– До леска отсюда далековато… – Уэйн покачал головой. – Но это ведь не единственный поселок на побережье. И бакланы, и девушка могли быть из другого. Отъехали в сторонку, курнули спайсов…
– На ее ступни посмотрите. Похожа она на девушку из поселка нелегалов? У вас тут много кто месяц назад педикюр делал? А интимная, извините, стрижка? У ваших женщин тут такие же? По всем признакам эта девушка не так давно была ухоженной красоткой, жившей в цивилизованном месте. А потом, около месяца или чуть меньше, у нее не было возможности за собой ухаживать. Вообще. Лак на ногтях облупился, ногти отросли и потеряли идеальную форму, волосы посеклись на кончиках…
– Я на это не обратил внимания, если честно, – признался индеец.
– Потому что вы мужчина. Вы другое видите, когда смотрите на молодую голую девушку. А я женщина. И разведчица.
– Интересно. И какие выводы вы сделали из увиденного?
– Не было никакой вечеринки, никаких спайсов. И ваши бакланы с этой девушкой точно не из одной компании. Хотя бы потому, что она месяц пребывала неизвестно где, а они приехали на собственной машине. С пулеметом, между прочим!
– Ну…
– Я уверена, что девушка была где-то похищена около месяца назад. И именно эти ваши бакланы ее и выкрали – или она сбежала, а их отправили ее ловить. И со спайсами ее нынешнее состояние никак не связано. Похоже, у нее психологический шок. Но мне нужны мои приборы и инструменты, чтобы сказать точнее.
– Вы врач? – удивился Уэйн.
– Ученый-биолог, – уточнила Савельева. – Экзобиолог. Но человеческую физиологию и психологию тоже изучала. Приготовьте, пожалуйста, чай, мне надо переговорить с капитаном Делягиным. Я ему отнесу. Если заварите и на мою долю, буду бесконечно благодарна.
Поднявшись с двумя чашками на площадку маяка, Савельева обнаружила, что обстановка снаружи пока не поменялась. Тварей вокруг было много, из океана выбирались все новые, однако маяк пока никто не атаковал.
– Я еще несколько бронегрызов заметил, – сказал Делягин. – Но их сейчас не видать, ползут под скалой по уступу в нашу сторону.
Это усложняло ситуацию: прибытие огромных улиток-бронегрызов говорило о том, что штурм маяка состоится непременно, просто будет осуществляться постепенно, в несколько этапов, а не кавалерийским наскоком. Такие полутораметровые улитки, прилепляясь к любой поверхности и выделяя всей поверхностью тела сильнейшую кислоту, понемногу могли проделать дыру в чем угодно, даже в каменной стене маяка. Причем ползая кругами, они проделывали не просто пробоину, а лаз любого размера и формы, какой может понадобиться для проникновения атлантических штурмовиков. К счастью, работали они медленно и были достаточно уязвимы – их хрупкие раковины пробивала любая пуля.
Савельева рассказала Делягину про девушку и поделилась своими соображениями:
– Пойду возьму инструменты у Кравченко и обследую ее детально.
– Кравченко? – Капитан наморщил лоб, пытаясь понять, о ком она говорит.
– Один из моих ребят. Тот, что был за пулеметом в машине Макарова.
– А… – Лицо Делягина закаменело. – Учат у вас жесткие решения принимать. Я бы не смог так.
Разведчица нахмурилась.
– Самое время для морализаторства, – недовольно заметила она. – Он пожертвовал теми, кого уже было не спасти. Те, что погибли под пулеметным огнем, уже были все равно что мертвы. Иначе он не спас бы вообще никого.
– Я его не осуждаю, – покачал головой Делягин. – Но сам бы так не смог. Нас с вами разному учат, по всей видимости.
Ничего не ответив, Савельева спустилась этажом ниже в помещение, отведенное для отдыха бойцов. Там было тихо – большинство спасенных спали прямо на полу, кто-то тихонько уплетал консервы из сухого пайка, другие молча сидели, таращась в полутьме, разбавленной светом единственной керосиновой лампы.
– Кравченко! – негромко позвала майор, чтобы не тревожить спящих. – Мне нужны инструменты из твоего ранца…
– Это тот, что за пулеметом был? – раздался из темного угла знакомый голос сержанта Макарова. – Спекся он…
– Что значит спекся? – удивилась разведчица.
– А то и значит. Ракоскорпион в него дротик метнул.
– У них же карбоновая броня! Какой ко всем чертям ракоскорпион? – возмутилась майор. – Какой дротик?!
– Отравленный. – Сержант встал, шагнул к майору и поднял за лямку знакомый штурмовой ранец. – В шею попал выше брони. Насмерть. – Он вздохнул. – А вещички я прихватил. Так и знал, что там что-то нужное. Если ваши исследования, сударыня, нас еще и спасут, я вам по прибытии на базу розочку с клумбы сорву. – Он опустил ранец у ног женщины.
– Еще раз схамите, товарищ сержант, я вас лично запру в подвале с бакланами, – сквозь зубы пообещала она. – Без оружия! Доложите по форме, что произошло!
– Ехали назад, товарищ майор, – послушно принял официальный тон Макаров. – Твари стали поджимать с запада. Ваш этот Кравченко молотил из пулемета. Довольно результативно, надо признать. У него вообще к пулемету рука лежит… – Во взгляде Макарова мелькнул стальной блеск. – И тут вдруг раз… Замолчал пулемет. Ну, мы добрались до маяка, я в кузов, а там уже хладный, что называется, труп. И дротик торчит из шеи. Зря он шлем снял, думаю. Оплошность с трагическими последствиями…
– Черт… Ты… – Савельева стиснула кулак, словно собираясь со всей дури двинуть сержанту, который был на голову выше нее, в глаз. – Это ты его убил, тварь! Я видела, как вы дрались!..
– Да что вы, товарищ майор! Как я с такой махиной мог драться? Он меня пнул, я отлетел. Другого выхода у него не было, признаю. Потом он доделал свою… работу. И мы поехали назад. – Он покачал головой. – Что за день такой сегодня? Всех собак на меня вешают! Один – одно, другая – другое…
– Да зачем он шлем снял?!
– Откуда же я знаю? Взопрел, наверное…
Разведчица рывком закинула на плечо ранец погибшего штурмовика и вышла на лестницу. Сначала собиралась спуститься вниз, чтобы осмотреть девушку, потом все же не выдержала, поднялась к Делягину и рассказала о своих сомнениях по поводу Макарова.
– Преступная натура вылезает во всем, – согласился капитан. – Похоже, беды с ним не миновать. Постарайтесь не потерять его штык-нож, он нам понадобится, когда вернемся в расположение части.
Делягин взял нескольких морпехов, спустился с ними на этаж ниже, обезоружил Макарова и объявил, что тот арестован по подозрению в убийстве, а также по неснятому обвинению в пособничестве врагу. После чего позвал Уэйна и велел сопроводить арестанта в подвал.
На всякий случай местных сидельцев, ранее пострадавших от рук сержанта, предупредили, что любая попытка нанести ему увечья будет караться жесточайшим образом вплоть до расстрела. На это Макаров только хмыкнул:
– Дал в рыло один раз, навешаю при случае и еще. Их всего четверо! Не извольте беспокоиться…
Савельева не могла отделаться от противоречивых чувств на протяжении всей процедуры ареста. Но когда лязгнула, закрываясь, дверь подвала, майор взяла себя в руки и, вернувшись в студию-кухню, приступила к обследованию девушки.
Тесты зрачков говорили о пониженных рефлексах, но как выяснилось, структура сознания не была нарушена, девушка не сошла с ума, не находилась под воздействием наркотиков, просто, что называется, слишком глубоко ушла в себя под действием очень сильных эмоциональных переживаний.
К тестам незнакомка относилась с полным безразличием, но когда Савельева хотела провести гинекологический осмотр, чтобы уточнить, была ли девушка изнасилована, та отреагировала чрезвычайно бурно. Она закричала – протяжно, громко, отпихнула майора ногами, вскочила и прижалась спиной к стене. В глазах ее медленно, но уверенно начала проявляться осмысленность.
– Спокойно! – Савельева подняла обе руки и демонстративно отложила инструмент. – Я ничего не буду делать. Все! Ничего. Понимаешь? Ответь, ты понимаешь меня или нет?
Разведчица повторила вопрос на английском и вполне приличном китайском. Незнакомка в конце концов кивнула, но непонятно было, на какой именно язык она отреагировала. Ее реакция по-прежнему была чрезвычайно заторможенной.
– Ты видишь, я женщина, – Савельева перешла на английский язык, решив, что для незнакомки он является родным с максимальной долей вероятности. – Не смогу сделать тебе ничего плохого. Инструменты я убрала. Все, успокойся.
Девушка осторожно опустилась на корточки, не отрывая спину от стены. Подтянула одеяло и накрыла им голые ноги. Вместе с осознанием окружающего мира к ней возвращалось и чувство стыда.
– Есть хочешь? – миролюбиво спросила разведчица, опасаясь приближаться, чтобы не спугнуть начавшую оттаивать девушку. – Когда ты ела в последний раз?
Незнакомка не отвечала, но Савельева была уверена, что вторичный шок при попытке гинекологического осмотра сработал как пусковой механизм выхода из ступорозного состояния. Девушка словно вынырнула на поверхность, все больше возвращаясь к реальности. По глазам, по едва заметным мимическим проявлениям было видно, что девушка все понимает. Просто не хочет говорить.
