Так, больной, — голос Лисы скрежетнул металлом. — Ну-ка, покажи мне, где у тебя сердце находится? Уверен, что прямо здесь? Вот видишь, как сразу засомневался, а то в сердце его… Рядом прошло, крови много потерял. В себя никак не придет, но жить будет, это мальчишки мои гарантировали. Правда, валяться придется очень долго.
— Ну и хорошо. — Енот облегченно вздохнул. — Ты мне что-то дашь из лекарств, а то меня ждет Инженер?
— Дам. Вот держи, выпей два драже прямо сейчас и два через три часа. Голова не болит?
— Нет, спасибо за укол. Помог сразу и до сих пор все нормально.
— Замечательно. Ухо-то все равно разболится, Да и голова к вечеру даст о себе знать. На вот, еще одну штуку, выпьешь если что. Не поможет, так придешь, укол поставлю. Терпеть не нужно, не маленькие дети, чтобы выпендриваться. Ночевать явишься сюда, осмотрю тебя перед сном и повязку поменяю, не забудь. Давай иди, раз надо, а я с больным вот посижу, а то он и удрать может к своим.
— Как удрать?! — Енот удивленно вытаращился на забинтованную голову Ферзя, сверкавшую хитрыми глазами в щелку между белыми полосами. — Он же раненый…
— Привыкать, что ль, пацан? — Чистильщик неожиданно весело подмигнул ему. — Да ты давай иди, иди. И это, назад если вдруг соберешься, так топай погромче и покашляй, прежде чем зайти. Да, милая?
— Кгхм… — поперхнулся Енот, схватил в охапку собственную одежду и обувь, которую кто-то положил на тумбочку, и, насколько мог быстро, вылетел из палатки. Сзади заливисто хохотала Лиса и, гулко покашливая, смеялся Ферзь. Сегодняшний день выдался серьезным на различного рода загадки и неожиданности. Как может вести себя так человек, которого вчера привезли в лагерь чуть ли не полумертвым?!!
Хан терпеливо лежал на прогревшейся траве. Увидев парня, он неторопливо встал, вильнул обрубком хвоста и подошел к нему.
— Ну и как тут себя вести, друг? — Енот погладил умницу пса по лобастой голове. — Пошли к Инженеру, что еще делать-то остается, раз болеть не дают.
Пес вывалил язык и, засопев, направился в сторону «крузера» ученых. Енот пошел следом за ним, начиная ощущать, что уже проголодался. Это было очень хорошо — значит, со здоровьем уже все в порядке. Но до обеда было еще не скоро, и потому пришлось на время забыть о собственном, недовольно урчащем, животе.
— О, вот и наш герой. — Файри, ковырявшаяся в чем-то не очень аппетитном на вид и одетая не в пример прошлому разу очень скромно (рабочая роба ученых и фартук), радостно помахала ему рукой, когда Фрост, открывший на стук, впустил стражника… нет, уже чистильщика, внутрь. — С боевым крещением, орел. Кувалда сказал, что ты был просто молодцом.
— Это точно. — Енот чуть замялся. — А где переодеться можно?
— Да ладно тебе, — женщина оглядела его с ног до головы, — так ты выглядишь более героическим и боевитым парнем, сразу видно, что только из лазарета. В самый раз охмурять юных и неопытных девушек. Да ладно тебе, шучу я.
— Вон там, у Гана. — Фрост, как обычно, нахмуренный и неразговорчивый, ткнул пальцем в сторону помещения оружейника. — Тебе все равно к нему сначала.
— Спасибо. — Енот пошел в сторону закрытого люка, прячущегося в стене, нажал на кнопку вызова.
— Енот!
Он оглянулся на парня в фартуке. Тот как раз опустил на лицо такую же хренотень, которую носила на лбу Медовая. Странное зрелище, как будто человеку имплантировали кусок механизма: на левом глазу был большой круг с несколькими стеклами разного размера и цвета. На правой стороне сейчас с жужжанием выдвинулся вперед небольшой окуляр. — Ты в механике, точных науках разбираешься? Или в химии, физике?
— Чего? — Енот непонимающе посмотрел на Фроста.
— Да ничего уже, ладно. Потом поговорим. — И он отвернулся, подойдя к той неприятной даже на вид штуке, в которой ковырялась Файри. Штуковина напоминала выпотрошенную курицу без головы, вот только у куриц крылья не бывают такой длины и не напоминают больше щупальца.
Сзади чуть зашипело, и круглая пластина дверного люка отошла в сторону, плотно прижимаясь к стене. Из проема выглянул Ган, взъерошенный, измазанный маслом, в рабочем комбинезоне и в красном платке с лиственным узором на голове.
— О, здорово, брат, заходи. — Он подвинулся, пропуская Енота. Люк зашипел, вставая на место. Оружейник прошел к своему металлическому верстаку, приглашающе кивнув гостю. Тот осмотрелся, надеясь увидеть Медовую, и немного расстроился, поняв, что ее нет. Зато можно было спокойно переодеться, не думая о том, что она увидит, какой он неказистый и насколько отличается от подтянутых чистильщиков. Ему и в голову не пришло, что на фоне ребят Мерлина тот же Ган смотрится не особо хорошо. Несмотря на худощавость, у оружейника было заметна четко намечающаяся «мозоль» на животе, а худые и жилистые руки не были облеплены узлами мышц.
Пока Енот переодевался, аккуратно положив одежду на край верстака, Ган суетился в одном из углов. Старательно насыпал в стеклянную емкость, подозрительно похожую на одну из больших колб Фроста, каких-то листьев. Залил ее водой из большого металлического бидона, стоявшего на не совсем чистом полу, кинул несколько кусков буроватого комкастого домашнего сахара. Достал с полки конструкцию из двух тонких металлических полосок, соединенных между собой и с болтающимся проводом, оканчивающимся вилкой. Воткнул ее в розетку и загрузил в емкость.
— Ты ел, Енот? — Ган повернулся к нему, доставая мятую сигарету без фильтра из-за уха.
— Неа, не успел. Сначала сидел у палатки… — Он вспомнил тонкую теплую Медовую, закинувшую руки ему на плечи, и вздохнул. Помотал головой, отгоняя воспоминание и надеясь, что скоро ее увидит. — Потом к начальству пошел и все, не успел.
— Ниче, брат, это мы сейчас поправим на раз. — Оружейник, насвистывая что-то под нос, залез на ту же полку, откуда взял непонятную конструкцию. Которая сейчас, медленно, но верно, каким-то макаром превращала воду в кипяток, исходя пузырьками. Достал оттуда завернутую в чистую тряпку буханку хлеба (Енот отметил про себя, что хлеб городской, пекли в пекарне у ворот), высокую металлическую банку и кусок домашней колбасы. Положил все это на верстак, вернулся к полке, мимоходом отключив шнур из розетки и накрыв емкость, парящую и булькающую, крышкой. Которая, на удивление гостя, оказалась круглым фильтром от противогаза, похожим на те, что входили в комплекты, выдаваемые рудничной страже. Вытащил с полки тесак абсолютно изуверского вида, длиной с половину руки Енота, с хищным клювом на конце, зазубренной спинкой и четкими линиями гравировки по всему лезвию.
— Сейчас чаем побалуемся. — Ган наломал хлеб крупными кусками, накромсал колбасу и смачно вбил нож в банку. Быстро прорезал крепкую жесть так, как будто это был картон. Вывалил на пластиковую тарелку из хозяйства Мамачоли тушенку (конскую, как верно определил Енот). Достал две светлые металлические кружки и еще сахару. — Ну, как-то так. Ты, братишка, прости, чем богаты, так тем и рады.
— Смеешься? — Парень проглотил слюну, невольно образовавшуюся во рту. — Самое то твое «чем богаты», когда есть хочется.
— Ну, так давай налетай. — Ган выпустил сизую струйку, прищурился, когда дым зацепил глаз. — И вот еще чего…
Откуда-то из глубин комбинезона возникла серебристая фляжка без чехла. Оружейник открутил крохотную крышку, и в две кружки полилась темная, пахнущая чем-то смолистым жидкость.
— Давай, брат, за упокой душ ребят и за то, что одним братом у нас стало больше. Не парься. Вернемся с задания, там по правилам за все и выпьем, это так, чтоб тебе чуток комфортнее было. Ну, вздрогнули.
Енот опрокинул в себя кружку. Глотку чуть обожгло, в нос ударило приятным ароматом, а в желудок прокатилась горячая струйка. Есть захотелось еще больше, и он, не долго думая, немедленно схватился за кусок конской колбасы, правильной, с нужным количеством жира, с прослойками темного и светлого мяса, с еле уловимым запахом черемши. Ган закусывать не стал, лишь чуть поморщился и затянулся глубже.
— Ты давай это, Енотище, кушай, короче. Сейчас я еще чаек сделаю. Эх, смотри, купчик да с дымком, по-цыгански. А?!! — Оружейник аккуратно, через большое металлическое ситечко разлил чай по кружкам. Енот присмотрелся: действительно, заварка была крепка. Если судить по цвету и запаху.
Ган сел напротив, добавив в чай сгущенного молока, вспоров своим жуть-тесаком откуда-то из-под верстака выуженную банку, явно привезенную из Пяти городов. Если тушенка была домашняя, просто закатанная вручную на машинке, то сгущенное молоко явно заводское, светлее домашнего, однородное, и даже на крышке были оттиснуты непонятные Еноту цифры. Оружейник от души добавил молока и ему, сам размешал большой ложкой из нержавейки, старой, стоящей наверняка очень дорого.
— Ты пока ешь, я тебе рассказывать начну, хорошо? — Он посмотрел на активно работающего челюстями Енота и удовлетворенно кивнул. — Тундра сказал, чтобы начали тебя знакомить с нашего склада и мастерской.
