транзитом» западного образца не оправдались, что признает практически единодушно не только научное сообщество стран постсоветского пространства, но и западная политическая наука.
Следует заметить, что, по крайней мере, инсценировка движения по пути, указанному западным опытом, во многом обусловлена стратегией власти центральноазиатских республик «многовекторного» выбора, который помимо имиджевых преференций сулит некоторые материальные выгоды (прежде всего для элиты этих стран).
Либерально-демократический выбор новых независимых государств активно поддерживает несистемная оппозиция, находящаяся, по известным причинам, за пределами стран. Однако существенного влияния на социально-политическую обстановку на родине таковая не имеет. По поводу «казахстанской оппозиции» политолог Айгуль Омарова высказалась таким образом: «Для меня нет такого понятия, как “казахстанская оппозиция за рубежом”. Есть разрозненные группы и отдельные люди, которые почему-то присвоили себе право именоваться оппозицией. Но давайте вспомним значение этого слова. В самом широком понимании оно означает партию, движение, общественное объединение или группу людей, выступающих против власти, существующего государственного режима либо мнения большинства (в последнем случае речь идет о внутрипартийных делах). Если исходить из такого понимания, то казахстанцев, которые живут за рубежом и время от времени делают заявления с критикой происходящего в стране, трудно назвать оппозицией. Практически все они не несут никакой идеологии и не высказывают идей, способных их объединить. К оппозиционерам можно отнести, да и то с большой натяжкой, только двоих, а именно Акежана Кажегельдина и Мухтара Аблязова. Вот вокруг них и пытаются, уж извините за такое выражение, кучковаться все остальные.
При этом, как лично мне кажется, позиции Аблязова сегодня, если говорить о противостоянии властям нашей страны и идеологическом наполнении, выглядят предпочтительнее. Поясню. Первым в свое время политическую партию как альтернативу провластным объединениям создал бывший премьер-министр Кажегельдин. Его РНПК, казалось, разбудила общество. И прежде всего, потому, что рядом с экс-премьером появились интеллектуалы, такие, например, как Нурбулат Масанов, а также люди с жизненным опытом, осознававшие, в какой стране хотели бы жить. Не случайно филиалы партии появились разом на всей территории Казахстана. И зачастую во главе их встали люди образованные, авторитетные, многих из которых знаю и искренне уважаю. Однако с высоты дня сегодняшнего считаю, что Акежан Магжанович не оценил соратников и не понял, какой потенциал в них заложен. И это печально. Ведь главное состояло в том, что это были прежде всего люди идейные. А сегодня таких, идейных, рядом с Кажегельдиным нет. После того, как РНПК под двлением властей и в результате самоустранения Кажегельдина приказала долго жить, часть активистов перебралась в ряды ДВК, другие вообще отошли от политики, а третьи вступили в официально зарегистрированные партии.
Но, возвращаясь к вопросу о том, как можно охарактеризовать казахстанскую оппозицию за рубежом, отвечу коротко: никак. Невозможно дать сколько-нибудь конкретную оценку людям, которые спорадически выстреливают какими-то заявлениями, но при этом не ведут никакой созидательной деятельности»[324].
В прямо противоположную сплочению общества сторону направлены акции несистемной оппозиции, разжигающие межнациональную и межконфессиональную рознь. Именно так выглядит инициированная опальным казахским олигархом Мухтаром Аблязовым компания «Злой казах»[325]. Вряд ли способны сплотить общества центральноазиатских республик действия оппозиции, спонсируемые спецслужбами мировых центров силы или их агентами. Так, совершенно очевидно, что «проект Жатва», пресеченный органами СНВ в Узбекистане, спонсировался через эмигранта, проживающего в Стамбуле, Мухаммада Салеха[326].
С наступлением нового этапа социально-политического развития стран Центральной Азии проблема консолидации и преодоления перспективы фрагментации стран осознается интеллектуальной элитой этих государств. Например, «новый идеолог» в администрации президента Казахстана Дархан Калетаев даже защитил докторскую диссертацию на тему «Социально-политическая консолидация казахстанского народа».[327] Однако реальных проектных стратегий объединения народов постсоветской Центральной Азии пока в общественной практике воспроизвести не удавалось. По этому поводу профессор М. Т. Лаумулин пишет: «Процесс построения “национального” государства в Казахстане носит фактически символический (имитационный) характер. Лакмусовой бумажкой в этом историческом эксперименте является полное отсутствие какой-либо общенациональной идеи, которая объединяла бы все социальные слои и этнические группы населения, хотя попытки сформулировать ее не раз предпринимались в ходе строительства государства»[328].
Необходимость консолидирующей нацию повестки, с разной степенью актуальности, ощущают власти центральноазиатских республик, особенно те, кто подхватил президентскую «эстафету» от «постсоветских тяжеловесов», которым удалось воздвигнуть «пьедестал» авторитаризма на неясной перспективе «светлого капиталистического будущего» и национальной мобилизации. Избранный президент Казахстана К.-Ж. Токаев в сложных условиях «транзита власти» вынужден адекватно отвечать общественному запросу на «изменение жизни к лучшему простых казахстанцев». «Обещанная мной политическая трансформация, – сказал он в первом послании народу, после вступления в должность, – будет постепенно и неуклонно осуществляться с учетом интересов нашего государства и народа. Мировой опыт свидетельствует о том, что взрывная, бессистемная политическая либерализация приводит к дестабилизации внутриполитической ситуации и даже к потере государственности». Специально К.-Ж. Токаев подтвердил право народа н мирные акции волеизъявления. Имея в виду народные протесты против социальной несправедливости и расхищения чиновниками народного достояния, президент высказался за реформирование одного из главных каналов кланового контроля над рентой – госсектора. В частности, К.-Ж. Токаев заявил о необходимости серьезной ревизии фонда национального благосостояния «Самрук – Казына». Из уст второго президента прозвучал тезис о существенном сокращении количества госкомпаний и совершенствовании системы госзакупок, которые в 75 % случаев осуществляются на неконкурентной основе[329].
По итогам 100 дней президентства общим рефреном правления нового лидера стала линия – управление для бедных. По словам директора международных программ Института национальной стратегии России Юрия Солозобова, «это означает, что страна поворачивается лицом к гражданам». Более конкретно по поводу нового курса власти высказался эксперт из Казахстана Жанар Тулудинова: «Были прекращены блокировки социальных сетей, даны разрешения на проведение митингов, объявлена концепция “слышащего государства” и созван Национальный совет общественного доверия. Напряжение между обществом и властью пошло на убыль, степень доверия к власти повысилась. Этому способствовали и меры в социальной сфере, в частности, кредитная амнистия для социально уязвимых слоев населения, повышение объема выплат адресной социальной помощи. В экономике Токаев сохраняет последовательную приверженность курсу на прозрачность, подотчетность обществу, приоритет интересов общества над интересами крупных финансово-административных групп. Он также объявил об освобождении субъектов малого и микробизнеса от налогов сроком на три года. При этом Токаев, по-видимому, понимает, что оздоровление экономики и социальной сферы невозможно без ревизии деятельности таких институтов, как квазигоссектор и Единый накопительный пенсионный фонд, эффективность которых вызывает большие сомнения»[330].
Одним словом, К.-Ж. Токаев выбрал путь политического реформирования, который политологи называют консервативной модернизацией[331]. Две главные составляющие такого пути заключаются в опоре на персонифицированную власть главы государства как единственного гаранта прав и свобод личности, неуклонное следование в направлении к расширению
