Вернемся, однако, к захвату Иерусалима. Несомненным успехом римлян было взятие огромного по размерам главного иудейского храма. Руководство римскими войсками раздумывало, сжечь ли этот символ власти иудеев, или оставить. Одни утверждали, что нельзя оставить даже развалин, ибо иудеи никогда не успокоятся, и восстание будет тлеть до бесконечности, пока хоть что-то останется от их культового храма. Другие склонялись к тому, чтобы храм сохранить, если его защитники согласятся добровольно его покинуть, если же будут упорно сопротивляться, поджечь здание, приписав ответственность за это защитникам храма. А раз те поступили безбожно, значит, сами вынудили римлян пойти на крайнюю меру. Сам Тит не соглашался уничтожать такую великолепную постройку, во всяком случае, так утверждает Иосиф Флавий. Другой историк, правда, более позднего периода — но, может, он располагал и более полными сведениями? — утверждает обратное: именно Тит стремился стереть храм с лица земли, будучи уверен, что только этим можно окончательно сломить дух сопротивления иудеев.
Считается, что спор разрешил случай. Во время боев во внутреннем дворе храма кто-то из легионеров швырнул горящий факел в одно из окон храма. Факел упал на сразу воспламенившийся огромный занавес. Ввысь взвились высокие языки огня. Тит отдыхал в шатре, когда ему доложили о пожаре. Он сразу же бросился к месту пожара, якобы пытаясь спасти здание от огня. Напрасно. Уже римляне заполонили весь внутренний двор, в ярости сея смерть направо и налево. Здесь собрались в основном женщины и дети, считая этот двор самым безопасным местом. Множество женщин и детей были безжалостно убиты. Солдаты ворвались в храм, и здесь уже горы трупов громоздились вокруг главного алтаря, а кровь рекой лилась по ступеням наружу. В храме люди пытались укрыться еще и потому, что какой-то пророк-самозванец на улицах Иерусалима призывал его жителей укрыться именно в храме, ибо там Господь спасет их чудесным способом.
Римские солдаты не знали жалости, они думали лишь о сказочных сокровищах, — которые евреи, по слухам, веками укрывали в храме, — и торопились их разыскать, пока их же собственные офицеры не успели обнаружить драгоценности. Они даже поддерживали и раздували огонь в храме, чтобы незаметно присвоить себе больше трофеев. Кто-то из солдат подложил факелы у входа, от чего загорелся грандиозный занавес, свисающий огромными складками тут же, за торжественными вратами.
Так сгорел храм, но это не означало еще конца боев. Повстанцы отчаянно сражались в Верхнем городе, который удалось захватить лишь через несколько дней. И опять предоставим слово человеку, видевшему происходящее собственными глазами. Иосиф Флавий пишет:
Римляне захватили стены города, водрузили на них свои значки и знамена и под грохот аплодисментов и радостных возгласов оглушительно запели песнь победы. Потом, соскочив со стен и обнажив мечи, ринулись по улицам, убивая всех встречных. Врывались в дома и, разгромив их, тоже поджигали, заперев в них жителей. Грабили и рушили все вокруг, но случалось, ворвавшись в дом, обнаруживали его обитателей умершими от голода.
И все же убивать старались главным образом старцев и младенцев, уводя в плен тех, кто молод и силен.
К тому же надо было набрать достаточное количество наиболее представительных с виду пленников, которые могли бы украсить триумфальное шествие в Риме победителей; отобрать и таких, которые пойдут на расправу диким зверям и смогут сражаться с гладиаторами. Но когда стали подсчитывать и распределять пленников, выяснилось, что одиннадцать тысяч из них скончались от голода. Флавий поясняет:
Отчасти потому, что стража из ненависти не кормила их, а частью оттого, что они сами отказывались от пищи. В действительности и в самом деле не хватало пропитания для такой массы людей, ибо в этой войне было взято в плен 97 тысяч человек.
Через несколько месяцев Тит вернулся в Италию и в июне 71 года вместе с отцом совершил триумфальный въезд в Рим. Это торжественное событие уже было описано в нашей книге. Памятью же о взятии Иерусалима на долгие века осталась знаменитая Триумфальная арка Тита, которая и в наши дни возвышается на Форуме. Это — самые старые из сохранившихся в Риме триумфальных императорских ворот. Воздвиг их брат Тита, Домициан, уже после кончины Тита, в 81 году. Надпись на арке гласит: «Сенат и римляне Божественному Титу, сыну Божественного Веспасиана, Веспасиану Августу». На барельефах монумента все еще движется торжественное шествие, и победоносные легионеры гордо возносят огромные мраморные и бронзовые канделябры из семи светильников из иерусалимского храма.
Вот так имя Тита навсегда слилось с одним из самых трагических событий в истории еврейского народа. Однако, размышляя о тех прискорбных фактах, столь отдаленных от нас по времени и столь близких по последствиям, внимательно рассматривая арку с ее гордыми барельефами, трудно удержаться от такого соображения: огромная империя, возведенная трудом рабов бесчисленных народов, охраняемая могучими армиями легионеров, кичащаяся пышными памятниками своих побед, рухнула и превратилась в пыль, встретила политическое небытие, а маленький народ, побежденный ею и обреченный на гибель, все еще живет. И такое часто повторялось в истории человечества. Где сегодня могущественные ассирийцы? Куда подевались фараоны, властители мира? Где персидские цари царей? Похоже, история учит нас: то, что велико и могуче, рухнет и рассыплется в пыль, а скромное же и презираемое таит в себе невероятную стойкость, но при одном условии — если сохранит память о своем прошлом.
ОБОЖАЕМЫЙ ГОСУДАРЬВеспасиан не скрывал, напротив, всячески давал понять, что своим наследником считает Тита. Последний и был объявлен императором. Никто этому не удивлялся. Еще при жизни отца покоритель Иерусалима получил звание народного трибуна, неоднократно вместе с отцом исполнял должность консула и даже был объявлен префектом преторианцев. Он имел право отвечать на письма от имени отца, произносить речи в сенате, составлять и рассылать указы. Словом, был вторым человеком в государстве. Неудивительно поэтому, что следили за каждым его шагом и поступком, старались выявить его взгляды, предугадать желания. И нельзя сказать, что выводы всегда делались положительные. Наоборот, в Тите обнаруживалось множество недостатков. Он был подозрительным, несдержанным, излишне суровым, любил доносчиков, не задумываясь проливал человеческую кровь, если требовалось, скажем, в зародыше уничтожить политический заговор. Он любил роскошь, ночные пиры и оргии, был корыстолюбив.
К тому же еще в 75 году в Рим прибыла Береника с любимым братом Агриппой. Их приняли со всеми возможными почестями. Агриппе постановлением сената вручили символы должности претора, а в распоряжение Береники были отданы покои во дворце на Палатине, благодаря чему она могла без помех встречаться с Титом, тем более что Веспасиан большую часть времени проводил в Саллюстианских садах, на склонах Пинциева холма. Благодаря этому после четырех лет разлуки Тит и Береника могли вновь предаться страсти, вспыхнувшей в кровавые дни войны в Палестине. Поговаривали, что они ведут себя как законные супруги, и Тит уже сделал предложение, во всяком случае, Береника держала себя как законная супруга императора — гордо и достойно. По крайней мере, так считала она, а вот римляне, ее будущие подданные, наоборот, были недовольны поведением Береники, называя его высокомерным и дерзким.
Тут уже говорилось, что нам неизвестно, как выглядела Береника, какого цвета были ее глаза и волосы. История сохранила лишь один факт, относящийся к этой женщине: она носила перстень с чудесным алмазом, дар Агриппы. Этот драгоценный камень вызывал зависть многих знатных римлянок. О нем помнил даже представитель последующего поколения, поэт и сатирик Ювенал. Он так описывал подарки, которые делал любящий муж капризной жене:
Приносят ей громадные хрустальные вазы. Потом сосуды для воскурений, тоже огромные. Наконец знаменитый алмаз, цены необыкновенной, поскольку его носила на пальце сама Береника. Царь Агриппа даровал некогда его ей, своей бесстыжей сестре, а было это там, где короли позволяют себе босиком отмечать субботы, а снисходительность исстари дозволяет свиньям доживать до преклонного возраста.
Так что этот алмаз — единственный конкретный предмет, за который может зацепиться наше воображение. Точнее — сверкание его граней под лучами заходящего солнца на пальце царицы, когда она, стоя под высоким темно-зеленым кипарисом в Палатинском саду, любуется Римом, простирающимся у ее ног.
И все-таки ей пришлось покинуть город. Возможно, это произошло под воздействием общественного мнения, а скорее всего, по повелению самого Веспасиана. Однако когда 24 июня 79 года император скончался и власть перешла к Титу, она с торжеством вернулась. И тут ее ожидало горькое разочарование. Новый цезарь приказал ей покинуть Рим. Сделал он это, как утверждали древние, неохотно, вопреки ее и своему желанию. По латыни это звучало коротко и четко: invitus invitam. Что же заставило его так поступить? Можно, разумеется, бестактно напомнить об уже упоминавшемся ее немолодом возрасте: Беренике уже за пятьдесят, а Тит значительно моложе. Но скорее всего, дело серьезнее и причина не столь оскорбительная для Тита. Просто, став императором, он стал другим человеком. Теперь, будучи цезарем, он уже не имел права выдвигать на первое место собственные желания, не смел удовлетворять свои личные стремления, не мог поступать, как ему вздумается. Приходилось считаться с интересами государства и общественным мнением. Возможно, эти слова звучат как надоевшее клише, но в данном случае так оно, скорее всего, и было. Удивив и даже поразив современников, цезарь теперь вел себя образцово как в общественной, так и в личной жизни.
