— Давайте спустимся ниже, — предложил человек в штатском.
Мэри прижала к груди злополучную шаль.
«И где же тогда мистер Уайльд? — с тревогой подумала она и снова придирчиво поглядела на каждого из членов экипажа, что медленно проходили мимо неё. — Хотя… даже если бы он здесь был, разве это мне помогло бы? Я не могу подойти к нему и отдать эту вещь! Что обо мне подумают? Что подумают о мистере Уайльде?»
Когда экипаж, сопровождаемый энергичным человеком в штатском, миновал её, Мэри ощутила, что за ней наблюдают. Мэри отвернулась и ещё крепче прижала к себе шаль; кровь у неё как будто воспламенилась. Странный спутник капитана, так свободно обращавшийся с ним, отвёл от неё взор и, наконец, отвернулся. Девушки неподалёку тут же захихикали во весь голос и закружились, словно пьяные.
— Вы видели? Видели, это же был мистер Боксхолл! — весело взвизгивали они.
Мэри покачала головой. У неё в ушах всё ещё шумела кровь. Никакого желания признавать это она в себе не наблюдала, но, кажется, ей действительно не удалось бы сегодня вернуть мистеру Уайльду его вещи — да и вообще вряд ли она хоть когда-то смогла бы это сделать.
С тяжёлым вздохом Мэри опёрлась об ограждение и повесила голову. Свежий ветер трепал ей волосы, и она была бы по-настоящему рада, если бы этот ветер выгнал тяжёлые мысли — но то было не в его власти. Берега Америки были ещё слишком далеки, а проблемы, от которых надеялась сбежать, напротив, надвигались, наваливались, грозились раздавить.
— Добрый день, мисс, — послышался вдруг непринуждённый голос рядом.
Мэри испуганно обернулась.
— Вы… вы… вы?!
Неподалёку от неё стоял, задумчиво глядя в воду, тот самый человек, что проходился по палубам с капитаном.
— Как же вы…
— Уже почти одиннадцать утра, — улыбнулся ей человек. — Позвольте представиться: Томас Эндрюс, главный конструктор.
— Для меня большая честь познакомиться с вами, сэр, — заученно ответила Мэри, — меня зовут Мэри Джейн Джеймс. Я… я работаю гувернанткой у мистера Флэнагана из первого класса.
У Мэри не было уверенности в том, что такой важный человек, как главный конструктор «Титаника», знаком с семейством Флэнаганов, пусть те и плывут первым классом. Однако мистер Эндрюс, немного поразмыслив, очевидно, пришёл к выводу, что мистер и миссис Флэнаган с детьми для него не посторонние люди, и на его лице появилась понимающая улыбка.
— Да, да, понимаю. Милая младшая дочь Флэнаганов, Шарлотта, произвела на меня впечатление.
— Мисс Шарлотта очень умна для своих лет, — Мэри с радостью выдохнула: разговор завязался на тему, которую она давно уже научилась и развивать, и поддерживать, не испытывая совершенно никаких чувств. — Всё свободное время она предпочитает проводить за чтением.
Возникла небольшая пауза. Мэри косо посмотрела на конструктора: тот внимательно следил за волнами, мягко постукивающими «Титаник» по борту. Мэри аккуратно отодвинулась.
— Скажите, мисс Джеймс, — словно бы невзначай промолвил конструктор, — всё ли хорошо с вашей сестрой?
— С моей…
— Наверное, вы думаете, как я догадался, что это ваша сестра вчера подвергла свою жизнь опасности? — дружелюбно улыбнулся ей мистер Эндрюс, отведя взгляд от волн, и Мэри неуверенно кивнула.
— По правде сказать, да… эта новость так быстро распространилась по кораблю, что я до сих пор не могу оправиться от удивления. Многие стюарды справляются о самочувствии Лиззи, и даже в медпункте об этом происшествии уже слышали.
— Это не просто корабль, мисс Джеймс, — улыбнулся мистер Эндрюс, — большинство его пассажиров и служащих хорошо знают друг друга. Палубы первого и второго классов — это обособленный мир; своя цивилизация, существующая как на суше, так и на воде. Неудивительно, что слухи о происшествии с вашей сестрой так быстро распространились. Многие это видели и многие рассказали о случившемся.
— Но откуда вы об этом узнали? — негромко спросила Мэри.
— От мистера Уайльда, — спокойно ответил конструктор, — после того, как я задал мистеру Уайльду вопрос касательно его необычного внешнего вида.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мэри тут же покраснела и прижала шаль к себе, как сокровище. Само владение этой шалью сейчас представлялось ей ужаснейшим преступлением.
— Да, я собиралась вернуть мистеру Уайльду его вещи, — сбивчиво заговорила она. — Дело в том, мистер Эндрюс, что… что…
Конструктор одарил её понимающей улыбкой, и буря, вдруг накатившая на неё, утихла сама собой. Мэри умолкла, сдерживая изо всех сил сбивчивое дыхание. Сердце, звонко колотившееся в груди, как будто плавилось.
— Я… — Мэри поникла и неуклюже пробормотала: — Я не знала, как мне снова встретиться с мистером Уайльдом. Я не уверена… что я смогу попасть туда, где он обычно находится.
— Вы правы, — согласился конструктор, — из соображений безопасности пассажиров не пускают на мостик. Офицеры живут в отдельных каютах, у них есть свои места для променада и собственный курительный салон, — всё это Эндрюс произнёс со спокойной гордостью человека, выхваливающего любимое дитя. — Все эти места изолированы от пассажиров.
Мэри неловко повертела в руках шаль.
— Мистер Эндрюс… но ведь вы можете туда попасть? — вдруг осмелев, спросила она. Этот человек вызывал у неё безотчётное доверие.
Конструктор покивал.
— Более того, каждый день я встречаюсь почти со всеми старшими офицерами корабля, — без тени хвастовства сказал он, — конечно, я помогу вам, мисс Джеймс.
Мэри передала ему свою шаль, как бесценное сокровище. Эндрюс принял шаль и завёрнутый в неё бушлат с невозмутимым выражением лица, словно бы он уже не впервые получал и исполнял такие странные просьбы.
— Надо же, как быстро летит время! — прищурившись, он поглядел на солнце. — Уже совсем близок полдень. Пожалуй, я должен идти. Приятно было с вами познакомиться, мисс Джеймс. Не волнуйтесь, я передам мистеру Уайльду вашу… посылку.
Мэри вдруг рванулась вперёд.
— Простите, мистер Эндрюс! Пока не уходите!
Начав работать гувернанткой, Мэри взяла за правило всегда носить с собой записную книжку: это помогало ей планировать не только своё время, но и график занятий Шарлотты. Та была слишком уж взбалмошна и часто забывала о данных самой себе обещаниях, и в обязанности Мэри входило взращивать в девочке педантичность. Вырвав из книжечки листок, Мэри торопливо набросала короткую записку:
«Прошу прощения за доставленные вам неудобства и снова, пользуясь случаем, благодарю за вашу самоотверженность. Возвращаю вам ваши вещи с пожеланием всего наилучшего, М. Дж. Джеймс»
— Благодарю вас за помощь, — повторила Мэри. Мягко и аккуратно она вложила записку в складки шали. — Вы действительно спасли меня, мистер Эндрюс.
— Моя помощь столь несущественна, что не стоит никаких благодарностей, — степенно возразил конструктор, — разговор с вами, мисс Джеймс, был мне очень приятен. Надеюсь, что мы встретимся в ближайшее время.
— И я, и я надеюсь на это, мистер Эндрюс!
Глядя вслед конструктору, Мэри всё пыталась понять, откуда взялось это магическое тепло у неё в сердце. Конструктор бойко зашагал прочь, с небрежным изяществом держа в одной руке шаль с вещами мистера Уайльда, и его тень поначалу неестественно удлинилась, а затем и вовсе слилась с множеством других теней, срослась, стала единым целым с ними.
Мэри выдохнула. Странно, но теперь ей было куда легче и даже приятнее дышать.
«Мистер Уайльд, — вдруг подумала она и прижала руки к груди. Сердце её призывно трепетало, обливаясь жаром. — Надеюсь, вы ещё обо мне помните. Как хотелось бы, чтобы вы помнили!»
Глава 9. Учитель и его ученица
— Тебе вообще не нужно было это делать, — с осуждением произнёс звонкий мальчишеский голос над головой у Лиззи.
Она тотчас встрепенулась и порывисто повернулась на звук. Проснувшись, она долго без всякой цели бродила по каюте и пыталась собрать разрозненные мысли хоть в какой-нибудь узор — но, старайся не старайся, а выходила лишь абстракция. Мэри благосклонно относилась к новомодным веяниям в искусстве и могла засматриваться на причудливые орнаменты, которые, как сам художник считал, складывались в пейзажи или человеческие лица; на Лиззи это нагоняло глубокую тоску и скуку. Она вообще не любила живопись, а длинные пьесы заставляли ее зевать. Если бы Лиззи Джеймс в руки дали карту, чертёж или атлас, она с энтузиазмом и непоколебимой уверенностью сказала бы, что ей интересны и важны все эти многочисленные условные обозначения, что каждый штрих в штриховке имеет своё значение. Лиззи с удовольствием решила бы уравнение или пронаблюдала, как один раствор, стоит к нему прибавить другой, медленно преображается, бурля, меняя цвет, с выпадением кристаллообразного осадка. Словом, о таких людях, как Лиззи Джеймс, говорили, что они начисто лишены воображения. Именно поэтому Лиззи ненавидела неопределённость и неуверенность — это был мир абстракций, то поле, где Лиззи не имела власти.
