чувствую, что Себастьян поднимается следом за мной. Моя комната в самом конце коридора, туда мы идем молча, и у меня, судя по ощущениям, кровь приливает к коже.
Мы идем ко мне в комнату.
Себастьян окажется у меня в комнате.
Себастьян переступает порог, оглядывается по сторонам и совершенно не смущается, когда я аккуратно закрываю за нами дверь. Да, я нарушаю родительское правило, только эй, у нас может дойти до поцелуев, а Хейли включила сучку. Короче, у меня будет з-а-к-р-ы-т-о.
– Так это твоя комната, – говорит Себастьян, осматриваясь.
– Ну да. – Я слежу за его взглядом, пытаясь увидеть комнату его глазами. Много книг (ни одной на религиозную тематику), много наград (в основном за успехи в учебе), несколько фотографий (Библия ни на одной не запечатлена). Впервые в жизни я рад, что папа заставляет меня поддерживать чистоту и порядок. Кровать заправлена, грязное белье в корзине, на рабочем столе ничего, кроме ноутбука и…
Вот дерьмо!
Себастьян подходит к столу и просматривает стопку голубых стикеров. Я знаю, что написано на верхнем.
Мы расстаемся,
Разбегаемся, наступив на те же грабли.
Мне кажется, его ждет тихий ужин,
Секреты, комьями жвачки прилепленные под крышку стола.
Ему кажется, меня ждет другая жизнь.
В лучшем случае – смех безудержный, свобода бескрайняя;
В худшем – ругань грязная, грех абстрактный.
Может, меня угостят вином.
Но даже если он так думает,
Он меня не осуждает.
Надеюсь, однажды он меня полюбит.
«Спокойной ночи», – говорит он.
А мне бы только целовать его.
Целовать, целовать, целовать.
– Что это?
– Ну… – Я срываю верхний стикер и вчитываюсь, словно не помню, о чем именно там речь. Как же не помнить: я написал это только вчера вечером. – А-а, так, ничего.
Я считаю до пяти, потом еще раз, потом еще. Все это время мы тупо глазеем на ярко-голубой стикер у меня в руке.
Наконец Себастьян его забирает.
– Речь обо мне?
Я киваю, не глядя на него. В груди у меня слоновий топот и дикий рев.
Пальцы Себастьяна касаются моей ладони, скользят от запястья к локтю и легонько тянут, посмотри, мол, посмотри на меня!
– Мне нравится, – шепчет он. – Но ведь в новый роман это не попадет?
Я качаю головой. Ложь номер два.
– Это не все заметки?
Я качаю головой.
– Таннер, словами ответь! – просит Себастьян и смеется.
– Нет, это не все заметки, но сейчас я пишу другое.
Себастьян кивает.
– И о чем это другое?
Я поворачиваюсь к окну и сочиняю на ходу.
– Суть та же, но в сына епископа он не влюбляется.
Я наблюдаю за его реакцией на «влюбляется». У Себастьяна дрожат губы.
– Дашь мне почитать новое?
– Ага, – с готовностью киваю я. – Когда будет что читать.
От скрытого смысла этих слов становится не по себе, а ведь рано или поздно роман о Себастьяне придется прервать, придется написать что-то другое и показать им с Фуджитой. Знаете, что самое странное? Роман о Себастьяне прерывать не хочется. Хочется писать и писать, чтобы выяснить, чем все закончится.
Себастьян отпускает мою ладонь, подходит к кровати и садится. Сердце у меня сбрасывает топливо в аварийном режиме, в венах начинаются дикие гонки без правил.
– Мне сегодня авторские прислали. – Себастьян теребит заусеницу. – Хочу, чтобы ты прочитал мою книгу, но беспокоюсь: вдруг она тебе совсем не понравится?
– А я беспокоюсь, что она мне страшно понравится и меня заклинит на тебе пуще прежнего.
К счастью, над этим Себастьян смеется, как я и надеялся.
– Я переживаю.
– Из-за выхода книги?
Себастьян кивает.
– Ты уже пишешь следующую?
Он снова кивает.
– Контракт у меня на три книги. И писать мне очень нравится. Чувствую, именно в этом мое призвание. – Себастьян смотрит на меня. Солнце, льющее в окно, подсвечивает ему глаза – зрелище божественное. – После прогулки… – начинает он и кивает мне, словно удостоверяясь, что я понимаю, о чем именно речь. – Я вернулся домой и…
Дрочил?
– Закипишевал?
– Нет, – смеется Себастьян. – Я молился.
– Очень похоже на «закипишевал».
– Нет, – Себастьян качает головой, – молитвы успокаивают. – Он смотрит на стену, туда, где в раме висит фотография моста Золотые Ворота, которую папа сделал за пару месяцев до нашего переезда сюда. – Виноватым я себя не почувствовал, – тише добавляет он. – Что неожиданно.
Мне очень хотелось услышать эти слова, но осознаю я это лишь теперь, когда Себастьян высказался. Чувствую себя надувным матрасом, из которого медленно выпускают воздух.
– Виноватым себя чувствуешь, если поступил неправильно, – продолжает Себастьян. – А умиротворение – знак того, что Бог мои поступки одобряет.
Я открываю рот, но, похоже, сказать мне нечего.
– Порой я гадаю, кто именно выдвигает моральные требования – Бог или церковь.
– Знаешь, что я думаю? – осторожно начинаю я. – Бог, достойный твоей вечной любви, не осудит за то, как ты любишь в этом мире.
Себастьян кивает, потом робко улыбается.
– Иди сюда! – зовет он, и я впервые вижу его неуверенным.
Я сажусь на кровать рядом с ним и теперь не только чувствую, но и вижу, как меня колотит. Чтобы ладони не стучали по матрасу, я зажимаю их коленями.
Ростом я шесть футов три дюйма[46], Себастьян, наверное, пять футов десять дюймов[47], но сейчас его спокойствие накрывает меня, как тень высокой ивы у нас на заднем дворе. Он поворачивается, правую руку кладет мне на бедро, левую – на грудь и легонько давит. Ясно, он хочет, чтобы я лег. Утратив контроль над собственным телом, я чуть ли не падаю на матрас. Себастьян нависает надо мной и смотрит в глаза.
Так, а ведь Себастьян сегодня постригся! Виски ему опять выбрили, на макушке оставили длину. Сверкающие, как озеро под солнцем, глаза впиваются в меня, я плавлюсь под жарким взглядом и хочу только чувствовать, чувствовать, чувствовать.
– Спасибо, что приходил к нам вчера на ужин, – говорит Себастьян. Его взгляд скользит мне по лицу – ото лба, по щекам и вниз, к губам. Потом еще ниже – он смотрит, как я сглатываю, прежде чем ответить.
– Семья у тебя замечательная.
– Ага.
– Твои родные небось подумали, что я сумасшедший.
– Есть немного. – Себастьян улыбается.
– Ты постригся.
Глаза у Себастьяна покрываются поволокой: он неотрывно смотрит мне на губы.
– Ага.
Я прикусываю губу: под таким взглядом зарычать хочется.
– Мне нравится. Очень.
– Правда? Вот и отлично.
Все, хорош болтать. Я кладу ему ладонь на затылок и притягиваю к себе. Себастьян тотчас льнет ко мне – почти ложится сверху, губы к губам, и резко,
