– А почему вы решили, что её светлость вообще хочет вам что-то поручить? – спросил осторожный Мигель. – Кажется, я ни на что подобное не намекал…
Тогда дю Шастель указал на толстую книгу, которую, в прошлый раз монах перелистывал во время разговора, якобы любуясь гравюрами, да иногда оживлённо зачитывал целые абзацы, на которые, якобы случайно, падал его взор, и которые казались ему особенно интересными.
– Не так давно герцогиня показывала мне библиотеку. Среди всяких разговоров на темы науки, музыки и поэзии, она, пару раз, спрашивала, не знаю ли я о предсказаниях Беды Достопочтенного. Тогда я не знал, но попросил у герцога дозволения взять пару томов и прочёл. Предсказания интересные, особенно одно. Оно заставило серьёзно задуматься… А вчера, из этой книги, вы цитировали мне пророчества Мерлина, и все они были на ту же тему…
– Вот как.., – отец Мигель быстро захлопнул книгу. – И вот из этого вы решили, что её светлость строит какие-то планы относительно вас? Странная логика.
– Я не знаю наверняка, но мне так показалось. Оба пророчества о спасении государства, погубленного женщиной… Королевой… Вот я и подумал – чем не Франция?… И граф Арманьякский не случайно приехал именно сюда искать поддержки. А я.., я, ради спасения Франции, готов на любые действия. И ради её светлости, даже на такие, которые кто-то может посчитать государственной изменой!
Отец Мигель, вроде бы испуганно, наклонил голову и перекрестился.
– Какие опасные вещи вы говорите, мессир, – пробормотал он, пряча радостное удовлетворение. – Но я вижу, что помыслы ваши благородны, поэтому, если хотите, сегодня же узнаю у её светлости, нет ли какого поручения для вас.
Разумеется, поручение нашлось. И очень скоро мадам Иоланда с великим удовольствием осознала, что Господь послал ей союзника, преданностью и единомыслием превосходящего всех прочих, кроме, разве что, отца Мигеля. Планы герцогини ошеломили его настолько, что, промолчав несколько минут, мессир дю Шастель не нашёл ничего лучше, как рухнуть перед герцогиней на колени и принести рыцарскую присягу на верность, по всей форме, не упустив, при этом, ни единого слова из старинного ритуала.
– Встаньте, – велела растроганная мадам Иоланда. – Я и без этой присяги верю вам, господин… Танги.
И то, что назвали его просто по имени, как равного или, как друга, превысило по ценности и дорогой шлем герцога Анжуйского, и любую другую награду, кто бы и в каком размере ее ни посулил.
Вот так и вышло, что, уже через неделю после разговора с мадам Иоландой, пока граф Арманьякский всё ещё убеждал герцога Анжуйского в необходимости немедленного возмездия подлому Бургундскому убийце, мессир дю Шастель срочно отбыл в Париж, якобы для устройства каких-то личных дел. На самом же деле, он мчался вербовать своих бывших сослуживцев, которым предстояло сплотиться вокруг принца Шарля в Пуатье и составить ядро его нового двора.
– Не беспокойтесь, ваша светлость, – заверял Танги герцогиню, – я сумею их убедить. Большинство и без меня давно считают, что у его величества нет другого сына, о котором можно было бы так же уверенно сказать, что он от короля. А другие об этом просто ещё не задумывались…
Герцогиня с легкой душой проводила своего рыцаря долгим взглядом из окна замка, и сама стала готовиться к отъезду. Наконец, в Париж засобирался возмущённый граф Арманьякский, которому удалось втолковать, что процесс против герцога Жана уже выдохся без поддержки церкви и именитого дворянства, а открытое выступление против Бургундца захлебнётся из-за вялости сторонников Орлеанского дома и разброда между ними. Зато, если в момент королевского прощения, он – граф д'Арманьяк – будет стоять рядом с троном, это значительно повысит авторитет его партии, да и Бургундцу покажет, что не так уж и просто для него все тут сложится.
Мадам Иоланде пришлось угробить уйму времени и проявить чудеса изобретательности, чтобы граф думал, будто дошёл до всего своим умом. Но, во избежание непредвиденных случайностей, было решено, что вместе с ним в Париж отправится и герцогская чета.
– Мы не имеем права оставаться в стороне, – торжественно заявил Луи Анжуйский. – Бургундец делает ставку на англичан, а те, рано или поздно, обязательно предъявят свои права на Аквитанию и на Анжу, что означает неизбежную войну…
– И несомненно, сильно нас беспокоит, – с улыбкой подхватила мадам Иоланда. – Поэтому, не беспокойтесь, граф, все наши интересы и убеждения целиком совпадают с вашими. И, как бы ни складывалась ситуация сейчас, да и потом тоже, всегда верьте, что даже в самом безнадёжном проигрыше всегда заложена крупица грядущей победы.
«И всё-таки, что за интерес у Мигеля в Домреми?».
В который уже раз герцогиня Анжуйская задавалась этим вопросом, но ответа так и не находила. Даже самого невероятного.
Может, он влюбился в эту мадам Вутон?
Нет, это смешно… Мигель – францисканец. Для него любовь – недопустимая роскошь. К тому же, он ученик отца Телло. А Любовь, которой учил слепой пророк, с телесными утехами ничего общего не имеет, так что, свидания Мигелю не требовались. И ничего похожего на влюбленность мадам Иоланда в поведении своего духовника не замечала! Все последние дни он вёл себя, как обычно.
Хотя…
Карету тряхнуло, словно кто-то невидимый захотел встряхнуть и перепутанные мысли герцогини. И на поверхность тут же всплыло одно странное воспоминание последних дней…
Это случилось, когда от дядюшки де Бар, епископа Лангрского, пришло письмо с тревожным сообщением о том, что Томас Ланкастерский герцог Кларенс намерен, в ближайшем будущем высадиться где-то в районе Контантене и идти на Блуа. Графство Пуатье находилось в опасной близости, поэтому, естественно, мадам Иоланда обеспокоилась. Велев снаряжать в дорогу гонца, она вызвала секретаря и продиктовала два письма – одно мессиру дю Шастель с требованием немедленно перевезти маленького Шарля в Париж, а другое – королю, с просьбой о приватной аудиенции.
Вечером того же дня, исповедуясь духовнику, герцогиня сказала, что в тайнах больше нет смысла, и следует, как можно скорее, добиться у его величества согласия на брак его сына с её дочерью Мари. А потом она заберёт Шарля с собой, чтобы самостоятельно воспитывать его за надёжными стенами Анжера.
Обычно Мигель никогда не возражал её светлости, особенно в том, что касалось дел света и жизни королевского двора. Но в этот раз он как-то смутился, замялся и, после удивленного вопроса мадам Иоланды: «В чём дело, Мигель?», забормотал что-то о том, что пути Господни неисповедимы, и, возможно, они где-то отклонились от его замысла… И вообще, может, не стоит пока торопиться…
Изумлению герцогини не было предела.
Она потребовала объяснений, и отец Мигель, явно перебарывая себя и запинаясь, чуть не на каждом слове, сказал, что за последние два года знаки Господней немилости видятся ему повсюду.
– Сами посудите, ваша светлость, не успели на Пизанском соборе избрать папой его сиятельство монсеньора Филаргоса, которого вы поддерживали, как через десять месяцев он умирает от непонятной болезни! Ещё через год его величество отдает полный контроль над Парижем герцогу Бургундскому, и граф Арманьякский, которого вы тоже поддерживали, вынужден со своими сторонниками осаждать Париж, словно вражескую крепость, чем полностью развязывает Бургундцу руки. Тот делает вид, что ничего другого ему не остается и обращается за помощью к англичанам. Совместными усилиями англо-бургундцы берут штурмом оплот арманьяков крепость Сен-Клу и чувствуют себя полноправными хозяевами!
– Граф сам сглупил! – перебила мадам Иоланда. – Не следовало так явно, на глазах всего двора, презирать королеву, особенно в такое время, когда его величество снова проникся к ней добрыми чувствами! Нужно было не нос воротить, а тонко и умело, как это делал герцог Жан, подыграть ей в её, якобы величии, и контроль над Парижем был сейчас в других руках… Впрочем, все поправимо. И, как только устроится брак Мари и Шарля, я обязательно этим займусь. Что же касается его святейшества монсеньора Филаргоса.., или, точнее, папы Александра Пятого, то за время своего короткого правления он успел сделать всё.., или почти всё из того, ради чего его и поддерживали. В том числе и вернуть Франции её авторитет перед Церковью, едва не подорванный этим дурацким указом о нейтралитете…
– Но я слышал, что его отравили, – заметил отец Мигель. – Говорят, будто Бальдассар Косса нарочно заманил его святейшество в Болонью, где всё было заранее подготовлено для злодейства. Будь Господь на нашей стороне, он бы никогда не допустил такого.
– А ты уверен, что правильно понимаешь деяния Господа? – Мадам Иоланда посмотрела своему духовнику в глаза. – Бальдассар Косса ныне именуется папой Иоанном Двадцать Третьим и вполне последовательно продолжает дела своего предшественника.
