В моём сне о реке, ребёнке и зеркале два варианта финала. Берег и океан. Можем пополнить запасы водорода звезды, а можем снова родиться и жить. На кольцевой линии поезда конечная станция условна. Если звёзды сгорают, оборачиваясь чёрными дырами, почему из чёрной дыры не может родиться новая звезда? Рождается и живёт, но по ту сторону зеркала. Архимедова спираль. Качели. Вдох — выдох бесконечности. Энергетический и материальный миры проникают друг в друга, космос и хаос хранят равновесие чаш Маат. Зазеркалье реально, у Вселенной есть отражения, а вдруг в одном из них ты не последний рождённый и намечается премьера нашего фильма? Что если мост через время ведёт в параллельный мир? Хорошо бы родиться вначале или посередине столетия! Нести людям свет кровоточащим сердцем Данко. В нашей безнадёге виновны даты рождения: …1778–1878 — 1978… В конце века люди приходят на землю усталыми. Утомительно шагать по дороге след в след и вытягивать шею из-за спины впередиидущего в попытке разглядеть горизонт. Нужен мост, временной или пространственный скачок в неизвестность.
«Мы живём в хрупком мире на краю времени и в преддверии конца света, — рассказывали с экрана. — Зрелое общество, утратившее веру в богов, где люди мнят себя равными им. Создатели и разрушители. Наука рассовывает мироздание по экспериментальным колбам, искусство пережёвывает наследство великих мастеров, как корова жвачку. Иные же, осознав безысходность момента, разрушают мир войнами, бунтами, революциями и себя — наркотиками, безумием, самоубийствами. Лодка раскачивается, переворачивается, вновь скидывает людей на грань выживания. Человек — животное, и главная его цель — выжить. Если нечего преодолевать, люди впадают в депрессию — болезнь цирковых лошадей и Сизифа. Не хотят жить и размножаться, чувствуют усталость и начинают вымирать».
У некоторых создателей как раз желание размножаться трансформируется в ваяние статуй. Гены! Что они понимают, эти учёные? «Мы гораздо большее, чем наши тела», — говорил ты когда-то. В мёртвом городе зажгла свечу в зеркалах. Пропала, чтобы найти себя. И тебя. Будешь строить тающие города, а я населять их песочными статуями. Душа выбирает нам путь, но мы забываем, кто мы и откуда пришли. Может, Стиви Уандер[100] ослеп сразу после рождения, чтобы слышать звуки мира, не отвлекаясь на образы, а Бетховен начал терять слух, чтобы слышать свою музыку, изнутри, без помех и вторжения чужой? А как появилось граффити? Художники, чьи картины нигде не хотели выставлять, взяли в руки баллончики с краской и начали расписывать стены домов. Мы тоже сможем! Если не опоздаем на свидание с жизнью. Нам бы выиграть время! Тоту же удалось выиграть в сенет у Луны пять дней «над годом» для богини Нут[101]. Он бы и тебе покровительствовал, вы одной крови — оба летописцы.
— Маугли, Аморген тебя не слышит. Нет ангела — нет связи между людьми.
— Вселенная — сеть, люди и без ангелов связаны друг с другом, мысли материальны, желания сбываются. Правда, иногда «мировая сеть» долго их исполняет, а жизнь — коротка. Великие же получили признание, пусть и после смерти. Ни словечка не пропадёт. К тому же, он умеет читать по губам.
— Отвратительно! Разговор о прошлой любви с нынешней смахивает на предательство.
Предать — предать огню/земле/забвению — передать из рук в руки.
— Я стала другой, Арно.
— Тебя претворили словом?
— Нет, вернули самой себе.
— Что ж, давно пора выбрать дом.
Эпизод 2. Чаши
Дом стоял высоко в горах у кратера вулкана.
— Прообраз всех домов на земле, — пояснил Арно, выдавая нам ключи, — строй — не строй всё равно сгорит.
Сразу вспомнился остров Гелиоса, где домики карабкались на вершину Этны в надежде, что лава прольётся по другому склону, а хозяева с невозмутимым спокойствием обсаживали их цветами, лимонными деревьями и виноградниками. Будто пепел — лучшее удобрение для цветов, а вечность — пойманный в ладони миг. И если греки свято верили, что обретают мудрость Сократа, разгуливая босиком по древней земле, то сицилийцы считали себя потомками Солнца и засыпали в его горной огненной колыбели. Их философ, Эмпедокл, прыгнул в жерло вулкана: по одной легенде, чтобы приблизиться к земле, а по другой — к богам. Но ни земля, ни боги не приняли тщеславного целиком, выплюнули его сандалии. Ангелы отрезают себе крылья и падают на землю, философы бросаются в кипящий котёл лавы. Почему обязательно нужно сигануть головой вниз и разбиться о камни, прежде чем воскреснуть, встать и пойти вдаль по дороге, отрешённо насвистывая и толкая вперёд носком ботинка осколок валуна, который только что раздробил своим лбом? Неужели нельзя обойтись без падений на дно колодца и геройских поступков? «Ты — трус, Аморген!», — упрекнула бы Маугли. «Да, — ответил бы я, — сочинив множество подвигов, никогда не совершал их».
— Выдохните весь воздух из лёгких на пороге, — попросил ангел, — иначе не проникнетесь атмосферой дома.
В доме была одна, но просторная комната сплошь зелёного цвета: обои на стенах, ковёр на полу, шторы на окнах. Посреди комнаты — стол, укрытый зелёной скатертью, на нём — карликовое гранатовое дерево в кадке. В древнем Египте лица мумий разрисовывали зелёными полосами, а в саркофаг клали плод граната: и то, и другое символизировало воскрешение и вечную жизнь.
— Комната — кристалл мироздания, — сказал Арно. — Помимо вас здесь обитают миллиарды теней, не подозревающих о существовании друг друга. Не бойтесь, они вам не помешают. Всякий входящий видит в комнате лишь себя и тех, с кем пришёл.
— Нам позволят вернуться на землю?
— Возможно. А пока располагайтесь. Кувшины с напитками принесу вам чуть позже. Устраивайтесь поудобнее в креслах и раздёрните шторы, темновато здесь.
Шторы мягко распахнулись, как полы халата, обнажая вид из окна, плетёное кресло тихонько вздохнуло подо мной, и по телу разлилась нега уюта, какую испытываешь дома после долгого трудного дня. Скосил глаза на вас: ты улыбалась, глядя в окно, Ульвиг сидел неподвижно и прямо, как и полагается воину, а Кира закуталась в толстый шерстяной плед, будто за окном ей показывали морозную русскую зиму.
— Окна выбирают смотрящих. Видите то, что ожидаете за ними увидеть, — подтвердил ангел и ушёл за напитками.
Ты, конечно, смотрела на море. Однообразный пейзаж чередой волн напоминал декадентскую картину Эдварда Мунка «Вечер на улице Карла Йохана»: поток лиц, накатывающих на зрителя, захлёстывающих, проникающих сквозь. Единое цветовое безумие. Вот он, атлант, идеальный лик статуи, сотворённый из множества глаз, лбов, подбородков, чёлок, бровей, скул и носов, выхваченных беспокойным взглядом из толпы. Судя по твоей улыбке, улов не был скудным.
Под моим окном росли кусты гибискуса. Ги-бис-ку-сы, — машинально повторил про себя. Какое искусственное имя у этих цветов! Их мог бы поливать из родника забвения Гипнос — повелитель снов, брат Танатоса и дочерей Кроноса мойр в своей сумеречной пещере на краю мира, куда солнечный бог не рискует заглядывать. Но они живые и замечательно пахнут. Жёлтые гибискусы называют «китайской розой», бордовые «цветком любви», а белыми украшают «маргариту» — неизменную спутницу романтических вечеров. В центре палисадника заметил фонтан из палевого известняка со слоном. Из хобота должна бы струиться вода, но источник, увитый плющом, пересох. Башня из слоновой кости, вспомнилось мне, мой внутренний дворик. Стоит назвать цветок по имени, как он тут же вянет. Побеги винограда и олеандров переплетаются, не разобрать, где цветы, где ягоды, не подрезать сухие ветки. И растения душат друг друга, как мои бестолковые строчки. А из-за калитки в прорехи занавеса из дикого дрока за мной следила чернота.
Её и видела Кира в своё окно: безрадостную дорогу к вершине вулкана, застывшие лавовые поля, безмятежную равнину одиночества. Продрогла от ветра, хотелось втянуть голову в плечи, спрятаться, лечь на дымящуюся тёплую землю и заснуть навсегда. Ариадна с оборванной нитью в руке, отчаявшаяся, не дождавшаяся Тесея. Говорят, из кратера вулкана лава поднимается наружу по тоннелям, образующим лабиринт. Может, лава и есть волна света? Покинутый нами мифический город построили на берегу моря и близко к вулкану. Многие историки уверены, что Платона вдохновили извержение вулкана на острове Санторини и цунами, уничтожившее микенскую цивилизацию. Проявление идеи Атлантиды в действительности. Свет, претворённый в материю.
На свет мотыльком полетел Ульвиг. В город героев, где есть всё: и солнце, и ночь, и смирение, и битва, и голод, и богатство, и огонь, и пепел, и снег, и шум, и ярость; где мёртвые убивают живых, а живые не дают ни минуты покоя мёртвым. Если Ульвиг поторопится и жажда вытолкнет его из окна, то сломает ногу или позвоночник, или ключицу, обрекая себя просить милостыню на площадях и проспектах до скончания дней. Если научится терпению и смастерит лестницу хотя бы из штор, у него, пожалуй, будет шанс выжить, выиграть, победить.
