свой узелок, глаза её сияли от радости и благодарности.
Внизу у экипажа господин Сеземан протянул ей руку на прощание и сказал, что они с Кларой будут её вспоминать. Он пожелал ей всего хорошего, и Хайди поблагодарила его за всё добро, которое ей было здесь оказано, а под конец добавила:
– И господину доктору кланяйтесь от меня тысячу раз и передайте мою благодарность. – Ведь она очень хорошо запомнила, как вчера ночью доктор сказал ей: «Завтра всё будет хорошо». Так и случилось, и Хайди считала, что он этому поспособствовал.
Наконец ребёнка усадили в экипаж, туда же последовали корзинка, сумка с провиантом, а потом и Себастиан. Господин Сеземан ещё раз крикнул: «Счастливого пути!» – и экипаж тронулся.
Вскоре после этого Хайди уже сидела в поезде, крепко держа на коленях корзинку; она не хотела расстаться с ней ни на миг, ведь в ней лежали булочки для бабушки, их следовало беречь, и время от времени она поглядывала на них и радовалась. Всю дорогу Хайди сидела тихо, как мышка, потому что лишь теперь до её сознания по-настоящему дошло, что она едет домой к дедушке, на альм, к бабушке, к Петеру-козопасу, и тут перед глазами у неё ожили все воспоминания, одно за другим, – всё то, что ей предстояло снова увидеть. Она гадала, как там теперь всё выглядит, в голове роилось множество мыслей, и вдруг одна словно пронзила её, и Хайди испуганно спросила:
– Себастиан, а бабушка на альме точно не умерла?
– Нет-нет, – успокоил он её, – и не надейся, жива-здорова!
Потом Хайди снова погрузилась в свои мысли; лишь изредка она заглядывала в корзинку, проверяя, всё ли в порядке с булочками. После долгого молчания Хайди снова сказала:
– Себастиан, если бы совершенно точно можно было знать, что бабушка ещё жива!
– Да жива, жива! – ответил полусонный провожатый. – Куда она денется, с чего бы ей помирать.
Через некоторое время сон сморил и Хайди, и после минувшей беспокойной ночи и раннего подъёма ей так спалось, что проснулась она только оттого, что Себастиан тряс её за плечо:
– Подъём! Подъём! Сейчас выходим, прибываем в Базель!
На следующее утро снова была дорога. Хайди опять сидела, держа корзинку на коленях и ни за что не соглашаясь отдать её Себастиану, но сегодня она уже ничего не говорила и ни о чём не спрашивала, потому что ожидание с каждым часом становилось всё напряжённей. Но громогласное объявление – «Майенфельд!» – всё равно оказалось внезапным.
Она вскочила со своего места, как и Себастиан, для которого прибытие тоже стало неожиданностью.
И вот они стояли на перроне со своим чемоданом, а поезд умчался дальше, вглубь долины. Себастиан проводил его тоскливым взглядом, потому что ехать на нём, не зная забот, было куда лучше, чем теперь приступать к пешему маршу, да ещё с затяжным подъёмом в гору, да и небезопасно здесь, в этой полудикой стране, какой считал Швейцарию Себастиан. Поэтому он для начала внимательно осмотрелся, ища, у кого бы спросить дорогу на эту пресловутую «Деревушку».
Неподалёку от маленького станционного здания стояла небольшая арба с впряжённой в неё худой лошадёнкой. Широкоплечий мужчина грузил в арбу несколько больших мешков, которые прибыли этим же поездом. Себастиан подошёл к нему и спросил, каким путём будет надёжнее добраться до Деревушки.
– Тут любым путём надёжно, – коротко ответили ему.
Тогда Себастиан спросил, какой дорогой лучше идти, чтоб не сорваться в пропасть, и как бы переправить в Деревушку чемодан. Мужчина посмотрел на чемодан, прикинув на глаз его вес; потом сказал, что если он не очень тяжёлый, то он мог бы взять его к себе в арбу, поскольку сам он едет как раз в Деревушку. И так, слово за слово, они договорились, что мужчина возьмёт к себе в арбу и чемодан, и девочку, а потом от Деревушки кто-нибудь отведёт девочку на альм.
– Я могу и одна дойти, я знаю дорогу от Деревушки на альм, – сказала Хайди, которая внимательно прислушивалась к разговору.
У Себастиана камень свалился с сердца, когда он понял, что ему не придётся карабкаться в горы. Он отозвал Хайди в сторонку и передал ей тяжёлый свёрток и письмо к дедушке, объяснив ей, что свёрток – это подарок от господина Сеземана и его нужно положить в корзинку на самое дно, под булочки, и за ним нужен глаз да глаз, чтобы она его не потеряла, не то господин Сеземан сильно на неё рассердится на всю оставшуюся жизнь – это мамзельке следует хорошенько запомнить.
– Я не потеряю, – заверила Хайди и засунула свёрток вместе с письмом на самое дно корзинки.
Чемодан погрузили в арбу, и после этого Себастиан поднял Хайди вместе с её корзинкой на высокий облучок впереди воза, протянул ей руку на прощание и ещё раз напомнил тайными знаками, чтобы глаз не спускала с корзинки. Поскольку возница был рядом, Себастиан осторожничал, ведь он знал, что должен был вообще-то сам доставить ребёнка до места. Возница вспрыгнул на сиденье рядом с Хайди, и арба покатилась в сторону гор, тогда как Себастиан, радуясь своему освобождению от тяжкого восхождения в гору, направился к станционному зданию дожидаться обратного поезда.
Мужчина с арбой был пекарем из Деревушки и вёз домой мешки с мукой. Он никогда прежде не видел Хайди, но, как всякий житель Деревушки, знал о ребёнке, которого отдали Дяде Альму; помнил он и родителей Хайди, поэтому легко сообразил, что везёт ребёнка, о котором в Деревушке было столько разговоров. Его немного удивило, что ребёнок снова возвращается домой, и по дороге он завёл с Хайди разговор:
– Ты ведь та девочка, что жила у Дяди Альма, у дедушки?
– Да.
– Что, плохо тебе в городе пришлось, раз ты снова возвращаешься домой?
– Нет, мне было неплохо. Мало кому бывает так хорошо, как во Франкфурте.
– А что же ты едешь домой?
– Только потому, что мне разрешил господин Сеземан, иначе бы я не сбежала.
– Хех, а что же ты там не осталась, хоть тебе и разрешили вернуться?
– Потому что я в тысячу раз больше хочу домой к дедушке на альм, чем оставаться где угодно на свете.
– Может, передумаешь, когда поднимешься наверх, – буркнул пекарь и добавил сам себе: – Вот ведь диво, она же знает, каково там.
Тут он начал насвистывать и больше не возвращался к разговору, а Хайди смотрела по сторонам и уже начала внутренне дрожать от волнения, узнавая деревья на пути, а вдали виднелись знакомые зубцы Фалькниса; они как будто встречали её, приветствуя, словно старые добрые друзья, и Хайди кланялась им в ответ. И с каждым шагом лошади ожидание Хайди становилось всё напряжённее, и она уже подумывала, не спрыгнуть ли ей с арбы и не побежать ли со всех ног, чтобы остановиться только на самом верху. Но она осталась сидеть на облучке и не шевелилась, но всё в ней дрожало. Когда они въехали в Деревушку, колокол пробил пять часов. Моментально вокруг арбы собралась целая стайка детей и женщин, подошли и несколько соседей, потому что чемодан и ребёнок на арбе пекаря привлекли к себе внимание всех, кто жил поблизости, и каждому интересно было узнать, откуда, куда и чьи такие будут – ребёнок и чемодан.
Когда пекарь ссадил Хайди на землю, она быстро протараторила:
– Спасибо, дедушка потом заберёт чемодан, – и уже хотела убежать.
Но её удерживали со всех сторон и на все лады расспрашивали –
