Десять лет Фрэнсис Бэйр воюет с тяжелым безумием, но особенно допекает ее кучка сущих дьяволов во главе с величественной женщиной - будем называть ее Долорес, подлинным сеятелем горя и зла. Долорес окончила колледж с отличием и занимала ответственный пост в одном из учреждений среднезападной области; она потеряла рассудок десять лет назад, и настолько основательно, что рофессора-психиатры ставили ей диагнозы всех психозов, какие указаны в их руководствах, и вынуждены были придумывать все новые латинские термины для описания многообразных симптомов ее помешательства.
Долорес, женщина атлетического телосложения, могла бы смело работать цирковой акробаткой. Она выставила все фрамуги в окнах одиннадцатого корпуса и совершенно голая, с одним только полотенцем вокруг бедер, перелетала, как обезьяна, от окна к окну, к удовольствию темных, пустоголовых зрителей, наблюдавших эту картину. Она была хорошо знакома с электротехникой; с помощью искусно скрываемых инструментов она тайком снимала колпачки с выключателей и заявляла, что электропроводка никуда не годится. Долорес придерживалась особого мнения о применявшемся к ней лечении. При попытке успокоить ее электрошоком она сшибла с ног доктора и разбила электрошоковый аппарат вдребезги. Однажды она сорвала халат с надзирательницы и отняла у нее ключи, но тут же отдала все это другой надзирательнице, заявив, что та надзирательница слишком глупа и не умеет обращаться с сумасшедшими людьми. Долорес была крепко убеждена в своих правах на личную свободу, и, когда в поисках драгоценного камня нефрита, в краже которого она подозревалась, врач и надзирательницы попытались сделать интимное внутреннее исследование ее персоны, Долорес запросто отшвырнула доктора в один конец комнаты, а надзирательниц - в другой. Она вышла победительницей: обыск так и не состойся. Она отказалась носить больничное платье и, будучи хорошей швеей, сама смастерила себе шаровары и куртку из старых, списанных на ветошь больничных одеял. Она охраняла безопасность всего населения одиннадцатого корпуса; объявив, что курительная комната - это место размножения крокодилов, она загородила собой дверь в курительную и никого туда не впускала. Долорес была бесстрашна. Когда она видела приближавшуюся к ней кучку мужчин, специально вызванных, чтобы запереть ее, Долорес кричала не своим голосом: «Вот идет миссис Пилларс со своими палачами из Чикаго!» - и, когда она врывалась в их боевое построение, разыгрывалась сцена, которую стоило посмотреть.
В конце концов Долорес была переведена в закрытую заднюю палату, как совершенно безнадежная. Фрэнсис Бэйр оставалась при ней, всячески успокаивала, никогда не ругала, терпеливыми уговорами старалась отгонять ее ругала, фантазии и стойко защищала ее от нападок сумасшедших больных и ворчливых надзирательниц. Фрэнсис научилась ловко увертываться от неожиданных «боковх ударов» слева и от прямых «свингов», наносимых не чем иным, как мощными кулаками неисправимой Долорес.
И вот на сцену появился Джек Фергюсон с серпазилом и своей обаятельной улыбкой, но Долорес не желала принимать никаких лекарств. Тоогда Фрэнсис Бэйр стала подмешивать химикалии - к счастью, они были безвкусны - в каждое блюдо, подававшееся Долорес, и следила за тем, чтобы та все съедала. Вскоре Долорес успокоилась.
- Я тут совершенно ни при чем, - сказал Джек, - это все миссис Бэйр. Она девять лет подготавливала Долорес к тому, чтобы лекарства возымели действие.
- Приходя в одиннадцатый корпус, доктор Фергюсон всегда беседовал с Долорес, - рассказывала миссис Бэйр. - Было на что посмотреть, когда она в разговоре проявляла не только спокойствие, но и совершенно ясное сознание, воскресшее в ее замечательном мозгу.
Вся больница была поражена смелостью Фергюсона, когда он отпустил Долорес на сельскохозяйственные работы. У нее появлялись еще навязчивые мысли о перепланировке больницы; иногда она затыкала канализационные трубы и строила плотину на ручье. Но доктор Фергюсон только улыбался и, грозя пальцем, говорил:
- Долорес! Смотри у меня!
Теперь уж не приходилось давать ей лекарства с пищей - она сама глотала таблетки. Она сбросила самодельное фантастическое одеяние. И, наконец, она стала одна уходить из больницы три раза в неделю, чтобы помогать своей матери по хозяйству. Она самостоятельно делала все закупки для семьи.
Красивая, статная, белокурая, с умными серыми глазами, Долорес выглядит обычной служащей женщиной, какой она была до своего сумасшествия десять лет назад.
- Если бы вы встретили ее в городе, вы не могли бы ее отличить от совершенно нормальных людей, - говорит Фрэнсис Бэйр.
Недавно Долорес явилась в кабинет Фергюсона.
Доктор Фергюсон, мне предлагают работу по сбору вишни. Я лично согласилась - даете ли вы на это свое разрешение?- спросила Долорес почти робким тоном.
- Да, я даю вам разрешение!- сказал Джек.
- Это только одна из больных Фрэнсис Бэйр, - сказал Джек. - Все ее больные выплывают с самого дна на поверхность и самостоятельно устраиваются на работу. Фрзнсис Бэйр выполняет свои обязанности, как самый лучший домашний врач. Она сама дает больным лекарства и назначает их pro re hata - как того требуют обстоятельства.
Затем в живой, яркой форме - совсем не по-английски - Джек объясняет, что значит для него Фрэнсис:
- Она мои глаза, мои уши и все мои научные наблюдения. Эти наблюдения показывают, как мы изменяем поведение самых трудных, так называемых безнадежных психотиков.
До появления новых лекарств в отделении Джека было четыре запертые палаты для беспокойных больных. Теперь осталась только одна - одиннадцатый корпус. Такая палата необходима для приема неисправимых, буйствующих, опасных больных, переводимых из других палат или из других больниц, для проблемных случаев из психиатрической клиники Мичиганского университета и Института судебной психиатрии в Ионии - одержимых мыслями об убийстве, которым требуется «максимальная изоляция».
- Вы говорите, что одиннадцатый корпус мало напоминает своей обстановкой сумасшедший дом? - говорит Фрэнсис Бэйр. - Вы бы посмотрели, чем он был два года назад, тогда смогли бы по-настоящему оценить, чем он стал теперь.
В одиннадцатом корпусе висят гардины и драпри, и редко случается, чтобы больной пытался их сорвать. В одиннадцатом корпусе имеется радиола, и больные танцуют под ее музыку - не прежнюю дикую пляску; есть телевизор, осаждаемый больными, которые, не отрываясь, смотрят и слушают. Есть пианино, и есть больные, которые неплохо на нем играют. Есть книги, которые никто не бросает в чужие головы, а читают. Получаются популярные журналы, и никто их больше не использует для затыкания водопроводных труб.
- Как вам удается все это сохранять? - спросил я Фрэнсис Бэйр. - Ведь поступают же к вам хулиганы, разрушители, остервенелые...
- Да, - сказала Фрэнсис, - но теперь, когда у нас есть новые лекарства, они недолго остаются в таком состоянии.
Френсис, казалось, была огорчена, что в своем восхищении сестрами-надзирательницами я забываю о докторе Фергюсоне. В конце заметки с описанием ее работы Фрэнсис пишет:
«Если бы все работающие с душевнобольными придерживались философии доктора Фергюсона, а именно: «По милости провидения я вошел сюда добровольно и без помощи ключей», - они лучше могли бы помочь тем, кто так отчаянно нуждается в помощи».
Долорес вполне согласна с Фрэнсис Бэйр. Долорес внимательно рассматривает меня своими недавно ожившими серыми глазами и хочет дать мне небольшой отзыв о Джеке с точки зрения пациентки.
- Не забывайте, что доктора Фергюсона обожают в этой больнице.
- Нет, нет, я этого не забуду, не беспокойтесь, милая Долорес.
- Случалось ли вам задумываться над тем, каким образом пожелать тяжелобольному «веселого рождества»? - спрашивает меня старшая надзирательница Донна Пилларс. - Как можно это сделать без того, чтобы не вызвать у больного ассоциации с действительно веселым рождественским праздником прошлых лет? Как это сделать, чтобы больной не заплакал?
- Если вам не приходилось поздравлять с веселым рождеством безнадежного душевнобольного, - продолжает поучать меня Донна, - то попробуйте представить самого себя запертым в нашей больнице в продолжение долгих лет, оторванным от семьи и друзей. Один за другим перестают они писать вам. Открыток становится все меньше и меньше. И наконец вы совсем забыты, между тем как Другие весело справляют праздник. Веселое рождество означает для вас только новую волну тоски о пропавшей жизни.
Остро болея душой за своих заброшенных пациенток, любвеобильная Донна Пилларс сгущает краски.
- Бывает и похуже, - продолжает она. - Предположим, что вы параноик. Родные и друзья присылают вам к празднику пакет с подарками и продуктами. Болезнь внушает вам подозрение, что передачу прислали вовсе не родные. Здесь, несомненно, ловушка. Скорее всего, эти продукты отравлены...
