Матео передал мне просьбу Олли Нордстерна. Репортер звонил каждый день, срочно желая со мной поговорить. Я оставалась непреклонной.
У Матео были хорошие новости о Молли Каррауэй. Ее выписали из больницы, и она возвращалась вместе с отцом в Миннесоту. Ожидалось, что женщина полностью выздоровеет.
Были и плохие известия. Сеньора Ч’и’п умерла во сне в ночь на пятницу. Бабушке из Чупан-Я был шестьдесят один год.
– Знаешь, что я думаю? – необычно напряженно спросил Матео.
– Что?
– Старушка держалась на этом свете, чтобы увидеть достойные похороны своих детей.
Я согласилась.
Закончив разговор, я почувствовала, как по щекам стекает теплая влага.
«Vaya con Dios, Señora Chi’i’p».
Стерла ладонью слезу.
Мы закончим начатое.
Когда я в понедельник пришла в лабораторию, кости туловища все еще отмокали. Утреннее совещание оказалось удивительно коротким – за выходные случилось лишь три происшествия: кого-то зарезали в Лавале, авария трактора возле Сент-Атанаса, самоубийство в Вердене.
Едва я положила на рабочий стол мумифицированную голову, в окно постучали. Из коридора мне улыбался Райан.
Я показала на голову и махнула рукой.
Детектив снова постучал. Я сделала вид, что не слышу.
Он постучал в третий раз, сильнее. А когда я подняла взгляд, прижал к стеклу свое служебное удостоверение.
Закатив глаза, я встала и впустила его.
– Тебе уже лучше?
– Чувствую себя прекрасно.
Райан поглядел на стол:
– Господи, что с ним случилось?
Голова действительно выглядела весьма причудливо: примерно шести дюймов в диаметре, с длинными темными волосами и сморщенной коричневой кожей. Чертами напоминала летучую мышь, имитирующую человеческое лицо. Из губ торчали булавки, а сквозь дыру в языке тянулась потрепанная веревка.
Повернув увеличительное стекло к Райану, я провела им поверх носа, щек и скул.
– Что-нибудь замечаешь?
– Крошечные порезы.
– Кожу оттягивали, чтобы удалить мышцы. Щеки, вероятно, набиты какой-то тканью.
Я повернула голову.
– Основание черепа повредили, чтобы извлечь мозг.
– Так что же это такое, черт побери?
– Перуанский трофейный череп.
Райан посмотрел на меня так, словно я сказала, что это ребенок-инопланетянин.
– Большая их часть была изготовлена на южном побережье между первым и шестым веками нашей эры.
– Сморщенная голова?
– Да, Райан. Сморщенная голова.
– Как она попала из Перу в Канаду?
– Коллекционеры обожают подобные вещи.
– Это законно?
– В Штатах незаконно с девяносто седьмого года. Насчет Канады не уверена.
– Раньше видела такое?
– Несколько подделок. Настоящую – никогда.
– Эта настоящая?
– На мой взгляд – да. И, судя по сколам на зубах, малыш немало пожил на этом свете.
Я положила трофейный череп на стол.
– Подлинность пусть устанавливают археологи. Чего ты хотел?
Райан продолжал разглядывать голову.
– Хотел узнать, что ты думаешь насчет того туловища.
Он дотронулся до волос, провел пальцами по щеке.
– Кто-нибудь из семидесятилетних пропадал вверх по течению?
– Гм?
Он поднял взгляд, вытирая ладонь о джинсы.
– Я пока провела лишь предварительный осмотр, но этот парень, похоже, проплыл немало миль.
– Но вряд ли это Клеман?
– Вряд ли.
Я взяла циркуль. Райан уходить не собирался.
– Что-нибудь еще?
– Галиано просил, чтобы я побеседовал по душам с непослушной Шанталь. И предположил, что ты тоже не против поучаствовать.
Поучаствовать? Я вновь почувствовала нарастающую злость.
Райан показал на череп:
– А почему во лбу дырка?
– Для веревки.
– Не хотелось бы, чтобы такое случилось со мной… – Он поморщился. – Похоже, к твоему делу с отстойником Спектеры никакого отношения не имеют. Собственно, после того, как Гутьереса взяли за шкирку, теория о серийном убийце, пожалуй, рассыпается в прах. Но Галиано решил, что поговорить с маленькой принцессой все же не помешает.
– Галиано снова звонил? – холодно спросила я.
– Сегодня утром.
– Гутьерес сознался?
– Пока нет, но Бэт убежден, что он сдастся.
– Рада, что он держит тебя в курсе.
– Я здесь, он там. Занимаюсь допросом из профессиональной любезности.
– У тебя это хорошо получается.
– Угу.
– Боже, благослови мужскую силу.
– Ты ученый, Бреннан. Изучаешь кости. Я полицейский. Допрашиваю людей.
Я хотела что-то сказать, но у Райана пискнул пейджер. Сняв его с пояса, он прочитал сообщение.
– Мне нужно идти. Послушай, можешь не встречаться с Шанталь. Просто Галиано подумал, что тебе это могло быть интересно.
– Когда состоится встреча?
– Я должен вернуться из Драммондвиля к шести.
Я пожала плечами:
– Обычно в это время я смотрю шопинг-канал.
– У тебя что, ПМС[65], Бреннан?
– Что?
Он шутливо заслонился руками:
– Заеду примерно без четверти шесть.
– Мое сердце колотится от предвкушения.
– И еще, Бреннан… – Райан ткнул большим пальцем в сторону стола. – Наш перуанский друг намекает – порой стоит остановиться, пока голова на плечах.
Оставшуюся часть дня я провела в обществе «нашего перуанского друга». Рентген подтвердил, что череп человеческий, а не собачий или птичий, какие обычно использовали для подделок. Я сделала фотографии, написала отчет, а потом связалась с главой отдела антропологии Университета Макгилла, который пообещал найти соответствующего специалиста.
В два часа зашел Робер Ганье и сказал, что данные уже почти готовы. Скорость его работы над кошачьей шерстью потрясла меня не меньше, чем работа Сюзанны над моделью черепа. Полицейским приходилось неделями ждать результатов анализа ДНК.
Реакция Ганье ничем не отличалась от реакции Сюзанны. Необычная задача его заинтриговала, и он ушел в процесс с головой.
В три я поехала в Сент-Юбер.
В половине пятого возвращалась домой. Рядом, на сиденье, лежала коробка с копией черепа из «Параисо». Теперь можно было заняться сопоставлением черт лица.
Движение было плотным, и я продвигалась вперед рывками, то сжимая ручку переключения передач, то постукивая пальцами по рулю. Постепенно рывки становились все короче, а на мосту Виктория прекратились вообще. Я сидела как прикованная в четырехполосной пробке.
Я уже десять минут стояла на месте, когда зазвонил мобильный. Я взяла трубку, радуясь хоть какой-то возможности отвлечься.
Звонила Кэти.
– Привет, мам.
– Привет, милая. Ты где?
– В Шарлотте. Учеба в этом году наконец-то закончилась.
– Не поздновато ли?
– Нужно было доделать проект.
Кэти училась на пятом курсе Университета Вирджинии. Моя дочь – умная, сообразительная и привлекательная блондинка – покамест точно не знала, что может предложить ей жизнь. Девочке еще предстояло разработать стратегию на будущее.
Впрочем, чего, собственно, жизнь не могла ей предложить? В этом я соглашалась с бывшим мужем.
– Что ты исследовала? – спросила я, переключая передачу и продвигаясь вперед на семнадцать дюймов.
– Воздействие сырной пасты «Чиз-Виз» на память крыс.
Кэти специализировалась по психологии.
– И как?
– Им нравится.
– Перешла на следующий семестр?
– Угу.
– Финишная прямая?
Мы с Питом финансировали дочери двенадцать семестров, чтобы дать ей возможность познать смысл жизни.
– Угу.
– Ты у отца?
– Не-а. У тебя.
– Вот как?
Обычно Кэти предпочитала дом своего детства моему маленькому таунхаусу.
– Со мной Бойд. Надеюсь, ты не против.
– Нет, конечно. Где Верди? – Я скакнула вперед на два ярда.
– У меня на коленях. Твой кот не очень любит Бойда.
– Да.
– Все время ходит взъерошенный.
– Отца нет в городе?
– Угу, но завтра они возвращаются.
Они?
– Ой…
– Ничего страшного.
– У него новая подружка.
– Неплохо.
– Думаю, размер ее лифчика превосходит ее интеллект.
– С этим ничего не поделаешь.
– И она не любит собак.
– А вот с этим кое-что поделать можно.
– Ты где?
– В Монреале.
– В машине?
– Мчусь со скоростью света.
Я тащилась двенадцать миль в час.
– Чем занимаешься?
Я рассказала.
– Почему бы не воспользоваться настоящим черепом?
Я поведала про Диаса, Лукаса и похищенный скелет.
– У нас был преподаватель социологии по фамилии Лукас. Ричард Лукас.
– Этого зовут Гектор.
Едва замолчав, я сразу поняла, что сейчас будет.
– «Гектор-Протектор во всем был зеленом, Гектор-Протектор предстал перед троном…» – процитировала Кэти детскую песенку, которую обожала в четыре года.
– Гектор-Прозектор висит, потрошенный, – вставила я.
– Нет, не пойдет.
– Это первый черновик.
– Второго лучше не надо. Поэзия не должна страдать из-за того, что ты чем-то недовольна.
– Гектор-Протектор – все же не Кольридж.
