убивает ядом отравленных стрел.
И в наше время, когда мы повергли гигантского врага только в России, когда мы поистине опутаны еще отравляющими весь воздух наш нитями былой культуры, когда рядом со всех сторон этот же враг еще торжествует и ждет момента, чтобы нанести новый удар, – в такое время мы, не выпуская меча из одной руки, в другую можем взять уже тонкое оружие – смех.
Найдутся ли у нас авторы больших социальных комедий, найдутся ли у нас сатирики, которые смогли бы по-новому перетряхнуть всю рухлядь прошлого? Достаточно ли обновить старый смех от Фонвизина до Чехова?
Не будем сразу замахиваться на большое и не будем вместе с тем удовлетворяться только заграницей, только нашей прошлой литературой – мы живы и должны творить; если не хватит нас сразу на то, чтобы творить грандиозно (вспомните: грандиозное мы творим на другом театре – театре военных действий и международных отношений, грандиозное мы создаем в области народного хозяйства), то начнем с малого.
Если у нас уже есть интересные, удачные попытки на пародии, куплеты, сатирические выпады, колкие диатрибы, то почему бы не прибавить к этому и сатирический театр?
Да здравствуют шуты его величества пролетариата! Если и шуты когда – то, кривляясь, говорили правду царям, то они все же оставались рабами. Шуты пролетариата будут его братьями, его любимыми, веселыми, нарядными, живыми, талантливыми, зоркими, красноречивыми советниками.
Неужели этого не будет? Неужели на ярмарках, на площадях городов, на наших митингах не будет появляться, как любимая фигура, фигура какого – то русского Петрушки, какого – то народного глашатая, который смог бы использовать все неистощимые сокровища русских прибауток, русского и украинского языков с их поистине богатырской силищей в области юмора? Неужели не зазвучит такая ладная, танцевальная, такая разымчивая русская юмористическая песня, и неужели, все это не пронзится терпким смехом всеразрушающей революции?
Студия сатиры, театр сатиры – это нам необходимо. С этого мы можем начать сближение лучших из молодых профессионалов с народом и выборку лучших народных любительских сил в этот цех артистов от народа, который мы должны будем организовать.
Организуйте, товарищи, братство веселых красных скоморохов, цех истинно народных балагуров, и пусть помогут вам и наши партийные публицисты, в статьях которых сверкает порою такой великолепный смех, и наши партийные поэты, писатели и поэты пролетарские, равно как и те из старых, сердце которых уже начало биться в унисон с громовыми ударами сердца революции.
Пусть помогут художники, изобретая особые костюмы, особые какие-нибудь складные, передвижные декорации, помосты, телеги для странствующих скоморохов. Пусть помогут музыканты, создавая в русских ладах, в русской манере новые юмористические, сатирические, плясовые, легко заучиваемые куплеты.
Русская церковь пролагала путь самодержавию и ненавидела гудошников и веселых скоморохов. Они представляли стародавнюю, вольную от аскетизма, республиканскую, языческую Русь, а ведь это она должна теперь вернуться, только в совершенно новой форме, прошедшая через горнило многих, многих культур, владеющая заводами и железными дорогами, но такая же вольная, общинная и языческая.
Французские короли, кардинал Ришелье когда – то вздрагивали, слыша под окнами своих дворцов водевили старых времен, ядовитые сказки простонародных бардов. Итальянская революция рождала маски, вроде туринского Джандуйи.
У русского революционного смеха будут хорошие предшественники.
Вступайте смело на этот путь, молодые артисты сцены, слова, кисти. Вас благословляют тени Свифтов и Генрихов Гейне; где – то в траве под забором, забытый, лежит богатырский свисток Добролюбова. Отыщите его, и пусть он звенящими трелями рассыплется над головами пробужденного народа в еще таящих злые надежды, едва повергнутых врагов его.
О сатире*
Смех всегда был огромной силы классовым оружием. При помощи смеха господствующий класс бил себя самого, чтобы разбивать стекло и ковать булат. При помощи смеха новые поднимающиеся классы начинали поражать своего господина. Этот смех был смехом исподтишка и тем не менее злым и часто метким, когда он начинал проявляться вместе с первыми искрами классового самосознания у порабощенных низов.
Он рос, он становился все смелее, он принимал явно враждебный характер, он делался все более победоносным по мере роста нового класса. Соблюдая некоторую осторожность, он гремел в уши уже предопределенного к падению класса и часто восхищал его самого, пленял лучших людей господствующего класса, внедрялся в сознание, разлагая его классовое единство.
Это знают все, и все понимают, какое огромное значение вследствие этого имеет история сатиры и современная практика сатиры.
Никому не приходит, например, в голову запретить «Крокодил». Но некоторым пришло в голову заявлять, что в настоящее время сатирические театральные пьесы: комедии аристофановского типа, фарс, обозрение, оперетта и т. д. – не могут иметь места. Рассуждения людей, которые становятся на эту точку зрения, следующие:
«Свое значение сатира в прошлом в России получила оттого, что она снизу вверх, не боясь насилия, обходя цензурные рогатки, раскрывала язвы существующего строя. Она была революционной, и мы, конечно, сочувствуем революции, которая стремилась к ниспровержению существующего строя, ибо этот существующий строй был не чем иным, как монархией. Но скажите, как отнеслись бы мы к человеку, который заявил бы, что он революционно относится к Советской власти, что он желает ниспровергнуть ныне существующий строй? Совершенно ясно, что этот нынешний сатирик, поскольку он является революционером против революции, есть контрреволюционер, а посему и сатира, которая критикует существующие порядки, есть контрреволюционная сатира».
Рассуждение, приемлемое лишь на первый взгляд, ибо сейчас же приходит в голову следующее соображение: а как же быть с самокритикой?.. Разве можно под тем предлогом, что я-де революционер, заявлять, что я закрываю глаза на все недостатки нашей современности? Коммунистическая партия клеймит такого рода отношение к современности. Мы знаем, что она еще полна остатками прошлого, что [нужен] очищающий огонь самокритики и еще более пожирающий огонь критики остатков старого вне нашей партии и государственного строя, чтобы очистить унаследованную нами авгиеву конюшню. И мы знаем, что одним из родов этого очищающего пламени является именно сатирический смех.
Но когда мы стараемся иметь живой самокритический театр, мы натыкаемся на ряд каких-то острых внутренних противоречий. В самом деле, не только очень и очень большое количество попыток самых коммунистических авторов и очень близко к нам стоящих попутчиков создать сатиру, комедию, фарс, обозрение и т. д. терпит крушение в недрах реперткома, но этот год показал нам большое число печальных явлений, когда пьесы, разрешенные реперткомом, после затраты средств театром, энергии и таланта исполнителей снимались уже в готовом виде. В чем тут дело? Дело, конечно, с одной стороны, в том, что под
