— А может, я их ему заброшу, если уж ему так… обременительно зайти за ними сюда, — предложила Виктория с нехарактерной для нее готовностью помочь. — Мы отправляемся с Кингз-Кросса.
— Да нет, не беспокойся, милая, позже сама смогу этим заняться. Заодно прогуляюсь, подышу свежим воздухом.
Джин не рассказала Вик о биопсии, и, хотя ей чуть ли хотелось этого, она по-прежнему не могла вообразить, как к такому подступиться.
— Мама, да ведь пешком ты доберешься до Клеркенуэлла только ко вторнику. К тому же, похоже, опять польет дождь, — сказала Вик, уставившись через окно на улицу и, в свою очередь, тоже чертыхнувшись.
— А мы вот как сделаем, — в приливе вдохновения сказала Джин, сдвигая шипящую кофеварку, чтобы добраться до залившегося под нее кофе. — Я подброшу вас до Кингз-Кросса и пойду в офис. Тогда тебе не придется волочить свою сумку в метро. Доедем на такси. В этот уик-энд мне так и так придется истратить остаток своих двадцатифунтовых банкнот.
Она лгала, но, по крайней мере, избавляла Викторию от поездки в метро.
Субботний вечер. Джин быстро доехала до станции Ватерлоо. Выйдя из метро, увидела, что дождь перестал. Или приостановился. Когда, отдав свои журналы молодой женщине у входа, сидевшей по-турецки со щенком на коленях и просившей милостыню, она в розовом свете раннего вечера подошла к кинотеатру, времени до начала сеанса оставалось достаточно. Неспешно идя вокруг протекающего бетонного комплекса, она испытывала стыд за десятилетие своего детства — пришедшегося на уродливые шестидесятые — и никакого желания встречаться с «хищником до мозга костей». Без пяти семь подошла к Национальному кинотеатру. Дэна не было.
Стоя со скрещенными руками и сомкнутыми коленями, она жалела, что не оделась потеплее. На ней были коричневые замшевые сапожки, черные колготки, украшенными узором из отверстий, как у плетеных стульев, тонкое коричневое платье и плащ, все еще сморщенный после вчерашнего ливня.
В кинотеатр уже входили последние киноманы, когда появился Дэн, — он бежал, его оливково-желтая футболка была изнизана мелкими пятнышками пота, а кожаная куртка хлопала позади него.
— Простите, ради Бога, — задыхающимся голосом выдавил он, пятерней расчесывая разметавшиеся от ветра волосы, и увлек ее в полумрак, подхватив ладонью за спину. — Движение — просто ужас.
А разве оно бывает чем-то другим, думала она, разъяренная тем, что позволила вовлечь себя в нечто подобное, но сохраняя исполненное достоинства молчание — по крайней мере, пока не увидела полупустой зал.
— Хорошо, что мы заказали билеты заранее, — сказала она. Грудь у Дэна вздымалась, меж тем как свет медленно угасал. Пока ее глаза еще не приспособились к темноте, она подалась к нему и спросила:
— Вы что, бежали всю дорогу от Суссекса?
Все еще слишком запыхавшийся для ответа, он вместо этого стиснул ее предплечье. Очевидно, он весь день играл в регби.
— Каждые две недели играю в «Старперах», — объяснил он, когда отдышался. — А потом был на чаепитие с крестницей.
— На какой позиции вы играете? И сколько же вам лет?
— Нападающий. Тридцать один. Желаете узнать что-нибудь еще, миссис Х.?
Да, подумала она, что именно Майя Стаянович имела в виду под «гением»? Вместо этого она с безмятежностью, подобающей жене босса, улыбнулась, молчаливо усомнившись в проницательности восторженной, вечно во всем путающейся Майи Стаянович. Наконец фильм вот-вот должен был начаться — ни просьб выключить сотовые телефоны, ни звонков, ни анонсов, лишь скрипучий обратный отсчет. Джин посмотрела по сторонам. Фильм для взрослых, мрачно подумала она, меж тем как в животе у нее заурчало.
Она подалась к Дэну и шепнула:
— Напитки здесь продают только снаружи, да?
— Боюсь, что так. Вам что-нибудь взять?
— Конечно, джин-тоник, если у них он есть.
А потом, когда Дэн быстро двинулся обратно по проходу, она едва слышным шепотом попробовала на язык «регбист-долбист». Разумеется, она сама во всем виновата. Остается рассчитывать на какую-то легковесную занимательность, которая позволит ей выдержать до конца. Но и голод, и раздражение вскоре были вытеснены недоумением. Фильм был черно-белым. Длился он, по его словам, три часа, а первые четыре минуты показались пятнадцатью: долгое панорамирование китайских деревьев в лишенном красок цвету… Расстегнув «молнии» на сапожках, она приготовилась вздремнуть.
…Джин вынуждена была признать — ей хотелось всем об этом поведать, — что «Покров росы», этот туманный «Отелло», действие которого происходило в Китае времен последнего императора, оказался великолепным. Когда Дэн во время перерыва предложил уйти, она настояла на том, чтобы остаться. И она не могла сдержать слез — все эти недоразумения и трагические заблуждения. Немного помогла пластиковая чашка прохладного джин-тоника, однако слезы все равно продолжали литься. Повернувшись к Дэну, кожаная куртка которого устроилась у него на коленях, словно кошка, она различила в темноте его ровные, слегка волчьи зубы. Он смотрел на экран, но улыбался; а когда они пустились во вторую часть, он достал носовой платок, тщательно сложил его в темноте и передал ей.
— Можете проверить, — сказал он шепотом, но достаточно громко, чтобы заставить зашипеть женщину, сидевшую впереди них, — ни одной землянички.
Значит, он читал «Отелло», подумала Джин, причем внимательно: как много человек смогут вспомнить, что платок Дездемоны был расшит ягодами земляники? Отдавая его обратно, она удивилась, зачем он сложил его для нее; не потому ведь, что к другой стороне прилипли засохшие сопли. Нет, он сделал это так, как можно лишь наполовину развернуть шоколадную палочку для маленького ребенка, протягивая ему руку. От квадратика белой ткани исходил приятный сильный запах, в точности как от него самого: чистого белья и нечищеной кожаной куртки.
— Марку понравился бы этот фильм, — сказала Джин, заморгав от этого открытия в холодном ночном воздухе. — Жаль, что он никогда его не увидит. Никакого шанса.
Еще одно открытие: удовольствие поговорить о фильме после его просмотра. Марк терпеть не мог разговоров после фильмов. Подобно книгам, он считал их исключительно личным переживанием. И Джин полагала, что самые одинокие прогулки в ее жизни совершались не вдоль какого-нибудь исхлестанного ветром берега в Ирландии, а на протяжении двух кварталов по Парквею от «Одеона» до дома. Джин рассказала Дэну об извращенных правилах поведения после фильмов, которых придерживался Марк, — подчеркнуто, как будто горячность могла оправдать легкое предательство. Ей хотелось знать, согласен ли он с тем, что со всеми этими рекламными роликами и их обсуждениями, как сотню раз говорил Марк, обсуждение фильма слишком уж напоминает работу.
Единомыслие сохранялось: Дэн не только любил «посмертные воспоминания», ему, похоже, нравились те же самые фильмы, что и ей, пусть даже она инстинктивно усмотрела в этом худшее. Но, с другой стороны, Дэн был так дружелюбен, не может быть, чтобы он пытался провести ее, как Бриджет Джонс[57]. Неважно, что он припарковался за милю отсюда и что снова зарядил дождь; он понимал, что то, чего ей хотелось прямо сейчас, в этот уик-энд, было солнечным и ничем не осложненным. Она не собирались марать этот его дар какими-либо спекуляциями относительно того, хочет ли он на самом деле соблазнить ее или же просто поговорить о фильмах. Кому какое дело? Она просто говорила о фильмах.
— Черт!
Когда он ступила с поребрика, чтобы сесть в его машину, то ее левая нога по щиколотку погрузилась в лужу. Сапожки промокли насквозь и на этот раз восстановлению не подлежали. В маленьком автомобиле — черном «Фольксвагене-жуке», который она, будучи миссис Марк Хаббард, знала не только как некий старый драндулет, но и как «классический дизайн», она, стараясь не обращать внимания на свою промокшую ступню, все еще говорила, когда они свернули на мост, что отметало прежнее предложение пообедать где-нибудь на южном берегу.
— Я отвезу вас домой, — сказал он.
Джин, замолчав наконец, но не забывая о Китае туманных двадцатых годов, смотрела в окно на простиравшуюся внизу мерцающую лаву Темзы. Она не могла понять, разочарована она или встревожена: какой дом имел он в виду — ее или свой?
— В самом деле? — сказала она безучастным тоном, чтобы понять, что он имеет в виду, и разобраться в том, что она чувствует. Не будь идиоткой, сказала она себе. Майя Стаянович, скорее всего, набросилась на него. Такое, должно быть, происходит все время. В ее же случае он вежливо сопровождал жену босса, выполнял свою работу. На мгновение она даже имела несчастье предположить, что Марк попросил его, чтобы он за ней присмотрел, — из-за Скалли и своего отсутствия.
— Да, мэм. У меня в багажнике припасен великолепный обед. Прекрасный пикник, его собрала мать моей крестницы и моя дорогая подруга, Сара Мастоу. Боже, благослови Салли.
