не находила достаточно слов, чтобы отблагодарить Бога.
Только когда закатный свет начал гаснуть, Хайди смогла продолжить путь. Теперь она бежала в гору так, что очень скоро увидела верхушки старых елей над крышей, шелестящих на ветру, а потом и саму крышу, и всю хижину, а на скамейке перед хижиной сидел дедушка и курил свою трубку. Тут Хайди припустила ещё быстрее, и не успел Дядя Альм заметить, кто это там бежит, как девочка уже бросилась к нему, выронив из рук корзинку, обняла старика и от волнения не могла ничего сказать, кроме восклицаний:
– Дед! Дед! Дед!
Дедушка тоже ничего не говорил. За долгие годы впервые глаза его снова увлажнились, и ему приходилось тереть их ладонью. Потом он расцепил руки Хайди у себя на шее, посадил её к себе на колено и мгновение разглядывал внучку.
– Так, ты вернулась, Хайди, – сказал он. – Как же так? Ничего барского я в тебе не примечаю. Они что, выгнали тебя?
– О нет, дед, – с жаром начала Хайди, – вот этому ты не верь, все они были ко мне добры, и Клара, и бабуня, и господин Сеземан. Но знаешь, дед, я уже больше не могла выдержать и дождаться, когда же я снова смогу быть дома, и иногда мне казалось, что я сейчас задохнусь, так меня душило. Но я им ничего не говорила, потому что это было бы неблагодарно. Но потом однажды утром меня позвал господин Сеземан, в самую что ни есть рань, – но я думаю, что этому посодействовал господин доктор… Однако всё, наверное, написано в письме.
С этими словами Хайди спрыгнула на землю и достала из корзины письмо и свёрток и подала их дедушке.
– Это принадлежит тебе, – сказал тот и положил свёрток рядом с собой на скамью. Потом прочитал письмо. Не говоря ни слова, сунул листок в карман. – Как ты думаешь, Хайди, не попить ли нам молока? – спросил он, беря ребёнка за руку и ведя в дом. – А деньги свои прихвати, на них можно купить целую постель и одежды на несколько лет.
– Мне не надо, дед, – заверила Хайди. – Постель у меня есть, а одежды мне Клара столько упаковала с собой, что ничего нового мне уже не понадобится.
– Возьми-возьми и положи в шкаф, когда-нибудь понадобятся.
Хайди послушалась и вприпрыжку вбежала за дедом в дом, где на радостях обскакала все уголки и поднялась по лестнице наверх – но там вдруг замерла, а потом в смущении крикнула сверху:
– О, дед, моей постели больше нет!
– Нет, так будет, – послышалось снизу. – Я же не знал, что ты вернёшься. Иди-ка пить молоко!
Хайди спустилась вниз и села на свой высокий табурет на прежнем месте, схватила свою старую чашку и принялась пить с такой жадностью, как будто ничего столь же вкусного ни разу не получала там, откуда вернулась, а когда с глубоким вздохом отставила чашку в сторону, то объявила:
– На свете нет ничего лучше нашего молока, дед.
Тут с улицы раздался пронзительный свист, и Хайди молнией метнулась за дверь. К дому приближалось целое стадо скачущих коз, а среди них Петер. Когда он увидел Хайди, то остановился как вкопанный и смотрел на неё молча, не сводя глаз.
Хайди крикнула:
– Добрый вечер, Петер! – И ринулась в гущу стада: – Лебедушка! Медведушка! Вы меня ещё помните?
И козы, должно быть, сразу узнали её по голосу, потому что принялись тереться о неё головами и блеять от радости, а Хайди всех окликала по имени, и все бежали к ней и теснились около неё, и даже робкая Снежинка боднула крупного Турка, отпихивая его в сторону, а тот от удивления перед такой наглостью растерялся и поднял вверх свою бороду, чтобы показать, что это он, а не кто-то другой.
Хайди была вне себя от радости, вновь обретя своих старых друзей. Она снова и снова тискала миниатюрную, хрупкую Снежинку и гладила порывистого Щегла, а козы от любви и нежности бодали и толкали её со всех сторон, пока она не очутилась вблизи Петера, который до сих пор так и стоял, не двигаясь с места.
– Спускайся сюда, Петер, да скажи же мне «добрый вечер»! – крикнула ему Хайди.
– Ты что, снова тут? – произнёс наконец тот в великом изумлении и подошёл, пожал руку Хайди, которую она ему уже давно протягивала, а потом спросил так, как всегда делал, возвращаясь вечером домой: – Ну что, завтра с нами?
– Нет, завтра нет, но послезавтра может быть, потому что завтра я обещала бабушке прийти.
– И правильно, что ты вернулась, – сказал Петер, и лицо его постепенно расплывалось в улыбке.
Потом он пустился в путь домой, но ему было как никогда трудно справиться с козами. Едва ему удалось – где подманивая, где грозя хворостиной – собрать их вокруг себя и Хайди пошла прочь, одной рукой обняв Лебедушку, другой Медведушку, как всё стадо развернулось и побежало за ними. Хайди пришлось зайти со своими козами в хлев и запереться там, иначе бы Петеру не удалось увести стадо.
Когда после этого девочка вернулась в хижину, она увидела, что её постель обустроена заново, высокая и душистая, потому что сено было свежее, а сверху дедушка тщательно застелил постель чистой холстиной. Хайди с наслаждением улеглась и спала в эту ночь так сладко, как не спала целый год.
Ночью дедушка раз десять поднимался по лестнице, прислушиваясь, спит ли Хайди или беспокойно ворочается, и проверял слуховое окно, через которое луна обычно светила на постель Хайди, надёжно ли оно закрыто сеном, которое он туда забил. Но Хайди спала беспробудно и не пыталась бродить во сне, поскольку её огромное, жгучее желание наконец исполнилось: она снова увидела горы и скалы в закатном огне, она услышала шум елей, она снова была дома на альме.
В воскресенье, под звон колоколов
Хайди стояла под колышущимися елями и ждала дедушку, который собирался отправиться с ней вместе: она к бабушке, а он в Деревушку за чемоданом. Девочка не могла дождаться, когда же снова увидит бабушку и услышит, как ей понравились булочки, однако и время торопить ей не хотелось, потому что она не могла наслушаться родного шелеста елей над головой и напиться аромата и сияния зелёных альпийских лугов с золотыми цветами.
Тут из хижины вышел дедушка, огляделся вокруг и удовлетворённо сказал:
– Так, теперь можем идти.
Поскольку сегодня была суббота, Дядя Альм наводил чистоту и порядок в доме, в хлеву и вокруг, и на это он отвёл всё утро, чтобы сразу после обеда они с Хайди могли пойти, и теперь всё вокруг радовало его глаз.
У хижины козопасов они расстались, и Хайди вбежала в дом. Бабушка услышала её шаги ещё издали и нежно воскликнула ей навстречу:
– Это ты, детка? Пришла?
Потом она схватила руку Хайди и крепко держала её, словно боясь, что ребёнка у неё опять отнимут. И тут уж бабушка рассказала, как ей понравились булочки и что она уж так ими налакомилась, что сегодня, пожалуй, чувствует себя намного крепче, чем обычно, а мать Петера добавила, что бабушка от беспокойства, как бы не съесть всё лакомство слишком быстро, за вчерашний и сегодняшний день съела только одну булочку, а то, если восемь дней подряд съедать по одной, она окрепнет сверх меры. Хайди внимательно выслушала Бригитту и призадумалась. Потом ей, видимо,