разрушенному строению. К моей великой радости банник пока ещё обитал рядышком. Грустный, он сидел под тем же кустом малины, где я увидел Малушу. Я примостился на веточке напротив его лица.
— Вот так вот, Пушок... Берёг я берёг свой дом, а не сберёг... Теперь надо перебираться в другую баню. токмо вот ведь беда-то какая — все ж они давно заняты! Да и от Малуши далеко не хочется уходить... Навещала меня старушка иной раз. Ну да, чего зенки пялишь! Лубоф у нас с ей давня да взаимна, — Шишок хлюпнул носом и вытер лицо рукавом. — А ты чаво тут? Не прошшат тебя твоя зазноба?
— Я что спросить хотел... Шишок, а почему ты мне не сообщил, что я умею превращаться без помощи Баламутеня?
— Дак ты ж не спрашивал! Мы, домовые, банники, овинники — ну, всякие духи-помощники человека — токмо по просьбе могём что-то делать и отвечать на вопросы. Нам не положено самим открывать тайны без вопросов да помогу оказывать без просьбы.
Так вон оно как работает! Значит, Шишок знает больше, чем говорит. Надо только правильно спросить. Эх-ма, что-что, а уж спрашивать-то я умею — поднатаскался за время работы следаком.
— Тогда ответь мне, Шишок, откуда у меня такие способности: оборачиваться в зверей и птиц, делаться невидимым, телепатировать мысли?
— Откуда, спрашиваешь... Хитёр ты, Пушок. Одним вопросом заставляешь меня всё тебе рассказать... Однако и промолчать я не могу, коль вопрос поставлен... Ну, да воля твоя: хочешь узнать, тады слухай.
Болотник сильно хотел сына. А у него от нежити — утопленниц, которых он брал себе в наложницы — рождались только дочери. Уж кто его надоумил, не знаю, но как-то удалось ему обманом заполучить бабёнку живую. Понесла она. Радости Болотника не было границ! Только та бабёнка, Евпраксия, тоже не глупа оказалась. Не схотела она своего младенца чудищу ентому отдавать. Потому и стала думать, как ба обмануть нечисть погану.
Тут как раз прибилась к деревне нашей нищенка кака-то. На сносях. Так-то ведьмачкой она была, тожа свои планы у ей были. Хотелось свово сынка будушшего к Болотнику устроить. Вот и подкинула твоей матери (ну да, енто она и была!) мыслю: поменять новорожденных. Подстроила так, что опростались оне в один день. Никого рядом не было, токмо ведьма та и Евпраксия.
— Без свидетелей, значит... — подумалось мне.
— Выходит, шо так. Ну, и как родили оне, так Болотнику в подмен другого мальчонку и подсунули. Тебя жа ведьмачка в лесу под кустом сховала, Евпраксие заране яво указамши — тако у матери твоей условие было. А нечисть — она ж ежели слово дано, обязана яво сдержать. Тем паче уговор кровью подписан был с обеих сторон. Так-то.
Дело сделано. Ведьмачка тут жа из деревни и исчезла. Мать жа твоя, оклемавшись, будто-тоть в лес пошла. Народ у нас тут особо не залёживается, коли ноги ходють, то и неча отдыхать. Лето, время ягодное — надо запасы на зиму делать. А дитя-то всё одно нетути — при всех Евпросия яво Болотнику отдамши.
В лес бабёнка одна ушла, а оттель уже с дитём вернумшись. Кроху, тебя то исть, грязью вымазала да тряпкой рваной замотамши, будто-тоть енто нищенка в лесу сама дитя своё бросила али ея зверьё загрызло, а малыша она к ветке на дереве примотать успела. Да к тому жа ведьма подмогнула Евпраксии — порчу ненадолго на тебя напустила. Волдырями да красными пятнами отвратительными всё тельце покрыто было. Шоба никому на ум не пришло подумать, будто-тоть найдёныш у нормальной бабёнки мог родиться. Нищенка-то тож была кака-то порчена на вид. Как раз все и поверили, шо токмо она и могла быть матерью такого страшного младенца.
— Выходит, я — сын Болотника??? — сказать, что я был в ужасе, это не сказать ничего.
— Выходит, шо так. Но мать твоя, Евпраксия, дюжа духам молилась. До поры — до времени способности твои скрытыми были. А потом она вдруг исчезла, да прям вот так вместе с тобой и пропала. Куды девалась — того и я не знаю. Тебе тады как раз тринадцать лет стукнуло. Но давненько енто было... Мож, двадцать годков тому назад, а мож, и все пятьдесять... Ты шо жа, ничаво не помнишь про детство-то своё? — Шишок был удивлён не меньше меня.
А я и вовсе находился в прострации. Я помнил себя, но совсем в другой реальности! И там мою мать звали вовсе не Евпраксией. Неужели здесь есть место, где реальности пересекаются, и люди перемещаются между ними, как будто бы переходят на перроне из одного поезда в другой? Причём, перенимая внешность вышедшего, его способности и биографию?
— А кого же всё это время Болотник за сына принимал? Потомка ведьмы? И где он сейчас, что делает?
С Болотником сразиться - не на гулянках егозиться
Банник, пожевав губами, стал продолжать свой рассказ:
— Ну да, ростил Болотник приблудыша, как свою кровинушку, ни сном, ни духом не подозревая о подмене. Имя ему, кстатя, дал под стать харахтяру — Ракалия, что в переводе означат «подлюга». А тот, слышь ты, и всамдель подлюгой отменной был — почище самого приёмного отца да маменьки кровной. Скучно ему, вишь ты, в болоте стало безвылазно сидеть. Там-то он уж всем, кому можно было подгадить, подгадил. Царствия маловато стало... Вот и спорешил он ышшо и на земле похозяйничать.
Сперва мужа Чернавы подкараулил да утянул в болото, превратив того в выпь болотную. Ходит тот по болоту таперь, орёт голосом бычачьим. Людей заманивает в топь, хотя сам того и не желает. Но не может он молчать — крик сам собой у него вырывается. А люди думают, шо енто какой-то телок, заблудимшись в лесу, на помощь хозяина кличет. Вот и идут на зов да и топнут, сам понимашь...
А как пропал Николай-тоть, пошла Чернава сама мужа искать. Всеми делами тады остался Никита, сын Николая и Чернавы, заправлять. Плохо ли, хорошо ли, но старался парнишка изо всех сил. Хде кому из своих закромов подмогнёт, а хде и просто в свой терем возьмёт. Добрый он, Никитка-тоть, парень. В мамашу свою пошёл харахтяром-то.
Обозлился на то Ракалия. Порешил разобраться с ним. Ну, вот такой он был: плохо ему, понимашь ли, кады другим хучь чуточку хорошо. Принял подлюга облик мужа Чернавы, в особняк
