Сможет ли он сохранить нормальную психику, которую чудом обрел в запертой палате пять лет назад?
Обратите внимание, что я говорю «обрел», а не «восстановил». До его последней прогулки в буйную палату Джек сам признавал, что начиная с мальчишеских лет он никогда не был психически здоровым. В нем всегда жил дикий зверь честолюбия, затаенное большое «Я», которое нашептывало ему мечты о будущем величии.
Что касается Мэри, она была вполне уверена, что бывший Джек, параноик, исчез навсегда. Посмотрите, как скромно он оценивает свою роль в открытии практического лечения для душевнобольных. Он отдает дань уважения химикам, снабдившим его новыми лекарственными средствами; он прославляет сестер-надзирательниц за их нежную, любовную заботу о больных. Поведение самого Джека полностью оправдывает мнение Мэри.
- Всякий раз, как я сдаю свою научную статью, меня мучает совесть. Ведь, по сути говоря, б заголовке должны стоять имена химиков и надзирательниц, а не мое имя, - говорит Джек.
И все же весь этот год я недосыпал по ночам, размышляя о том, когда же Джек - столь уверенный в себе и невозмутимый, как лунатик, - когда он наконец сдаст позиции и падет ниц. Но он крепко держался, и все мои опасения оказывались пустыми. Вы помните, как глупо я волновался, приняв равнодушие Джека к своим коллегам, не заинтересованным в лечении запущенных шизохроников, за высокомерие. Я беспокоился также о том, что Джек так одинок в своей работе, - ведь только Мэри, надзирательницы и больные радуют его бедное сердце.
Не глупо ли с моей стороны желать, чтобы Джек перестал быть одиноким «отщепенцем»? А как же было с Робертом Кохом, который выследил сибиреязвенного убийцу у себя на кухне? А Фредерик Бантинг, который открыл инсулин в своей душной мансарде, невзирая на усмешки профессоров? А Джордж Майнот, открывший противоядие против смертельной болезни - злокачественной анемии - в своей частной практике, а не в Гарварде? Кем же были эти ученые-оригиналы, как не отщепенцами, до того момента, пока Нобелевская премия или другая подобная безделушка не увенчивали их оригинальность?
Пожалуй, для творцов работать в одиночку - это только преимущество. Но появились другие минные ловушки на пути Джека Фергюсона, борца с безумием. Он добился ошеломляющего успеха в лечении безнадежных, хронических, запущенных случаев шизофрении. Не испортит ли это Джека? Я видел его сияющее круглое лицо и весело сверкающие карие глаза рядом с газетным заголовком, прославлявшим доктора из Траверз-Сити, который лечит безнадежное безумие химикалиями плюс любовь. Не обольстился ли Джек собственной рекламой? Не закружится ли его голова? Не возомнит ли он себя великим ученым и не затеет ли борьбу с еще более разрушительной, более загадочной и непобедимой формой безумия, чем шизофрения. Не воображает ли Джек, что его формула «любовь плюс химикалии» окажется столь же целительной при умственном расстройстве у стариков, которое неизбежно, как сама смерть? Это - заключительное слабоумие, наступающее в ту пору жизни, которая является такой жуткой противоположностью юности; это уже не жизнь, а жалкое прозябание, которое доктора называют одряхлением.
Фергюсону, конечно, лучше знать, стоит ли ввязываться в борьбу со старческим слабоумием. Ему ведь известно, что новые лекарства оживляют молодых шизофреников гораздо быстрее и что нежная, любовная забота приводит их к восстановлению психики гораздо успешнее, чем пожилых шизофреников. Джек, конечно, это знает. Он все это признает, и тем не менее глаза его загораются под стеклами очков, как бы спрашивая: ну, и что из этого следует?
- Я самым серьезным образом спрашиваю, - говорит Джек, - что можем мы сделать для бабушки и дедушки и для бедной старенькой тетки Мэри?
Такова его манера так формулировать проблему умственного расстройства у стариков. Джек не тратит времени на грустные размышления о том, что антибиотики, побеждая пневмонию, являются друзьями старости, или о том, что эти замечательные снадобья спасают стариков не для здоровой и мудрой жизни, а для печального прозябания в сумасшедших домах. Доктор Остин Смит, блестящий и дальновидный редактор журнала Американской медицинской ассоциации, так резюмирует этот вопрос. Люди стали теперь здоровее и живут лучше и дольше - живут так долго, говорит Остин, «что перед обществом встает необходимость разрешения новой социально-медицинской проблемы».
Согласно статистике, эта «проблема» охватывает сотни тысяч слабоумных стариков, представляющих тяжелое бремя как внутри психиатрических больниц, так и вне их. - человеческой точки зрения каждый из этих стариков является объектом жестокого благодеяния со стороны современной медицины, которая сделала их долгожителями, но не смогла дать им настоящей жизни и здоровья. Для бедных стариков медицинская наука - это сплошное издевательство. Она спасает их от смерти, причиняемой микробами, и обрекает на прогрессирующее слабоумие. Доктор Остин Смит заглядывает в будущее и предостерегает нас: «По мере того как современная медицина все больше и больше удлиняет наш век, число людей, обреченных на старческое слабоумие, будет расти астрономически».
- Что ж нам делать с дедушкой и бабушкой и старенькой теткой Мэри? - спрашивает Джек.
Что тут можно сделать? Мы можем настроить побольше просторных кирпичных бараков, собрать туда зажившихся стариков и постараться забыть о них.
Доктор Уолтер Л. Брюич приводит цифры роста этой печальной армии. Число стариков, поступивших в психиатрические больницы в 1920 году, составляло 5 процентов; 11 процентов в 1930 году; эта цифра выросла до 21 процента в 1940 году; а в 1950 году было уже около 38 процентов поступлений с диагнозом «старческий психоз» или «психоз на почве артериосклероза» (предполагаемая причина старческого слабоумия).
Такова статистика, но за нею живые люди. В сотнях тысяч домов от одного побережья и до другого живут старые мужчины и старые женщины. Иногда у них проясняется сознание, но потом снова становится смутным и туманным. В моменты просветления их охватывает страх. Они спрашивают своих сыновей и дочерей: «Ты не собираешься меня куда-нибудь отправить?»
- Много ли стариков, страдающих старческим слабоумием, в Траверз-Сити?- спросил я Джека. - Действительно ли их число растет, как утверждает Брюич?
- Да, растет и даже больше, чем у него, - сказал Джек. - В настоящее время мы содержим свыше 40 процентов таких больных, и число их растет скачкообразно. Дело обстоит так, - объясняет Джек. - Бедных стариков направляют к нам семьи, где их поведение становится нетерпимым. Поступают они также из частных лечебниц. Иногда их присылают районные богадельни, которые не могут справиться с их плохим поведением.
Это может превратиться, если уже не превратилось, в первостепенную медицинскую проблему национального масштаба.
Джек Фергюсон готов вывернуться наизнанку, чтобы как-нибудь задержать процесс умственного распада у стариков Но как он смеет даже подумать об этом? Что может более неизбежным, чем старость? Что может быть быть более необратимым, чем старческое слабоумие? И что может быть более неисправимым, чем рассудок дементного старика, если вспомнить, что слово «дементный» означает полное отсутствие рассудка?
Как можно восстановить то, что уже не существует?
- Каким же я был тупицей!- говорит Джек, вспоминая первоначальные свои представления о возможности помочь несчастным старикам. - Более четырех лет я искал общий лечебный фактор для всех видов безумия...
Он продолжает искать ошибку, вкравшуюся в его рассуждения. Почему он отделил старческое слабоумие от шизофрении и других функциональных психозов? Зачем он обманывал себя, считая, что у стариков какая-то особая форма безумия? Для этого были, конечно, некоторые основания: когда патологоанатомы исследуют мозг умерших сумасшедших стариков, то у многих из них они находят признаки перерождения. Артериосклероз. Совершенно правильно. Старческий возраст. Неизбежно. Но когда те же патологоанатомы осматривают мозг у других умерших стариков, с теми же симптомами психической болезни, они не находят в них ничего. Никакого перерождения...
Джек не переставал обдумывать эту тайну старческого слабоумия в. длинные бессонные ночи, а бессонных ночей у него было достаточно. Надо, конечно, признать, что при старческом слабоумии симптомы несколько отличаются от других видов безумия. У бедных стариков наблюдается преимущественно спутанность сознания. Они не знают, где находятся, и часто не разбираются в категориях времени: сегодня ли, вчера, завтра или десять лет назад. Они могут живо вспомнить то, что произошло пятьдесят лет назад, и совершенно забыть то, что случилось сегодня, в Десять часов утра.
