За порогом стоял старый человек, с сумкой через плечо, на его плечах лежал снег.
— Письмо, заказное, — сказал он и протянул лист бумаги, — распишитесь. Вот здесь распишитесь.
Андрей Ильич поставил крестик вместо подробной подписи в графе «получатель (адресат)».
— Ого, — сказал почтальон, — не годится, вы распишитесь по-человечески, или вы неграмотный?
— Я грамотный.
— Ну тогда расписывайтесь как следует. Телеграмма с доставкой, мне надо отчитаться.
— Я ничего не хочу делать по-человечески, — закричал Андрей Ильич, — мне все человеческое чуждо, в этом эпитете «человеческий», который вы только что употребили, милостивый сударь, ничего хорошего нет. Это страшно — «по-человечески», это ужасно, невыносимо. Страшно жить в этой человеческой оболочке. Я не знаю, как угораздило мою бессмертную душу попасть в эту оболочку. Я подозреваю, что наше человеческое существование представляет собой не венец природы, а самую обыкновенную ловушку. Я подозреваю, что мир, в котором мы существуем, есть не космос, но обыкновенная яма, на пути к водопою, прикрытая ивовыми прутьями и лапником. И мы с вами уже провалились в эту яму, мы на самом ее дне. И если все живущие на этой планете станут друг другу на плечи, чтобы выбраться из этой ямы, поверьте — ничего не получится. По-человечески — это значит на самом дне, это значит — в кромешной тьме.
Речь произвела на почтальона очень сильное впечатление. Он весь как-то поблек, его лицо как бы погасили в извести, и даже новая зеленая шапка потеряла праздничный вид, она стала неопределенно-серого цвета и к тому же вся съежилась, опала.
— Не знаю, может быть, — сказал он, — но вы все-таки поставьте свою фамилию вот здесь, в графе под словом «получатель». Пожалуйста.
— Откуда письмо?
— Из-за границы.
У Андрея Ильича свело лицо. Он вспомнил, что когда-то читал статью о борделях в Малой Азии. О публичных домах Таиланда, где несовершеннолетних девочек приковывают цепями к кроватям.
— Давайте-ка сюда.
— Нет уж, вы сначала распишитесь как следует.
— Хорошо, — он расписался рядом с крестиком и тут же забыл о своей трагической космогонической теории, вырвал у почтальона письмо из рук, забыл поблагодарить, невежливо хлопнул перед его носом дверью, с огромной высоты упал в кресло, вскрыл конверт ножницами и прочитал:
«Уважаемый господин Иванов! Европейская ассоциация зоологов имеет честь пригласить Вас принять участие в научной конференции, посвященной проблемам экологии. Конференция пройдет в Ганновере с 20 по 26 января 1995 года. Просим убедительно Вас сделать доклад на тему «Механизм анабиоза». Расходы по Вашему проживанию, а также транспортные расходы берет на себя Берлинский Университет. Ждем с нетерпением».
В этом же конверте он нашел письмо от своего давнего друга, профессора, зоолога Мартина Бейля. Тот писал:
«Здравствуй, Андрей! Бесполезно скрывать от коллег свои последние достижения, слухами земля полнится, и мы кое-что уже знаем о твоих последних открытиях. Ждем тебя с нетерпением. Мы хорошо проведем время, у меня, в Ганновере, очень много друзей. Я обеспечу тебе полноценный, хороший отдых помимо большого успеха на конференции. Махни на все рукой, даже на самые неотложные дела, и приезжай. По-прежнему горжусь дружбой с тобой и обнимаю тебя.
Привет Наталье и Полине. Кажется, для нашей Полины я нашел прекрасного жениха из одной очень богатой семьи в Дрездене. Они ищут русскую невесту. Все теперь ищут русских невест. Твоя Поленька — ну просто красавица, да и молодой человек тоже ничего. Мартин.
P.S. Приезжай, всерьез займемся сводничеством. Покушаем, поболтаем, напьемся пива, вообще поживем в свое удовольствие. Ну заодно с похмелья, ха, обсудим поведение щитовидной железы у гагары обыкновенной при облучении ее инфракрасными лучами».
«Это выход, это грандиозно, — подумал Андрей Ильич, — уехать отсюда навсегда. Эмигрировать. Сначала тысячелетнее рабство, потом еврейские погромы и убийство царя, революция, концентрационные лагеря, застой, перестройка — и вот он, результат: страна становится напрочь криминальной. Никаких гарантий личной безопасности... никому никогда никаких. Здесь невозможно жить, здесь всегда все были несчастливы. Давным-давно надо было бежать отсюда без оглядки. Уехать отсюда навсегда. Это выход. Сменить все: страну, улицу, небо, одежду, речь, веселое русское сумасшествие на бравый немецкий педантизм. Это шанс. И навсегда забыть о прошлом. Начать жизнь сначала. Мартин поможет найти работу. С языками проблем нет. Кафедру сразу не получу, но со временем дадут семинар в университете. Квартиру продать. И вон отсюда. А теперь надо привести себя в порядок и написать доклад, чтобы на конференции был большой успех. Мне очень, очень понадобится большой успех».
Он сразу почувствовал титанический прилив сил. В течение одного-двух дней он навел идеальный порядок в доме, в мыслях, во всех отделах и подразделениях своей нервной системы, в архиве — одним словом, на небе и на земле, и сел за работу. Предстояло написать доклад на английском языке. Он писал и немедленно переводил. Через две недели он закончил работу, ему на дом принесли билет на самолет. Квартиру не удалось продать, он перепоручил это дело одному из своих друзей.
Накануне днем, чтобы отъезд не выглядел как позорное бегство, он прошелся по Москве и навсегда простился с памятными ему местами. Зашел и помолился в Елоховский храм, где сорок два года тому назад был крещен, съездил на Воробьевы горы, прогулялся по бульварам. Вернулся домой, собрал чемодан и благополучно отъехал в аэропорт.
8. В Эмиграции
Все свободное от науки и от своего друга Мартина время он бродил в полном одиночестве по Ганноверу, знакомился с милыми людьми, широко улыбался и старался думать на родном языке, то есть по-немецки. Вот что говорил когда-то его первый учитель математики: «Если задача не решается, начни сначала. Еще раз прочти условие, возьми чистый лист бумаги». И Андрей Ильич блистательно справился с новой задачкой.
Здесь повсюду было в избытке очень тихой, очень спокойной, очень благополучной жизни, особенно в маленьких провинциальных городах.
Жизнь повсюду была отменного качества. Мартин одобрил идею Андрея больше не возвращаться в Россию и обещал найти работу, жилье и оформить вид на жительство. И даже успел похлопотать насчет маленького пособия.
А пока Иванов расположился в гостинице. Ему нравилось возвращаться в номер по очень длинному коридору и, лежа на диванчике, читать бульварные романы. А вечером по винтовой лестнице спускаться вниз в погреб, чтобы вкусно поесть и выпить пива или, на худой конец, крепкого чая со смородиновым листом. Профессор с удовольствием мечтал о своей квартире, подробно читал объявления в газетах о сдаче в аренду недвижимости и ждал, когда же ему наконец надоест эта милая гостиничная жизнь. Еще он купил себе несколько новых рубашек. У него появился вкус к покупкам и хорошей одежде. Огромное удовольствие доставляли магазины, где продавались аксессуары. Он ходил сюда, как на экскурсию, прицениваясь к зажиточной и благопристойной холостяцкой жизни. Сколько удовольствия можно получить от красивой курительной трубки, хороших запонок и кожаного ремешка для часов. Сколько счастья и радости можно приобрести почти за бесценок. А нам все грезится журавль в небе, счастливые и роковые случайности, грациозные движения, па, вращения на одной ноге уставшей, измученной души.
Однако потехе — час, а делу — время. Этот день настал. В восемнадцать часов ему предстояло выступить с докладом.
Иванов выпил крепкий кофе в студенческом баре и через четверть часа воодушевленный и совершенно счастливый вошел в переполненный конференц-зал и занял свое место в пятом ряду. Мартин сидел справа и кокетничал с генетиком из Кембриджа. Они ворковали, как голубки, а Иванов никак не мог понять, кто он, этот генетик, — мужчина или женщина. Когда воркование становилось чересчур громким и сладким, Мартин незаметно толкал Андрея Ильича в бок локтем и подмигивал и прищуривался, как рептилия. И еще высовывал язык и прятал его — и так много, много раз, очень, очень быстро. Мартин любил ящеров и с удовольствием демонстрировал их повадки. Наконец начались бесконечные доклады, диспуты и рукоплескания. Андрей Ильич терпеливо ждал своей очереди, а когда дождался, не спеша, с достоинством поднялся на кафедру и закашлялся в кулак. Он начал на английском с легким акцентом: «Дамы и господа. Я хотел бы выйти за рамки регламента, не дожидаясь, пока истечет время, отведенное секретариатом для доклада. (Оживление, веселое оживление в зале, шутка удалась.) Я думаю, что вопрос, который я затрону сегодня, настолько актуален, что мы имеем полное право обсуждать исключительно этот вопрос, не только отступив от регламента, но и умышленно прекратив обсуждение всех других тем.
