Пахнуло ночной прохладой. Вокруг все было залито лунным светом: и безмолвно застывшее поле, и дорога с тускло поблескивающим мокрым гравием, и слабо трепетавшие серебром огромные контуры грецкого ореха, склонившегося над отделением, словно сказочный великан. Стены казались белоснежными, словно их выкрасили в белую флюоресцирующую краску; крыша, спрятавшись под тенью деревьев, сливалась с ними в одно черное пятно, придавая всей постройке таинственный вид. Вокруг ни звука, ни шороха, лишь неугомонные сверчки наполняли воздух убаюкивающим стрекотом. Внизу тускло светились окна больницы.
Наконец на пригорке показалась знакомая фигура Сергея Ивановича. Рядом с ним мелко семенил негнущимися ногами ночной сторож Трофимыч – хитрый старичок с жиденькой седой бородкой, неизменно носивший и зимой, и летом один и тот же засаленный полушубок, зеленую военную фуражку и старые кирзовые сапоги. Они подошли ближе и в недоумении посмотрели на испуганного Ознобина, стоявшего у входа в морг.
– Там кто-то есть, – произнес деревянным голосом доктор.
На мгновение все замерли, пораженные нелепостью и абсурдностью произнесенных слов.
– Это домовой, – прервал паузу Трофимыч, смешно шамкая беззубым ртом. – Он еще при покойном докторе завелся… Говорят, покойник последнее время ходил как в воду опущенный…
Сергей Иванович от удивления разинул рот и повернулся к сторожу.
– Ты что, дед, и в черта веришь? – не без иронии спросил он.
– А ты откель знаешь, что его нет? – сердито произнес Трофимыч, закусив от злости нижнюю губу.
Его тонкая бородка затряслась и смешно вздыбилась вверх.
– Ну ладно, дед, – примирительно махнул рукой Сергей Иванович, – сейчас узнаем, что за нечистая сила у нас завелась. Я как-никак главный врач и должен знать свои штаты.
Он весело подмигнул Ознобину и решительно направился в отделение. Как и ожидал Сергей Иванович, в секционной никого не было. Зашли в морг. Включили свет. Там одиноко лежало мертвое тело, накрытое простыней. Все облегченно вздохнули.
– Вы всегда такой впечатлительный, доктор? – засмеялся Сергей Иванович.
Он подошел поближе к медицинскому столику и стал рассматривать реактивы. Неожиданно его лицо помрачнело. Он поднял со стола пустую бутылку «Столичной» и удивленно посмотрел на Ознобина, словно подозревая его в самых страшных грехах.
– Константин Иванович, – тихо спросил он, – вы водку в покойника вводили?
Ознобин отрицательно покачал головой. Воцарилась тягостная тишина.
– Может быть, покойник сам выпил? – предположил Трофимыч.
Все удивленно посмотрели на него.
– Ты что, дед, рехнулся? – разозлился Селизар.
– А вот смотрите, нога шевелится! – воскликнул Трофимыч.
Сергей Иванович внимательно посмотрел на каталку и действительно заметил, как под простыней, где лежало мертвое тело, что-то зашевелилось. Вдруг простыня откинулась и из-под нее показалась страшная всклокоченная голова мужчины, бессмысленно рассматривающего комнату. У Трофимыча от ужаса перекосило беззубый рот и мелко затряслась борода.
– Чур меня! Чур меня! – пронзительно закричал он и выскочил из морга.
Сергей Иванович и Ознобин невольно отступили назад.
– Вы живой?! – глупо спросил Ознобину головы.
– Со вчерашнего ни жив, ни мертв… – хрипло ответила голова, обдав присутствующих резким перегаром, какой бывает только от самого скверного самогона.
Жирные волосы торчали во все стороны, придавая его опухшему лицу дикий, сумасшедший вид.
Первым опомнился Сергей Иванович, узнав в ужасной голове лаборанта Брыкина.
– Это ты, Брыкин, – пробормотал он, хватаясь за сердце. – Черт… как напугал… Какой же ты страшный с перепоя. Родная мать не узнает.
Брыкин неуверенно сполз с каталки и виновато отошел к стене.
– Так вот как ты выполняешь свои обещания, – грозно произнес Сергей Иванович, вплотную подступая к нему. – Водку ты выпил?
– Грешен, Сергей Иванович, – жалобно промычал Брыкин. – Не удержался с похмелья…
– Эх, дрянной ты человек, Брыкин, – резонно заметил Сергей Иванович. – Сколько раз я тебе говорил, паразит ты эдакий, не пить на работе. Вот как ты, подлец, встречаешь нового доктора… напугал его чуть не до смерти!
Сергей Иванович повернулся к двери, ища глазами Ознобина.
– Константин Иванович, где вы? – позвал он.
В дверях показалась сгорбленная фигура Трофимыча.
– Сбежал ваш Константин Иванович, – сказал он, – бежал без остановки до самой деревни… Я сам видел.
Сергей Иванович от удивления открыл рот и застыл посреди комнаты.
– Не может быть! Не может быть! – в сердцах воскликнул он. – Такого доктора потеряли! Без пяти минут кандидат наук!
Сергею Ивановичу вдруг стало невыразимо жалко себя, свою больницу, всю свою жизнь.
«Завтра же поеду в область – требовать денег на новую больницу…» – подумал он и, обреченно махнув рукой, вышел из отделения.
Лабиринт
Это было десять лет назад. В то время я еще был студентом и любил каждое лето путешествовать по Крыму. Закончив свой отдых на Южном берегу, я решил напоследок заехать на два дня в Евпаторию. Добравшись на троллейбусе до Симферопольского вокзала, я сел в забитую до отказа электричку и уже через несколько минут несся в душном вагоне по степным просторам Крыма. Вдоль дороги росли кусты можжевельника, блестели изнывающие от жары серебристые заросли дикой маслины, а в пожелтевшей траве кокетливо мелькали голубые глаза бессмертника.
После станции Саки, около древнейшего кургана Кара-Тебе, поезд въехал на небольшую возвышенность, с которой на расстоянии десяти километров были хорошо видны порт и набережная, омывающиеся ласковым Каламитским заливом. Это была Евпатория – древнейший город, известный еще в античные времена как Керкинитида и прозванный во времена правления турков Гезлевом, или Козловом. От жаркого воздуха изображение причалов, кораблей, мечетей, домов и улиц казалось расплывчатым и мерцало, словно какой-то огромный мираж или призрак на воде. Но, несмотря на это, можно было отчетливо рассмотреть гуляющих по набережной беспечных курортников.
Около станции Морское поезд остановился, пропуская местную электричку. Неожиданно небо нахмурилось, и со стороны степей стали быстро надвигаться грозовые свинцово-фиолетовые тучи. Было видно, как серые полосы дождя приближались к городу. Они надвигались седым туманом, захватывая вначале горизонт, затем пригородные деревни, окраины города, заполняя собой все пространство; наконец, они приблизились к поезду, и первые крупные капли дождя весело застучали по раскаленной крыше вагона, неожиданно превращаясь в настоящий летний ливень.
Наконец поезд тронулся и помчался по пересыпи – узкой полоске песка шириной не более двухсот метров, отделяющей Черное море от огромного соленого озера Сасык. Было видно, как пляжники, спасаясь от ливня, хватали на ходу одежду и прятались под дикими маслинами – единственными деревьями, растущими на песке.
Когда поезд подъехал к вокзалу, гроза неожиданно отошла и из-под туч опять выглянуло горячее крымское солнце. На перроне выстроилась шумная толпа встречающих. Многие из них сдавали жилье для отдыхающих: дома у моря, квартиры под ключ, отдельные комнаты. Я сделал свой выбор на бойкой хохлушке с отдельной комнатой. После непродолжительного знакомства мы двинулись с перрона на привокзальную площадь. Как в любом приморском городке, здесь буйным цветом кипела торговля. Продавали урюк и алычу, сорванные в ближайшей лесополосе, горячую татарскую самсу, вареные креветки и только что выловленную свежую черноморскую кефаль. При этом цены были до смешного низкие. Каждый обладатель нескольких сотенных долларовых купюр мог ощущать себя здесь настоящим миллионером Корейко.
Хозяйка жила в старом городе, за несколько кварталов от вокзала, поэтому мы вышли на дорогу и остановили старую «копейку». Таксист, молодой татарин с хитрым лицом, согласился нас отвезти за шесть гривен.
– Шесть гривен, – возмутилась хохлушка. – Да за шесть гривен у меня вся ж…па в мыле…
– Зачем ругаться, – невозмутимо ответил татарин. – Давай свою цену…
Сторговавшись на пяти гривнах, мы поехали в старый город. Погода стояла жаркая. Все было залито белым южным солнцем. Это придавало узким улочкам, домам и деревьям особую южную красоту. Казалось, выгоревшие от зноя дороги и каменистая земля, дома, побеленные белой известью, горели на солнце каким-то особым неоновым светом. Проехав центральный рынок, мы попали в старый город с замысловатыми узкими улочками и татарскими переулками. Наконец подъехали к небольшому домику с высоким каменным забором и тенистым двором. Это и был дом у моря с отдельной комнатой.
Отдохнув с дороги пару часов, я решил поближе познакомиться с городом. Выйдя из дома, я повернул налево в небольшой переулок и уже через сто метров неожиданно вышел на набережную. Передо мной открылась огромная синяя бухта с желтыми песчаными пляжами и причалами для кораблей. Воздух был насыщен запахом морских водорослей, смешанных с терпким ароматом степных трав. У самой набережной, словно сады богов, простирались тенистые рощи софоры и белой акации, были насажены ряды платанов и иудова дерева. Здесь тоже кипела торговля. На лотках продавали шкатулки, украшенные морскими ракушками, ожерелья из лакированных раковин и бутылочки с наклеенным пляжным песком и надписью: «Привет из Евпатории».
