тоска».
И после всего этого мы готовы верить, что и «у поэзии свой запах, как у лета и весны», и мы добровольно сдаемся в плен стихам, которые тоже пахнут по-своему, какой-то нетронутой свежестью.
Юрий Мосешвили
НЕ ЛИРИЧЕСКИЕ РАЗДУМЬЯ
Перевод А. Передреева
Что у меня на сердце —
Не пойму…
Как в смутный день —
Ни буря, ни затишье.
Так море
Мглой
Подернуто свинцовой,
Лишь пена волн шипит на берегу.
Я выхожу на улицу свою.
Смотрю в глаза,
Вступаю в разговоры…
Мне тяжело,
Когда замечу я
В чужой душе
Невежества осколки…
Они еще из прошлого летят,
Бесшумные
Осколки старой жизни, —
Передо мной оружие,
Оно
Тяжелого литья,
Старинной марки.
Порочно разве
Обличать порок?..
Я не могу смириться с тем,
Кто в мире
Невежество Невежеством назвать
Мешает мне
Воинственный невежда…
Позорно разве
Видеть весь позор
И в безобразье
Видеть безобразье?..
Я не могу смириться в мире
С тем,
Что подхалим
Лелеет подхалима…
Я в черном цвете
Вижу черный цвет
И радужных
Не вижу в нем
Оттенков.
О вы, кто ретуширует порок,
Пускай вам это кажется
Порочным!..
Что перед солнцем
Тьма не устоит,
Известно всем.
Но истины такие
Не подымают
На борьбу со злом,
Рождают в человеке
Равнодушье…
Есть много в мире
Званий и чинов,
Есть младшие
И старшие на свете,
Но в человеке,
Кем бы ни был он,
Я уважаю
Только человека.
Мы знаем все,
Что имя Человек
Звучит на свете гордо,
Но скрывают
За изреченьем этим
Иногда
Холодное
Пустое лицемерье.
Я за себя
Отвечу в мире
Сам.
Не думаю,
Что здесь
Порок гнездится.
Я целый мир
В своем вмещаю сердце,
Но за себя
Отвечу
Только сам.
Позвольте мне
В любом вопросе
Быть
Сторонником
Единственного мненья.
Не существует на земле
Две правды —
Одни у нас
И сердце
И язык.
Позвольте мне
Самим собою быть,
Позвольте слушать
Собственное сердце…
А жить на свете
Только для себя
Мне не позволит
Совесть коммуниста!
В КАРАБАХЕ
Перевод Евг. Евтушенко
Край, горный край,
меня ты полюби,
ты не забудь веселого Наби.
Навек меня хандрить ты отучил,
навек от всех болезней излечил.
Когда-нибудь
совсем в другом краю
я песню о тебе еще спою.
В тебе осталась,
полная любви,
сама душа веселого Наби.
МИНУТА МОЛЧАНИЯ НА ПЕР-ЛАШЕЗ
Перевод Евг. Евтушенко
Молчание гранита и базальта
на Пер-Лашез
сильнее многих фраз.
Здесь на меня глядят глаза Бальзака
и тысячи других бессмертных глаз.
И предки дремлют здесь.
Их сон придавлен
столетьями, как крышкой гробовой…
А тихие предатели преданий
уже забыли ветер грозовой,
они жуют бифштексы и лангеты.
Жуют… Ну и пускай себе жуют!
Но мертвые — давно для них легенда —
для нас, живых, воюющих, живут!
Так говорите, камни, говорите
о тех, кто здесь расстрелян и зарыт,
о тех, чья кровь и нынче на граните,
как отблески пожарища, горит.
В молчании мы смотрим… Но внезапно
здесь нет, как не бывало, тишины,
и снова — здесь бои, и снова — залпы,
и снова — коммунары у стены.
Предвестники великого кануна,
в предчувствии святого торжества
они кричат:
«Да здравствует Коммуна!» —
простреленные пулями слова.
И — тишина…
Плюща живые своды,
и песни птиц вверху, в голубизне…
Но раны незажившие народа —
следы от пуль на каменной стене.
И ноют эти раны, не стихая,
как будто бы отравлен был свинец,
и все сильней болят.
Их боль святая
проходит через тысячи сердец.
И память наша на века сохранна,
как и сохранна эта боль земли…
И в сердце у меня есть тоже рана —
в Ахча-Куйме ту рану нанесли…
Под зноем, сокрушаюЩе палившим,
под ветром, гнавшим волны по песку,
как у стены на кладбище парижском,
стояли коммунары из Баку.
И так же утверждающе и юно,
в предчувствии святого торжества,
звучали там —
«Да здравствует Коммуна!» —
простреленные пулями слова.
И мне казалось, что, о них рыдавший,
поверивший в грядущее свое,
подняв с песка кровавую рубашку,
я в знамя
