известно. Правда, не до конца.
Куда тебе было почувствовать панические настроения бывшего советского человека в преддверии хирургического вмешательства в твои драгоценные недра, недра заморской дивы! Твой одометр к моменту нашего знакомства отсчитал без малого сто тысяч километров – тебе требовалась «диспансеризация» и от этого становилось страшно.
Правда, в сердце твое, ровно стучащее даже после марафонских дистанций, я лезть не стал, поменял лишь ремни и масло. В трансмиссию, которую твои создатели заправили «вечной» смазкой, – тоже. А вот ножки пришлось потрогать основательно.
Каблучки твоих колодок давным-давно черной пылью осели на дорогах «фатерляндии», равно как и металл тормозных дисков. Явно люфтила совсем игрушечная поворотная тяга, а также одна из шаровых опор. В поисках махонькой резиновой прокладочки, при выговаривании названия которой («втулка кронштейна натяжителя компрессора кондиционера») я трижды ломал язык, пришлось исколесить всю первопрестольную. Наши мясники, эти мастера рульки и огузка, брезгливо морщили узкие лбы, когда речь шла о десятидолларовой безделице, никак не вписывающейся в их привычки менять все исключительно дорогостоящими агрегатами. Хорошо, что под боком оказалась неизбалованная Швеция, притащившая эту резинку прямо в стокгольмский отель и практически бесплатно. Иначе последний мазок в почти завершенную картину лечения пришлось бы делать на твоей исторической родине.
На этом притирка наших характеров закончилась.
Вспомни, как я дурел поначалу от тишины в салоне, улавливая шелест мотора по каким-то вторичным признакам, скажем, по стрелке тахометра.
Как обалдевал от простора и основательности внутри, умножая свои восторги при разгоне, когда неведомая сила вдавливала тело в ковшеобразное сиденье.
Как замирал на крутых поворотах, выкручивая двигатель и не трогая тормозов, и резал эти повороты легким кивком руля в сладостном ожидании, что ты вот-вот перевернешься.
Как сладострастно млел от сознания того, что за те же самые деньги, что когда-то отдал за колченогие «Жигули», я получил вдвое больший объем кузова и вдвое мощный двигатель.
Но более интересное было впереди, когда пришло время испытать, что же такое кроется за короткой аббревиатурой «АБС».
Помнишь прошлую зиму, когда поутру, еще заспанную, я выгнал тебя на широченный, укатанный тракторами зимник вдали от шумных и сутолочных дорог? Как потихоньку разогнал твое почти двухтонное тело и ожесточенно встал на тормозную педаль? Как ожидал, что ты немедленно вертанешь задом и пойдешь по льду поперек, норовя прыгнуть в ближайший сугроб? Но ты только нехотя протрещала педалькой и встала, как вкопанная, не изменив траектории. Тогда мне показалось, что просто неверно сработал мой вестибулярный аппарат или тебе не хватило скорости, чтобы все-таки сорваться в занос. И я повторил опыт, увеличив скорость до 80 километров в час. То же ворчливое потрескивание тормозной педали под стопой и то же упрямое нежелание повертеться на гололеде волчком. Тогда я топнул по педали на ста двадцати. Потом – на ста сорока. И понял, что нет такой силы, кроме, конечно, моей, да и то – слегка лишь приложенной на рулевое колесо, которая заставила бы тебя быть неуправляемой в ситуации, делающей обычно голову туманной, а ноги ватными.
Помнишь, что было весной, когда мы в дождь неслись по узенькому подмосковному шоссе и я стал обгонять «Волгу», устав смывать со стекла грязную кашицу? Как слева с какой-то лесной жижи вылетел нам навстречу мордатый такой агрегат с прицепом, а мне просто деваться было некуда, кроме того, как давить на тормоза. Как ты защелкала «абээской», удерживаясь между «Волгой» и раскисшей обочиной, срывающейся в жуткий кювет. Как нырнула-таки в последнюю секунду от этой пьяной колхозной рожи – на тормозах! – в мизерное пространство, оставленное взятой вправо «Волгой». Поэтому, когда «бывалые» трепятся о том, что АБС – «это все равно что прерывисто тормозить», я слушаю их с большущей долей скепсиса. В отпущенные на все про все три секунды, теория, как правило, доводит лишь до гробовой доски.
…Всякий раз, когда я тебя вспоминаю, мне почему-то видится черный твой силуэт на фоне смазанной зелени, словно кто-то другой несется по шоссе, а я из-за кустов щелкаю затвором фотоаппарата, останавливаю твой стремительный бег, делая своеобразные стоп-кадры. И мысленно потом вглядываюсь в них, пытаясь понять, что же в тебе было первичным – оболочка, заботливо начиненная немцами из Рюссельхайма аккуратными железками, или душа, позже вселившаяся в эту оболочку. Насчет души можно было бы долго спорить, но символы твои – молния в кружочке и имя твоего прародителя Адама Опеля лично мне не казались простыми совпадениями.
Безусловно, все сущее на земле – дело рук человеческих, не считая того, что создал Бог за три дня сотворения мира. Но ни тебе, ни мне не понять, почему одними руками движет добродетель, а другими – зло. Как не понять зигзагов закономерностей, по которым одним выпадает первое, а второе – другим. Люди говорят об этом – судьба. Что ж, с этим и согласимся.
В пятницу, летним вечером на Волоколамском шоссе встречный «Ленд Круизер», неудачно обгонявший фуру с прицепом, вдруг с какой-то неестественной яростью, чертя колесами дугу на полурасплавленном асфальте, сбросил на обочину «сорок первый» «Москвич» и вылетел прямо в лоб моей «Омеге». Я помню только, как рванул вправо руль, как вдребезги перед лобовиком разлетелся придорожный столб, сажая кусками звездочки на стекло, как грохнуло что-то под днищем перед коротким полетом в лесок, как легли срубленные бампером чахлые березки и за долю секунды перед последним, самым страшным ударом в могучую вековую сосну, в лицо выстрелила обсыпанная тальком подушка…
Еще помню, что потерянно ходил вокруг тебя, смертельно изуродованной – со снесенным напрочь передком, с ушедшим в землю, как неразорвавшаяся авиабомба, двигателем, с отлетевшими в сторону колесами и прочими кусками твоей плоти. И чуть ли не плакал, разглядывая, пожалуй, самое трогательное – твои отвалившиеся педальки.
Потом были гаишники, отказывавшиеся верить, что из тебя я вышел на собственных ногах, примчавшиеся из ближайшего райцентра эскулапы в фургончике с надписью «ветпомощь», какие-то разборки и прочий бред обыденности, что тебя уже не касалась. Собственно, и меня тоже, потому что я вдруг понял, что с твоей смертью завершилась какая-то очень важная часть моей жизни.
Плов по-фергански
«Психоанализ – не плов, уважаемый»
Злата Перечная
Когда я собираюсь готовить плов, то непременно облачаюсь в старенький отцовский халат, подпоясываюсь цветастым платком, на голову водружаю тюбетейку. Нарождающийся плов должен обязательно меня идентифицировать.
Я не пользуюсь совершенно чуждыми для него ингредиентами. Если рис, так это должен быть карасуйский или, на худой конец, узгенский рис-девзира. Если масло – то, конечно, крестьянский зигирьяк из хлопкового семечка. Мясо и косточки – только курдючного барашка, вернее – не целованной годовалой курдючной ярки. Морковь, разумеется, желтая. Зира – душанбинская, но ни в коем случае
