Я вздохнула.
— Вся проблема в том, что я не знаю, что именно чувствую.
Что ж, здесь я могу подсказать тебе кое-что. Каждая любовь, каждая влюбленность — особенная. Всякий раз все бывает по-разному. Ни с кем и никогда у тебя не будет в точности того, что было раньше.
Я снова вздохнула. Трудно передать, как меня разочаровали ее слова. Значит, у меня больше никогда не будет пробного камня истины, и я навсегда останусь перекати-полем, без твердой почвы под ногами? Ужасная мысль. — Это может быть почти так же замечательно, — добавила Мина. — Но всегда иначе.
Я вздохнула. Но если так, то, может быть, это неотвязное, головокружительное смущение и звенящий восторг в самом деле были иной разновидностью любви? Или хотя бы ее началом? В таком случае, я хотела, чтобы Брэн узнал о моих чувствах.
Поэтому я ему призналась.
Глава 12
Весь следующий день принятое решение испуганной птицей билось у меня в груди. Я ведь даже не знала толком, как это делается. С Ксавьером все было так просто! Мы знали друг друга так долго, что наша любовь развивалась сама по себе. А теперь я очутилась в новом времени, и у меня не было ничего, кроме старых привычек. Однако в самом общем виде я представляла, что нужно делать. Спасибо голофильмам.
Я решила дождаться, пока мы останемся одни в моем лимо-ялике. Больше всего я боялась, что упущу Брэна после уроков. Мне казалось, что если Брэн уедет на школьном глиссере, я просто не выдержу еще одного дня ожидания. Поэтому я бегом вылетела с последнего урока и поймала Брэна во дворе, когда он уже собрался уйти с Набики и Отто.
— Хочешьподвезудодома? — выпалила я на одном дыхании.
Брэн так опешил, что не сразу расшифровал мой заданный на огромной скорости вопрос.
— Э… Хм. — Он посмотрел на Набики и Отто. Набики закатила глаза и отошла, а Отто продолжал внимательно смотреть на нас обоих. Вернее, на меня — в последнее время это вошло у него в привычку. — Да, наверное.
Его согласие вызвало у меня странную смесь облечения и ужаса. Первый барьер взят. Я уже знала, что скажу ему. С прошлого вечера я все продумала и повторила сотни раз. Но стоило нам с Брэном остаться наедине в лимо-ялике, как все мои домашние заготовки высыпались обратно во двор, оставив меня с пересохшим ртом и мокрыми ладонями.
Брэн попытался развлечь меня рассказом о будущем теннисном матче. Но до меня с трудом доходило одно слово из двенадцати. Мили мелькали под моим яликом, унося с собой драгоценное время наедине с Брэном. Наконец лимо-ялик остановился на парковке нашего комплекса. Время закончилось.
Утекло между пальцами!
— Я хочу встречаться с тобой, — выпалила я.
В этот момент Брэн, небрежно откинувшись на спинку кресла, рассказывал мне о линиях корта и о том, как привыкнуть к близости зрителей. Он осекся на середине предложения и, оцепенев, уставился на меня.
— Что это было? — переспросил он.
— Я… Ты… Ты мне нравишься и… — Я сглотнула.
Я не могла представить, что его ответ будет настолько ужасен. Нет, я, конечно, не ожидала, что он упадет к моим ногам с заверениями в полнейшем обожании. Но я не могла себе представить, что он бросится к двери лимо-ялика с такой поспешностью, что даже споткнется о порожек. Иными словами, он все-таки упал к моим ногам, но при этом на лице его был написан такой ужас, что у меня едва не разорвалось сердце.
— Прости, Роуз. Нет, — пролепетал Брэн, не вставая с земли.
Я снова сглотнула. Брэн осторожно поднялся и первым делом осмотрел свой ноутскрин, спеша убедиться, что тот не пострадал при падении.
Не знаю, какой извращенный бес дернул меня за язык, требуя продолжения. Но я просто не смогла заткнуться.
— Я понимаю, — сказала я. — На самом деле я не ждала, что ты согласишься. Я хочу сказать, что это… это не так важно, я просто… — Щеки у меня пылали, уши горели. Мне казалось, что я сгораю от стыда, а собственный голос доносился до меня откуда-то издалека: — Я просто подумала, что я тебе нравлюсь.
— Стой, погоди, — крикнул Брэн, и слова полились из него потоком: — Прости, что дал тебе повод неправильно истолковать мое поведение, ладно? Просто дед попросил меня позаботиться о тебе, вот и все. Ты же понимаешь, они с Гиллроем беспокоятся о благе компании, понятно? Они просили меня сделать все, чтобы ты не… ох, ну не знаю… как выразился Гиллрой, «не сбилась с пути истинного». Дед просто боится, как бы с тобой чего-нибудь не случилось, он не корыстный, как Реджи. Но честное слово, у меня и в мыслях не было завлекать тебя или что-то типа того. Прости меня. Мне жаль. Мне очень жаль.
Судя по голосу, ему не было жаль. Он просто был в ужасе.
— Значит… я тебе не нравлюсь, — прошептала я.
— Нет… в этом смысле. То есть ты вполне ничего, но у меня от тебя мороз по коже! Ты все равно как призрак или что-то вроде этого. — Он хотел еще что-то добавить, но осекся, сообразив, что и так наговорил лишнего. — Прости, — снова повторил он. — Ты в этом не виновата. Просто… я не могу. Договорились?
Какая-то безжалостная рука разорвала мне грудь и сдавила легкие. Нет, это были не легкие. Это было мое сердце. Оно разбилось.
Неужели у меня не хватит сил вытерпеть?
— Мне очень жаль, — прошептала я.
Брэн молча смотрел на меня, и ужас постепенно исчезал с его лица. Теперь я видела в его глазах раскаяние и… о, нет! Вот этого я точно не хотела видеть. Жалость.
— Мне тоже, — он прижал к груди свой ноутскрин и смущенно посмотрел на меня. — Я… увидимся завтра за обедом. Это ничего не… — он замолчал, не договорив.
— Хорошо, — еле слышно ответила я.
— Ага, — сказал Брэн. — Пока.
После его ухода я еще долго сидела в своем лимо-ялике. Глаза у меня и так постоянно болели и слезились из-за стазисного истощения, поэтому я не догадалась, что плачу, пока не увидела мокрые разводы на форменной юбке. Смахнув слезы с лица, я поплелась к лифту, всей душой надеясь, что ни Патти, ни Барри сегодня не придут домой пораньше. Мне повезло. Их не было дома. Как обычно.
Завьер встретил меня у дверей, виляя хвостом и ожидая прогулки. Я не могла заставить себя пойти гулять с ним, поэтому с трудом вышла в сад и уселась на траву.
Завьер бегал по саду и гонялся за бабочками. Я завидовала его беспечности. Слезы снова закапали у меня из глаз, когда я обвела глазами сад. За шестьдесят лет многие растения изменились, дорожки пролегли иначе, но декоративные деревья в основном остались на своих местах и, как прежде, склоняли над тропинками свои цветы и алые листья. Только теперь деревья стали вчетверо толще, и сколько бы я ни проходила под ними, я больше никогда не встречу своего Ксавьера.
