– Я не святая, – пробормотала она. – Мое имя… Марго, и еду я из… Блуа.
Девочка понимающе кивнула, но взгляд ее, по-прежнему, выражал полнейшее восхищение.
– Я просто знатная дама, – зачем-то добавила герцогиня, не узнавая себя в этом глупом оправдывающемся тоне. – А Мигель… мой друг.
Она неловко замолчала, смущаясь всё больше и больше под этим детским взглядом. В его абсолютной доверчивости не было видно ни тени сомнения в том, что святая просто не хочет выдавать себя. Но, вместе с тем, девочка нисколько не удивлялась, а только радовалась явленному чуду, как будто в её жизни подобные явления были обычным делом.
Разубеждать её, почему-то показалось стыдно, и мадам Иоланда еле собралась с мыслями, чтобы сменить тему.
– Ты что-то говорила о лесных феях. Откуда ты про них знаешь?
– Так они же повсюду летают, – развела руками девочка. – И чирикают, как птички, только нежнее.
– А как ты их понимаешь?
– Я не знаю, как… Услышала однажды смешные такие голосочки… Они сказали, что вечером пойдёт дождь, и дождь пошёл. С тех пор и понимаю.
Отец Мигель многозначительно поднял брови, делая герцогине знак прислушаться, но та лишь сердито поджала губы.
– Выходит, эти феи рассказывают тебе о том, что будет? – спросила она.
Лицо девочки потухло. Улыбка испарилась мгновенно, как будто её задули, словно свечу. И сама она, нахмурив светлые бровки, горестно выдохнула:
– Да. Только я это не люблю…
– Почему?
– Они, бывает, говорят плохое – что кто-то не родится, или умрёт – и велят это передать… А я не люблю передавать такое.
– Так не передавай!
– Они тогда ругаются. Говорят, что только Бог решает, кому что надо знать…
Теперь уже мадам Иоланда сама переглянулась с Мигелем.
– Но бывает, что феи говорят и хорошее, – продолжила девочка, снова заулыбавшись. – И тогда я бываю очень рада.
– Жанна действительно предсказывает иногда, – поспешил вставить слово священник. – Вот, недавно, пришла на исповедь и говорит, что следующий, кто придёт за ней, потеряет в исповедальне кошелек. Я решил проверить, и точно – следующим оказался проезжий солдат из Туля. Он вёз жалованье для своей семьи и обронил кошелек. Если б Жанна не сказала, я бы и смотреть под ту лавку не стал. Где потом ищи-свищи этого солдата?.. Хорошо, что сразу нашлось. Рад он был – не передать, уж так благодарил…
– И как ВЫ это объясняете? – перебила герцогиня.
Священник пожал плечами.
– Она слышит какие-то голоса… Не знаю. Ничего дурного от этого пока не было… Хотя и странно, конечно, но.., – Он понизил голос, чтобы девочка не слышала. – Жанна вообще немного странная. Но очень, очень набожная! Кто знает, может за эту набожность и послан такой дар?
Девочка же, понимая, что говорят о ней и уверенно полагая, что плохого сказать нечего, решила немного помочь святому отцу.
– А ещё мне птички на плечи садятся, и все зверьки даются в руки! – сообщила она таким тоном, каким дети обычно сообщают о своих успехах.
Герцогиня внимательно посмотрела на весёлое румяное личико.
– Я тоже хочу, чтобы ты передала кое-что своим родителям.
Она сделала знак Мигелю подать ей кошелёк, достала пару монет и вложила их девочке в ладошку.
– Нужно поблагодарить, Жанна, – наставительно заметил священник.
Девочка кивнула, то ли соглашаясь со святым отцом, то ли благодаря.
– Как вас зовут? – спросила священника герцогиня.
– Отец Гийом, – поклонился тот. – Гийом Фронте.
– Я хочу, отец Гийом, чтобы вы заботились об этой девочке и учили её всему…
– Она и так лучшая христианка в приходе!
– Учили всему, что знаете сами в грамоте и вопросах богословия, – терпеливо закончила герцогиня.
Бросив кошелёк Мигелю и сняв с руки перчатку, она провела рукой по светлым волосам девочки, но как-то неловко, словно впервые в жизни прикоснулась к ребёнку.
– Вы ещё ко мне придете? – шёпотом спросила Жанна, не отрывая от лица герцогини своих широко раскрытых глаз.
У герцогини, почему-то комок подступил к горлу.
– Если ты будешь хорошей девочкой, – сдавленно проговорила она.
И вдруг бросилась к выходу, почти бегом.
– Это на ваш приход, – только и успел сказать Мигель, втолкнув кошелёк в руку отца Гийома, прежде чем броситься за своей госпожой.
Священник попятился, еле устояв на ногах от такого дара.
Но на пороге церкви монах вдруг остановился, вернулся к девочке и присел перед ней, упираясь в пол одним коленом.
– Никому не говори об этой даме, ладно? – ласково проговорил он, прикладывая палец к губам.
Ответом отцу Мигелю стал серебристый смех и вновь явленная дырка от выпавшего зуба.
Слуги, ожидавшие возле кареты, доглотав непрожёванными кусками остатки своей трапезы, еле успели вскочить на коней, чтобы сопровождать её светлость и отца Мигеля, который, запыхавшись, влезал в карету почти на ходу. Монах обещал, что в церкви герцогиня пробудет, скорей всего, достаточно долго, но прошло не более часа, как она, чуть-ли не бегом (!), вернулась, не дожидаясь пажа, сама открыла себе дверцу кареты и приказала отправляться.
Непривычная нервозность госпожи передалась, кажется, даже лошадям. Сорвавшись с места, они выкатили тяжёлый дорожный экипаж на проезжую дорогу с таким сильным креном, что едва его не повалили. Сидящих внутри хорошенько тряхнуло, а ногу отцу Мигелю ещё и придавил завалившийся короб с провизией. Причитая и постанывая, он вернул короб на место, проверил, всё ли в нём в порядке и хотел было спросить всё ли в порядке с самой герцогиней, но глянул на её лицо и не решился.
Они молчали и когда миновали Вокулёр, и на постоялом дворе при крепости, где ненадолго задержались, чтобы передохнуть, перекусить и забрать двух фрейлин герцогини и отряд анжуйских лучников. И только когда за окном кареты макушки деревьев полыхнули красным закатным пламенем, и командир отряда стал выкликать имена тех, кому следовало ехать вперёд и искать приличное для ночлега место, только тогда отец Мигель решился.
С сочувствием глянув на застывшее, как у каменного истукана лицо герцогини, он прокашлялся и спросил:
– Ваша светлость, что же вы, всё-таки, скажете?
Закаменевшее лицо едва дрогнуло.
– А что тут скажешь, Мигель?
Герцогиня смотрела за окно, как больной, не имеющий возможности двинуться. Казалось, ей тяжело даже произносить слова. Но, после долгой паузы, за время которой монах решил, что ничего уже больше не услышит, тихий голос мадам Иоланды зазвучал снова.
– Какой страшный закат, Мигель. С самого детства я чувствую непонятную тоску при этих красных закатах. Ещё в отцовском дворце, маленькой, когда видела их за окном, всегда хотела заплакать. Без отчаяния.., просто чувствовала себя так, будто что-то упускаю…
– Отец Телло всегда говорил, что красный цвет вызывает тревогу.
– Да… Телло… Он многое видел… Только теперь мне страшно.
Карету тряхнуло на ухабе, но герцогиня этого не заметила.
– Знаешь, чего мне больше всего хочется, Мигель? Мне хочется сказать, что это самая обычная крестьянская девочка, и, чтобы именно так и было на самом деле. Хочется, как и раньше, ничего о ней не знать и ничего не бояться…
– А вы боитесь, ваша светлость? – удивился Мигель. – Но чего?!
– Сама не знаю.
Герцогиня странным, почти судорожным движением вскинула руку к горлу и расстегнула две верхние пуговицы своего дорожного платья.
– У меня, Мигель какая-то паника в душе. То ли за эту девочку страшно, то ли за всех нас… То ли страшно, что уверовала против воли…. И ведь сама прекрасно понимаю, что ничего особенного не произошло – девочка, как девочка… Голоса у нас, то и дело, кто-нибудь слышит. Но… Если бы только она так не смотрела… И тоска эта, как будто что-то упускаешь…
Герцогиня пошире раздвинула ворот, оторвала, наконец, взгляд от окна, и глаза её, словно вобравшие в себя всю красноту неба, обратились на отца Мигеля.
– Скажи мне, как объяснить это чувство? Как будто вынули из тебя совесть, отчистили её ото всего ненужного, поставили перед тобой и велели смотреть ей в глаза.
– Это знак, ваша светлость.
– Знак чего?
– Вашей избранности, – печально улыбнулся Мигель. – Нельзя сотворить Чудо, не посмотрев в глаза своей совести.
– А разве сам ты того же не испытываешь? Прислушайся к себе и ответь – только честно – не дрожит ли твоя душа при осознании того, что прямо сейчас, в эту минуту, по земле ходит новый Спаситель в облике маленькой девочки? Ты готов, понимая всё это, встретиться с ней вновь в час её славы, когда каждому придется предъявить свою веру в том виде, в котором она имеется. В истинном виде, понимаешь?! То есть, говоря иначе, мы должны будем признать, что не верили в это второе пришествие, раз уж взялись творить его собственными руками! А также признать и то, что, когда Господь сам явил свое Чудо, первым порывом было его не признавать! Деревенская девчонка – все! До последней минуты я сидела и думала, как бы это не выпускать ее из глухомани Домреми, чтобы не рухнули мои грандиозные планы…
