– Ты не голоден?
Его глаза потемнели, и снова она ожидала какой-нибудь типично мужской ответ с подтекстом, что-то вроде: "Да, я голоден, все правильно" Но этот мужчина был полон сюрпризов.
– Я поем после того, как удостоверюсь, что ты наелась.
– Почему?
Тан опустил взгляд на пустую тарелку, а затем снова на Реган.
– Потому что мои люди… люди, которые меня вырастили… уверены, что беременная женщина ест первой и получает самую лучшую еду.
Что-то дрогнуло в ее груди. Как он мог в одну минуту быть таким грубым и злым, а потом вдруг уважительным и внимательным?
Она почувствовала, что с каждым заботливым жестом и словом её защита слабеет, и ей пришло в голову, что он опасен для неё не только физически.
Она заставила себя сконцентрироваться на еде, прежде чем позволить мыслям пойти в неправильном направлении.
– Но здесь всего так много. Гораздо больше, чем я смогу съесть за месяц.
Ребенок повернулся, и она пересмотрела эту мысль.
– В любом случае, на неделю.
Когда ей показалось, что Тан не собирается сдвинуться с места, она указала на блюдо, нагруженное ломтями ростбифа.
– Я последние пару месяцев не дружу с говядиной, так что, пожалуйста, присоединяйся
Танатос вежливо кивнул и положил на тарелку кусок говядины с соусом.
– У тебя есть какие-либо предпочтения?
– Еда, – ответила она, и снова раздался его низкий смешок. – Любая пища. Ты называешь, и я её хочу.
Она наколола кусочек курицы вилкой.
– Я стараюсь разнообразить своё питание, чтобы у малыша развивался вкус к разным видам этнических блюд. Я читала, что разнообразное питание может предотвратить придирчивость в еде, как в утробе матери так и потом, когда малыши начинают есть твердую пищу.
Тан посмотрел на нее так, будто у нее выросла вторая голова.
– Что? Почему ты так уставился на меня?
– Просто странно, что ты так беспокоишься о вкусовых предпочтениях ребенка, хотя не намерена иметь с ним ничего общего после рождения.
Упс.
– Я беспокоюсь больше чем ты думаешь, Танатос.
Это волновало ее настолько, что Реган намеренно не думала о том дне, когда придется отдать ребенка ради его же блага. Если начнет об этом думать, то сломается.
Ребенок стал центром ее существования… держать его в безопасности, беречь его здоровье, и убедится, что его любят. Но она не посмела объяснить, потому что Тан не поверит, он ясно дал понять, что не желает такое слышать.
Он наградил ее еще одним холодным взглядом, будто снова определял сколько правды в сказанном. Наконец, он указал на ее тарелку, и когда заговорил, его тон был почти дружеским.
– Тогда ешь. А позже, составь список своих любимых продуктов. Я запасусь ими для тебя. Ты также можешь пользоваться кухней в любое время, когда захочешь.
Снова его забота заставила ее затрепетать. Под всей этой физической и эмоциональной броней был скрыт порядочный человек, который имели дело с дерьмом.
– Значит, если я захочу сделать шоколадное печенье в два часа ночи, можно? – Не то чтобы она умела готовить, но могла научится. Для этого и существуют кулинарные книги, верно?
– Да.
– Шоколадный пирог?
– Да.
– Ананасовый пирог?
Его улыбка лишила ее дыхания.
– Только если поделишься.
– Ты любишь ананасовый пирог?
– Он мой любимый.
Однажды в женском журнале, посвященному Дню Святого Валентина, она видела на обложке ананасовый пирог в виде сердца, а внутри журнала была статья о романтике, еде и о том, как организовать идеальный вечер.
На картинке была пара, которая сидела за столиком для двоих при свечах, а торт стоял между ними.
Теперь Реган представила себя и Танатоса на той картинке – он склонился над столом, его рот в дюймах от её, а мягкий свет от свечей подчеркивает заострённые черты его лица и чувственный изгиб губ. Его голос был хриплым, когда он прошептал: – В течение следующих восьми с половиной месяцев, ты будешь моей. Каждую. Ночь.
Рука Рейган задрожала, когда она поспешно сунула вилку со спагетти в рот и постаралась выкинуть из головы возникшие образы.
Ривер ошибался. Может Танатос и хотел ее, но только из-за того, что она могла ему дать: сына и несколько месяцев, полных секса, после которых он либо убьет ее, либо выкинет за дверь.
В тайне, она испытывала чувство вины, даже подумала, что заслуживает все, что он с ней сделал. Но нет, она не станет готовить Тану ананасовый пирог. Никогда.
***
Танатос любил смотреть как Реган ест. Было что-то… приятное… наблюдать за женщиной, кормящей своего ребенка. И не важно был ли младенец в ее руках или утробе.
А вот что было неприятно, так это видеть, как у нее кажется внезапно пропал аппетит, и он заметил легкую дрожь в ее руке.
Ему наверно не следовало упрекать Реган за то, что Эгида схватила его дневального Джейкоба. Идиот. Расстраивать беременную женщину, когда она кушала, было просто глупо.
Но он вынужден признать, что был потрясен тем, что она сказала о кормлении ребенка. Некоторые беременные женщины имея твердое намерение оставить ребенка никогда не задумывались над тем какое дерьмо они ели, пили, нюхали или курили.
И все же, Реган, которая готовилась отдать ребенка, беспокоилась о его будущем режиме питания.
Раньше он был уверен, что Реган заботилась о младенце только потому, что судьба всего мира легла на его хрупкие плечи. Но чем больше Тан наблюдал, тем меньше склонялся к мысли, что она рассматривала ребенка не более чем инструмент.
– Еще? – Тан пододвинул блюдо с макаронами и сыром поближе.
– Ох, черт, нет! – Реган посмотрела на тарелку как на врага. – Я сейчас кажется лопну. – Она погладила живот. – Вообще-то я бы этого уже хотела. Хотя теперь, думаю мы должны надеяться, чтобы ребенок подождал и дал нам время схватить Мора.
У Тана так и крутилось на языке спросить:
"А что потом? Ты просто отдашь ребенка Кинану?"
Но вместо этого вспомнил, что только дал себе мысленного пинка, за то, что расстроил ее и поэтому продолжил светский разговор.
– Ты часто готовишь?
– Я не умею. – Ее длинные чёрные ресницы опустились вместе со взглядом, словно признание смутило ее. – Хотя это и не важно. У меня нет кухни.
Нет кухни?
– Где ты живешь?
– С тех пор как мне исполнилось шестнадцать, у меня была комната в штаб-квартире Эгиды. Что-то вроде квартиры-студии. Там хотя бы есть ванная, так что мне грех жаловаться.
