Итак, поехали! Делай раз: открыли главный вход и швырнули гранату в мутантов, сидящих в кустах напротив двери, а потом я пустил очередь из АКСУ в остальных, среагировавших на наше шумное появление. Делай два: мы нырнули обратно в церковь, захлопывая за собой дверь, но не накидывая крючок. Делай три: понеслись со всех ног к северной двери и выскочили наружу. Два мутанта, ворвавшиеся следом за нами внутрь, получили приз за настырность и расторопность – еще одну гранату под ноги. Делай четыре: побежали прямо к Провалу, чтобы отбить у остальных охоту гнаться за нами.
Когда он оказался совсем рядом, я на мгновение согласился с моим спутником: это безумие. Почва под ногами больше не была твердой – Провал разъедал материю вокруг, делая ее зыбкой и непрочной. Почему-то у меня возникла мысль о чаепитии с сухарем, который, чтобы не сломать о него зубы, следует размягчить, опуская в горячий чай. Так и эта аномалия поступала с физической реальностью – готовила ее к поглощению. Мы оба резко, хотя и непроизвольно замедлились, перейдя с бега на шаг, – было элементарно страшно. Мне казалось, что я ступаю по трясине – земля прогибалась подо мной, а в голове неожиданно вновь возник «белый шум», как прошлой ночью в торговой галерее, когда за нами охотились Пятна. Шипящее нечто не говорило ничего, доступного для понимания, но складывалось совершенно четкое ощущение, что оно зовет меня. Туда, в его черные бездонные глубины. Тут же навалились апатия и безысходность. К чему трепыхаться, продолжать эту бессмысленную борьбу? Что бы мы ни делали, Зона рано или поздно поглотит все. Зачем длить агонию, когда можно разом покончить со всем, сделав несколько шагов влево, туда, где проходит зыбкая граница между нашим миром и голодной пустотой? Там не будет боли, страданий, страха и тревоги. Не будет ничего…
Трудно сказать, чем бы закончилось это «общение с бездной», если б я был один, но впереди, едва передвигая ноги шел Алексей. Не знаю, слышал ли он то, что слышу я, но, похоже, научник испытывал те же эмоции, от которых почему-то не защищал пси-блокиратор. Может, у прибора ресурс заканчивался? Я понял это, когда научник вдруг остановился, замер на несколько секунд, а потом сделал шаг влево. Это внезапно отрезвило меня. Туман отчаяния словно вымело из головы яростным порывом ветра. Я кинулся вперед и сбил его с ног, не дав сделать следующего шага, который привел бы его на самый край Провала. Алексей сопротивлялся, но как-то вяло, словно у него ни на что больше не было сил.
– Пошли! – закричал я ему в ухо. – Не поддавайся! Надо двигаться!
Он с усилием кивнул, словно даже это простое движение потребовало от него напряжения всех оставшихся ресурсов организма, однако даже не сделал попытки подняться. Тогда встал на ноги я, вздергивая его за собой и посылая по известному адресу шипящий «голос» Провала в голове. Обернулся. Один из мутантов все-таки выскочил из церкви следом за нами – злоба и азарт погони, по-видимому, оказались сильнее инстинкта самосохранения. Можно было бы в него выстрелить, но все мои силы уходили на то, чтобы сопротивляться захлестывающей волне суицидных желаний, шагать вперед и тащить за собой совершенно размякшего научника, которому, похоже, было уже все равно – жить или умереть.
Между тем истребитель, видимо, тоже не умеющий плеваться ядом, просто побежал за нами, оказался рядом с Провалом и замер – очевидно, тоже почувствовал зов. Вот только он оказался не способен ему противостоять. Я почти увидел призрачное энергетическое нечто, вынырнувшее из черных глубин аномалии и окутавшее это создание, которое тут же засеменило к краю Провала. Похоже, тот, включив против нас свое адское притяжение, не смог одновременно поддерживать прямо противоположный режим для истребителей. Часто и неуверенно перебирая заплетающимися ногами, мутант оказался на самом краю и вдруг ухнул в черное ничто.
Энергетический всплеск от этого падения я ощутил своим шестым чувством. Провал с жадностью поглотил жертву, и пульсации его стали несколько сильнее. А мои ощущения приблизились к той болезненной вибрации, которая исходила от бодрствующей аномалии ночью.
Страх будто пришпорил меня, и я рванулся вперед, практически волоча за собой безразличного ко всему Алексея. Земля под ногами продолжала прогибаться и вибрировать, но это больше не могло меня остановить. Усилившемуся шуму в голове я мысленно приказал заткнуться в самых грубых известных мне выражениях. Внезапно охватившая меня бешеная ярость оказалась отличным противоядием зову бездны. Кипящая внутри злоба (которую я, уловив «фишку», сам старательно стимулировал) придавала сил, с лихвой возмещая те, что норовило отнять отчаяние. Пустота шипела, видимо, «о тщете всего сущего» и призывала покончить со всем, а ярость не желала слушать, нечленораздельно вопя что-то в ответ. Вопил и я, причем вслух, изрыгая самые грязные известные мне ругательства, нимало уже не смущаясь тем, что нахожусь рядом с церковью. Побывав здесь, Кочевница изменила это здание, которое больше не могло считаться святым. Здесь поселилась чуждая и враждебная всему живому вампирическая энергия, усиливаемая находящимся рядом Провалом. С ней и с черной аномалией, норовившей затянуть нас с Алексеем в свое ненасытное чрево, я сейчас и боролся всеми доступными мне способами, из которых злоба и громкая матерщина, как ни странно, оказались самыми эффективными.
И мои отчаянные усилия стали приносить плоды: уже почти поймавшая нас паутина Провала трещала, разрываемая добычей, неожиданно оказавшейся для нее слишком сильной. Эта пространственная дыра была не особенно крупной, и мы ее уже почти миновали, с каждым шагом уходя все дальше от средоточия враждебной силы. Шаг, еще шаг, еще… Каждый был маленькой победой над смертью. Почва становилась все более твердой, но я не ослаблял градуса своего бешенства, понимая, что это единственное мое оружие, козырь, который Провал не может побить.
Когда я вдруг ощутил, что борюсь уже не один, то чуть не ошалел от неожиданности. Научник, видимо, тоже постепенно выцарапывался из гибельных эмоционально-энергетических тенет черной аномалии, обретая волю к жизни и борьбе. И тогда я понял, что у Провала нет ни единого шанса: мы победили! А еще через несколько минут эта победа из уверенности превратилась в факт: шипение в голове ослабло почти до неслышимости, болезненных пульсаций силы аномалии я тоже больше не ощущал, равно как и желания отринуть этот несовершенный мир ради вечной тишины и забвения.
Не знаю, что на меня нашло в этот момент, но я развернулся в сторону, откуда мы бежали, и выдал нечто забористо-многоэтажное с витиеватыми переходами, богатыми образными сравнениями и живописными оборотами, обращенными к прошлому, настоящему и будущему нашего оппонента. Единственными печатными словами в моей длинной тираде были предлоги, местоимения и фраза «Ну что, съел?!».
– Красиво изволите выражаться, господин сталкер! – восхищенно промолвил Алексей, когда я наконец выдохся. – Я аж заслушался! Жаль, диктофона при себе не было!
Мы оба расхохотались и продолжали безудержно смеяться на бегу, унося ноги прочь от Князь-Владимирской церкви и одноименного кладбища, которое едва не стало нашим последним приютом, что, кстати, было бы вполне логично и не лишено даже некоторого символизма.
Интерлюдия 6
Потылин
Владимир. «Пекинка». Восточная окраина
Они остановились на «острие ножа». Это было место, где «Пекинка», сливаясь с Добросельской, получала имя Горьковское шоссе и, прямая как стрела, устремлялась на восток. Остановились не просто так. Выполняли инструкции. Капитан Потылин всем своим видом излучал уверенность в правильности избранного курса, ни словом, ни намеком не давая своей команде понять, сколь тяжкие сомнения терзают его по поводу сотрудничества с двойным агентом подполковника Калашникова.
Во-первых, в памяти до сих пор сидела фраза заместителя начальника управления по поводу восьмидесятипроцентной лояльности своего человека в АПБР. А процент этот после пребывания в Зоне, да еще при столь экстремальных обстоятельствах, приведших почти что к полной гибели экспедиции, мог стать и еще ниже. К тому же неизвестно, насколько он в таких условиях вообще сохранил человечность и рассудок.
Во-вторых, не было никакой возможности определить, был ли звонивший действительно агентом Калашникова и вообще человеком, а не очередным порождением Зоны, как тот «покойный Павел Воронин», что едва не заставил Потылина совершить убийство и самоубийство. Что же до сообщения от подполковника, оно тоже могло быть мороком, наведенным, скажем, той же Кочевницей. Капитан чувствовал, что помаленьку начинает если не сходить с ума, то все более погружаться в состояние параноидальной недоверчивости, абсолютно перестав понимать, чему вообще можно верить в этом кошмарном месте.
