Позвал: «Ника?».
Радости она не услышала, но и досады тоже.
— Привет. Не ждал? — спросила она, встав в дверном проёме гостиной. Выглядела она сногсшибательно, подготовилась: безупречный макияж, идеальная укладка, платье по фигуре. Но откуда ей было знать, что у него до сих пор перед глазами стояло разгорячённое лицо Эм, размётанные по подушке светлые волосы, блестящий взгляд, приоткрытые манящие губы. Он всё ещё как будто ощущал их вкус, их мягкость.
— Ждал.
— Я тоже ждала, что ты приедешь за мной. Или позвонишь, — не удержалась от упрёка Вероника.
— Я звонил, — заметил он сухо.
Вопросы так и роились в голове, многочисленные «почему» не давали покоя, но Вероника почувствовала, что не стоит сейчас выяснять отношения, иначе эти самые отношения могут испортиться окончательно. Тем не менее не удержалась:
— А где ты был?
Он заметно напрягся, даже отвернулся, но ответил ровно:
— Дела всякие были.
— Так поздно?
Он смолчал.
— Ужинать будешь? Я думала, ты пораньше придёшь, приготовила мясо по-французски, но оно уже, наверное, остыло.
Она старалась говорить с улыбкой, беззаботно, однако сама слышала обиженные нотки в голосе. За эти дни он стал совсем-совсем чужим. К нему и подступиться-то было сложно. Зачем только она послушалась отца и ушла!
Ужинали они в полном молчании, он избегал даже смотреть на неё. В конце концов Вероника не выдержала и спросила напрямую, не поднимая глаз:
— Ты хочешь, чтобы я ушла?
Не глядя на неё, он ответил:
— Нет.
— Хочешь, чтобы я осталась?
Пауза.
— Да.
Но почему он тогда ведёт себя так, будто всё как раз наоборот?
— А я скучала по тебе, — призналась она и взмолилась про себя: «Пожалуйста, скажи, что ты тоже!». Но он молчал. Веронике казалось, что она строит замок из песка, старается изо всех сил, но набегает волна и стены рушатся, остаются руины.
— А ты?
— И я. Конечно, скучал. Хорошо, что ты вернулась. И… спасибо за ужин. Всё было очень вкусно.
Правильные слова, но тон! У кассира в магазине эмоций больше. Шаламов поднялся, проходя мимо неё, наклонился и сухо тронул губами лоб. Какая-то вымученная ласка. А ей виделась в мечтах страстная встреча, жаркие объятия, поцелуи. А тут… глядя на него, она вообще боялась, что он решил с ней расстаться и вот-вот произнесёт страшные слова, но почему-то тянет.
«Ничего», — вздохнула Вероника. Сейчас они лягут спать, и она расшевелит его. Уж она изучила все его мужские слабости. Знает, что, как и где он любит.
Но Шаламов, выйдя из ванной, крикнул ей, что будет спать у себя. Устал потому что.
«Спокойной ночи», — бросил он и закрылся в своём чёртовом логове.
Глотая слёзы, Вероника убрала со стола. Затем достала из кухонного шкафа початую бутылку водки. Не её напиток, но ничего поизящнее не нашлось. Впрочем, напополам с апельсиновым соком пилось легко.
Глава 26-2
Утром голова у неё гудела как чугунный колокол.
«Хорошо, что суббота», — подумала Вероника, но тут до неё донёсся шум. Шаламов уже встал и гремел посудой на кухне. Видимо, хотел позавтракать, но, судя по запахам, что-то прижёг. Вероника тоже поднялась и неслышно проскользнула в ванную — не хотелось предстать перед ним в таком плачевном виде. Вчера ночью она здорово перебрала, так что уснула, а точнее отключилась, не смыв макияж, не расчесав волосы. Теперь же сама ужаснулась, взглянув в зеркало — лицо мятое, землистое, под глазами чёрные потёки, на голове — воронье гнездо. Пока она умывалась и приводила себя в порядок, он уже сбежал. Даже не попрощался!
С тяжёлым сердцем она вошла в его комнату, сама не зная, что хочет найти. Вчерашние его джинсы и рубашка небрежно лежали в кресле. Она обследовала карманы и обнаружила смятую квитанцию из ломбарда.
Вероника обескураженно смотрела на потрёпанную бумажонку и даже не знала, что и предположить. Одно понятно: ему срочно понадобились деньги, раз уж стал продавать собственные вещи за бесценок. Но зачем? Для чего? И почему нельзя было взять у родителей или, в конце концов, у неё?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Квитанцию она припрятала. Затем взялась за рубашку. В кино неверных мужей вечно разоблачают следы помады на воротнике. Но если тут и имелись какие-то следы, то на тёмно-серой джинсовой ткани их не разглядеть. Без всякой задней мысли она поднесла рубашку к лицу, вдохнула и похолодела. Сквозь знакомые ароматы «Живанши», табака и его тела отчётливо пробивался чужой запах. И несомненно, женский.
Вероника, крепко сжав в руках рубашку, тяжело опустилась в кресло. Непрошенные слёзы уже катились по щекам. Он ей изменяет! Всё-таки изменяет. И сомнений нет — с этой проклятой Эмилией. И умчался с утра пораньше наверняка тоже к ней. Но если так, то почему вчера он ничего не сказал? Насколько она его знает, нет в нём лишней щепетильности. Что на уме, то и на языке. О чувствах других, даже близких, никогда не подумает. И всё же вчера он говорил: «Хорошо, что ты вернулась… ждал… скучал…».
«Ничего не понимаю», — Вероника отшвырнула злосчастную рубашку.
Её размышления прервал телефон. Звонил Шаламов — лёгок на помине. Отчитался, что сейчас у родителей, но вскоре поедет по делам.
«Куда?».
«Да туда-сюда, по всему городу буду колесить».
«Когда вернёшься?».
«Завтра утром».
Завтра! Вероника настолько опешила, что не успела спросить, что это за дела такие ночные — он уже положил трубку, бросив короткое «Пока!».
Вопросы буквально разрывали и без того больную голову. И что ей терпеть и мучиться в неведении до завтрашнего утра? Целые сутки сходить с ума? А главное, никакой уверенности, что завтра ситуация прояснится. Скажет опять: «Дела» и спрячется в своём логове. Если он не хочет, чёрта с два его разговоришь, хоть пытай.
Ещё ломбард этот… Может, самой туда наведаться прямо сейчас? Всё равно в таком состоянии усидеть на месте невозможно. Она выкупит его вещи, а заодно порасспрашивает ломбардщика. Сомнительно, конечно, что Шаламов поделился с ним, зачем ему деньги, но вдруг удастся хоть что-нибудь узнать. Например, один он приходил или с кем-то.
Вероника взяла квитанцию и сунула в свой ежедневник. На глаза попались контакты трёх детективных агентств. Размышляла она меньше минуты, а затем позвонила, выбрав из трёх одно наобум. Ответили ей раскатистым басом, она даже заробела, но затем разговор перевели на другого человека. Тот отрекомендовался бывшим сотрудником милиции с «большим опытом оперативно-следственной службы». Его напарник, добавил он, тоже в прошлом оперативник.
Опыт — это хорошо, решила Вероника и договорилась о встрече.
Из ломбарда, где выяснила лишь только, что Шаламов приходил один и немного поскандалил из-за цены, Вероника поехала к частному детективу Ванюшину.
* * *
Контора располагалась недалеко от центра, но домишко, где агентство арендовало три комнаты-клетушки, был совсем ветхий. Из тех, что сносить нельзя — потому как историческая ценность, но и реставрировать не получается — потому что денег на это нет. Дом, деревянный, двухэтажный, с резными наличниками, даже снаружи выглядел ненадёжным, но каким-то чудом держался, постепенно уходя под землю. Во всяком случае, окна первого этажа были вровень с тротуаром.
Внутри оказалось темно, сыро, прохладно. В нос ударило затхлостью. Половицы под её шагами скрипели и прогибались. На кособокой, но массивной, филёнчатой двери крепился скотчем по углам обычный белый листок с отпечатанными на принтере буквами: «Частное детективное агентство». Как-то всё так несерьёзно! Вероника с минуту поколебалась, но всё же постучалась и, не дождавшись ответа, вошла.
В комнате сидели двое: лысеющий мужчина лет пятидесяти и щуплый, вёрткий паренёк — с виду совсем мальчишка.
— Добрый день, — поприветствовала она их настороженно. Всё вокруг выглядело таким убогим и затрапезным, что не внушало никакого доверия. Она, конечно, и не ожидала встретить какого-нибудь лощённого Пуаро с цепким взглядом, но эта парочка — замшелый, кислый дядька и неопытный юнец — и есть детективы?!