– Рамай, ты любишь музыку? – два бездонных голубых семафора вопросительно смотрели на меня.
– Люблю! – сказал я, громко шмыгнув.
– Ну, тогда присаживайся на диван.
Диана утончёнными аристократическими движениями поставила в магнитофон кассету и, присев рядом со мной, накручивала кончик локона на палец в ожидании музыки.
По ушам резанул противный звук скрипки.
– Это Моцарт, – пояснила Диана. – Седьмая симфония. – Запрокинув светло-русую голову на спинку дивана, она прикрыла глаза.
От прослушивания Седьмой симфонии меня начало подташнивать.
– А получше кассеты у тебя нет, что ли?
– А?! Что?
Вернувшаяся «в бренный мир» девочка широко распахнула глаза:
– Что ты сказал, Рамай?
– Повеселее кассеты нет, что ли? «Скутер» или хотя бы «Мумий Тролль»…
– Кто, кто? – ещё больше открыла глаза Диана.
– Ну… сойдёт и «Исхак Хан»…
К сожалению, у них не было ни «Скутера», ни «Мумий Тролля». А кто такой «Исхак Хан», Диана и подавно не знала.
Хозяйка выключила магнитофон и со словами:
– Идём-ка, я покажу тебе кое-что интересное! – подвела меня к благоухающим на подоконнике цветам.
– Вот это – роза… – начала она объяснять, переводя взгляд с меня на цветок и обратно. – Роза – цветок любви. А в этих горшках – герань, фиалка… а вот это – кактус… Рассказать тебе легенду о кактусе?..
Нисколечко не хотелось мне слушать легенду про кактус.
– Айда в морской бой лучше поиграем, – предложил я.
– Но я не знаю такую игру!
– Ну тогда, может, в карты порежемся?
– Карты – азартная игра, в нашем доме их отродясь не было!
– Домино, шашки?..
Чтобы не слушать легенду про кактус, я готов был даже мозаику собирать. Но, что тут поделаешь, не зря же в народе говорят: «Гость – это ишак хозяина»… Пока я не смотался от Дианы, пришлось и легенду про кактус выслушать, и Седьмую Моцарта, то ли Пятую, то ли Двадцать пятую симфонию Бетховена прослушать, и ещё долго-долго простоять, вглядываясь в картину на стене, и получить начальный урок по секретам макраме.
…Когда вырвался из гостей на улицу, то впервые увидел, как прекрасен этот «бренный» мир. Не-е-ет, похоже, я больше сюда никогда не приду. Неинтересно это – дружить с Дианой. Уж лучше я к «троешнице» Насиме, что сидит за последней партой, в гости пойду. С ней хоть в морской бой можно поиграть. Во-от!
Перевод Наиля ИШМУХАМЕТОВА
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Воля Виля
Многоязыкая лира России
Воля Виля
ЮБИЛЕЙ
Виль Мустафин ушёл из жизни в прошлом году. Ещё в юности было ему указано, что проживёт он 74 года. И после не раз он пытался оспорить отпущенный свыше срок. Он не рисовался, когда говорил, что мечтает о смерти, не скрывал, что были и попытки суицида. Когда на целине в 1956 году всех студентов-практикантов Казанского университета погнали в укрытие, он не пошёл – и любовался необыкновенным по красоте зрелищем ядерного взрыва… Как он говорил, «старость даётся нам по грехам нашим – чем больше грехов, тем дольше старость». Вспоминал, как мать в последние годы ему говорила: «Виль, не живи после восьмидесяти». Сама Зюгра Сулеймановна прожила более девяноста лет, хотя многое испытала, в сталинские времена отсидела восемь лет за то, что была женой «изменника Родины».
Отца будущего поэта расстреляли за то, что был знаком с Троцким по фронтам Гражданской войны, в 20-е годы работал со Сталиным в аппарате ЦК, то есть знал то, чего к середине 30-х знать уже не полагалось. Сына и двух дочерей Салаха Атнагулова из детдомов вызволил дед Сулейман Мустафин и дал внукам свою фамилию, что уберегло их от второй волны репрессий в конце 40-х.
Вырастила Виля и его сестёр тётя Хадича Сулеймановна, ради племянников ей пришлось оставить аспирантуру и надежды создать собственную семью, с утра до ночи работать всю жизнь и умереть… за полторы недели до выхода на пенсию. Такой пример самоотдачи в любви не прошёл даром – племянники окончили школы с медалями, потом университеты и аспирантуры… Не это важно: Виль Мустафин с детства узнал, что любить человека – это отдавать, не требуя взаимности. И всегда считал, что карьера, личное благополучие не главное.
И отдавал легко. Был такой случай: однажды из Ленинграда приехали два библиофила, кто-то им рассказал, что в Казани живёт некий Мустафин, у которого большая и редкая библиотека. Но книг он не продаёт и никогда не даёт почитать – всегда дарит, если кому что понравится. Выбрали гости самые редкие раритеты и уехали довольные («славно поживились!»). А Виль Салахович потом жаловался, мол, ничего не мог с собой поделать, и смеялся, дескать, нашли дурака… Дураком он, конечно, не был. Наоборот, был слишком умён, чтобы не понимать, куда ведут хитрость, жадность, себялюбие. В могилу с собой не заберёшь…
Александр ВОРОНИН
Виль МУСТАФИН
Видение
Салаху Атнагулову – отцу моему
Изувеченный, исковерканный,
как душа моя – зверь-инвалид, –
из ночного окна, как из зеркала,
на меня мой предвестник глядит.
В лике – мраки сказаньями скулятся,
взгляд – в попытках о чём-то сказать...
За спиной его – чёрная улица,
за плечами – прародина-мать.
Не увидишь ни зги в этой темени
и не вспомнишь тут, как ни тужись,
ни его позабытого имени,
ни его позапрошлую жизнь.
Но я чувствую боль его давнюю,
но я чую поток его ген, –
что камнями истории сдавлены,
что помяты изгибами вен.
Мне б ответить ему...
Поприветствовать...
Мне б впустить его в дом и обнять...
Но рассвет начинает свирепствовать,
память крови пытаясь отнять,
понуждая и дале сиротствовать
и в беспамятстве жизнь продолжать...
Молитва
Светлой памяти отца моего
В поисках утраченной отчизны
тратились усилья и года, –
ощущеньем горькой укоризны
наседала на душу беда.
Наседала, полоня движенья,
думы и желанья полоня,
понуждая жить по принужденью,
побужденья жизни отклоня.
Неизбывный, тяжкий грех былого –
в поколеньях давних и веках –
от желанья обратиться в слово
непокорно буйствовал в стихах,
застил взор, уродуя картину
мира, отражённого в глазах,
карою своей неотвратимой
изливаясь в жалобных слезах
и молитвах… Долгими ночами
я молил у Господа: Прости
души всех усопших, и печали
многия, о Боже, отпусти
рабу Твоему…
Мотылёк
Природы вековечная давильня
Объединяла смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Разъединить два таинства ее.
Н. Заболоцкий
О, как безгрешен мотылёк,
который верит в миг рожденья,
что где-то рдеет огонёк,
зажжённый для его круженья...
Как близок час и как далёк –
того прекрасного движенья
по сцене жизни – до свершенья,
до превращенья в уголёк...
Блаженный миг самосожженья... –
Как краток он... И как высок!..
Даль далёкая
О, как пронзительна прозрачность,
осуществляющая даль, –
не помещается в сознанье,
но ощущается как дар.
И музыкальности задатки –
ничто – пред этой тишиной...
И, слава богу, нет порядка
в её планиде неземной.
И нет борьбы, а значит – злобы:
благой покой... и доброта...
Земля вдали, как детский глобус:
шарообразна и пуста...
