главе дружин
Пойдет, коль надо, один.
Я лучше, чем Вы, слуги
Не знал, но лишь бастион
Над замком был возведен,
Вы стали делать круги:
Покинули дам и двор,
Любовь и турнирный спор.
Так выбейте клином клин —
Ведь нет средь ломбардцев мужчин.
Сирвента, во весь опор
Скачи в Овернь! Приговор
Мой объяви, чтоб един
Стал круг из двух половин.
Ребенку ложь не в укор,
И пренье с конюшим – вздор:
Не было б худших причин,
Чтоб гневался властелин!
Но это все – дела будущего. Пока же на турнирах, тренировках и охоте оттачивалось боевое мастерство несравненного воина, прославившегося по всей Европе и на Востоке – еще не одно столетие сарацинки будут пугать своих детей – «Перестань плакать, а то Мелек-Рик придет!» («мелек» – значит «царь»). «Львенок» подрастал, радуя свою мать – скоро он покажет свои когти и зубы вероломному отцу!
Пока же все идет своим чередом; Элеонору славят ее преданные трубадуры. Среди них – Гаусельм Файдит, горожанин по происхождению, любвеобильнейший обжора и пьяница, которому приписывается женитьба на распутной толстой монашке-расстриге. («В жены взял он продажную женщину, каковую долгое время водил за собой по дворам куртуазным, а звали ее Гильельма Монашка. Была она весьма красивая и ученая, и стала такой же огромной и толстой, как он».) Многое в жизни испытав и перенеся многие несчастья, он радостно воспевает двор Элеоноры, который его наконец «пригрел»:
Нет! Хватит волн морских,
Докучных берегов,
Подводных скал крутых,
Неверных маяков!
Я насмотрелся их за все свои блужданья.
Судьбы превратности познав
И в милый Лимузен попав,
Там честь и радости стяжав, —
Воздам молитвой дань я
За то благодеянье,
Что я вернулся, жив и здрав…
Пускай звучит мой стих,
Нежданным счастьем нов,
Среди бесед живых
При лучшем из дворов,
Где для сердец людских
Священны предписанья
Любви – источника всех прав.
Под звон ручья среди дубрав
Брожу, забвению предав
И барки колыханье,
И шторм, и злодеянья
Морских разбойничьих орав…
Впрочем, «ветер странствий» еще вырвет его из этого уютного гнезда, и мы обнаружим жизнелюбивого чревоугодника в составе участников III Крестового похода[49]; он сам пишет:
…в край благодатный,
Где Бог был зачат
И рожден, я на ратный
Труд, в сверканье лат,
В путь отправлюсь превратный
В колонне походной.
Жена сопровождала его в походе, возможно, также и сын. Трубадур уцелел, но, по словам биографа, «вернулся оттуда он бедный и обнищавший». Потом он откликнется скорбным плачем на смерть Ричарда Львиное Сердце, некогда облагодетельствовавшего его…
Некоторые допускают, что ко двору Элеоноры вернулся Бернарт Вентадорский, хоть это и расходится с данными из «Жизнеописаний трубадуров» (о нем, писавшем о «герцогине Нормандской», было рассказано ранее). Другой мастер художественного слова при Элеоноре – небогатый рыцарь Ригаут де Барбезьё, он же – Ричарт[50] Бербезиль, знаменитый воспеванием некоей «Дамы, что превыше всех». Его жизнеописание видит в ней жену Джауфре де Тоннэ – внучку (или дочь) рыцаря-трубадура Джауфре Рюделя из Блайи, о котором уже было рассказано ранее (история о «принцессе-грезе»), однако Р. Перну полагает, что он имел в виду как раз Элеонору Аквитанскую. Возможно, она не так уж неправа, поскольку достоверность «Жизнеописаний» во многом сомнительна – порой биограф брал сохранившиеся стихи того или иного трубадура, и на их основании сочинял его историю. Не всегда – но так бывало. История Бербезиля не лишена любопытства, тем более что в ней за образом «некоей дамы – владетельницы мощного замка в той округе», «высокопоставленной», действительно просматривается Элеонора с ее знаменитыми «судами любви». Приведем один из ее вариантов:
Гаусельм Файдит и его жена. Средневековая книжная миниатюра
«Вы уже слыхали, кто был Ричарт де Бербезиль, и как он полюбил жену Джауфре де Тоннэ, юную, знатную и прекрасную, и что та ему куртуазно благоволила свыше всякой меры, а он ее “Всех-Лучшая” величал. И начал упрашивать ее Ричарт, моля даровать ему любовную усладу, но дама отвечала, что согласна на это лишь в той мере, какая послужит к ее чести, и добавила, что ежели любит он ее в самом деле, то не должен от нее требовать слов и поступков иных, нежели те, что делала она и говорила.
Меж тем, как текли дни их любви, востребовала к себе Ричарта некая дама, владетельница мощного замка в той округе, и тот к ней явился. И вот стала она ему говорить, что поступкам его дивится, ибо даму свою любит он так давно, а та вовсе не даровала ему никакой услады по любовному праву. И еще сказала она эн Ричарту, что настолько он собою хорош и славен, что всякая достойная дама охотно даровала бы ему такую усладу, и что ежели б только пожелал Ричарт со своей дамой расстаться, то и она сама дала бы ему всякую усладу, какую он ни попросит, и что она и прекрасней и высокопоставленней той, за коей он ухаживал.
Тогда Ричарт, прельстившись великими этими посулами, заявил ей, что готов с той дамой расстаться. Эта же дама повелела ему, чтобы он пошел и той, другой даме о том объявил, добавив, что до тех пор никакой услады ему не дарует, пока не узнает, что он с той в самом деле расстался. И Ричарт, пустившись в путь, прибыл к даме, за коей ухаживал, и начал ей говорить, что любил он ее больше всех на свете и больше себя самого, а она не пожелала даровать ему никакой любовной услады, и вот он с ней хочет расстаться. Дама же весьма огорчилась и опечалилась и стала Ричарта просить не бросать ее, говоря, что ежели ранее не давала она ему любовной услады, то сделает это теперь; но Ричарт отвечал, что как можно скорее хочет с ней расстаться, и так вот и разошлись они.
Разойдясь же, пошел он к даме-разлучнице и поведал ей, что веление ее исполнил, рассказав, как та дама его умоляла и как согласилась обещание исполнить. Дама же на это ему отвечала, что мужу такому, как он, никакая
