающим дымом.
Последний, шестой раб был самым важным — он чесал императору пятки.
По знаку Худины два раба подошли к сидевшему на постели императору и, приподняв его легкое тело, перенесли на украшенный вышивкой жесткий диванчик. Настала очередь водных процедур. В черепаховый таз налили из кувшина воды и поднесли к сидевшему неподвижно, как статуя, императору. Худина лично, едва смочив в поданной чаше кончики пальцев, брызнул Тро в лицо, и на этом умывание было закончено.
Потом подошел слуга с косметикой. Поставив на небольшой столик свой поднос, он приступил к делу. Быстрыми, отработанными движениями намазал императору голову специальным жиром и тщательно пригладил редкие, окрашенные в фиолетовый цвет волосы. Закончив с прической, раб отступил на шаг, чтобы оценить свою работу. Затем он взялся за кисточки и начал накладывать на лицо императора белила, после чего, словно на чистом холсте, стал рисовать черные брови и молодой румянец. Краска еще сохла, когда подошел слуга с раскуренным рогом и выдул в раскрытый рот Тро бодрящее курение.
